УКРАИНСКИЙ ДНЕВНИК

Когда хочешь понять мир, в котором ты волею судьбы оказался, главное – правильно настроиться. Для этого нужно постараться самоумалиться. Сказать себе: вот, я просто листочек, который какими-то ветрами занесло в этот край; меня продолжает кружить над землёй, и всё, что я могу, – это смотреть на горы, стоящие тут миллионы лет, на леса, растущие столетиями, на величественные храмы и совсем невеликие хатки с их обитателями… Да, многое у нас на Севере иначе, но всё, что я вижу здесь, принимаю как дар Господень: Он благословил так, потому что знает добродетели, грехи и норов местных жителей, душу здешнего народа…

Об этом думал я, бродя между могил почаевского городского кладбища, сравнивая его с нашими северными погостами. Конечно, беспорядка и заброшенности у нас больше, но, по правде сказать, и тут немецкой аккуратности не наблюдается: и покосившихся крестов немало, и хлама хватает. Благо, что нет здесь бесконечных оград, из-за которых на наших кладбищах не пролезешь. И чего мы заборы городим, разве нужны они усопшим? Памятники на могилах тоже немало могут сказать о живущих. Особенно удивило множество распятий: вот стоит деревянное, словно только что вынесенное из храма, разве что панихидного столика рядом нет, – но это не могила священника, здесь лежит «раба Божия Ангелина».

А вот распятие, изваянное местными умельцами-самоучками: улыбающаяся фигурка, по-видимому, Спаситель: непропорционально длинные руки и декоративный крест с лепестками по краям. Рядом тоже распятие, только под ногами барельефа Христа на месте Голгофы – женщина в широком сарафане, с длинными, до колен, волосами… Видно, похоронены простолюдины. У нас как-то не принято Христа над могилами изображать, а тут – запросто. Думается, не только в католическом влиянии дело, но и в особом, несколько отличном восприятии Бога: здесь Он в быту, на пахоте, за столом, на могиле; Господь скорее Друг и Помощник, чем взыскующий Отец.

*    *    *

Однако вернусь на час назад, когда мы только что вышли из гостиницы, решив сходить на монастырское кладбище.

По пути к святым вратам обители нужно пройти мимо величественного Троицкого собора, построенного перед Первой мировой войной. Архитектор – Щусев, тот самый, что построил потом на Красной площади мавзолей Ленина. На фасаде вижу мозаики по рисункам Николая Рериха, которого у православных в России принято ругать.

А вот поди ж ты, здесь о них как о «строителях храма сего» теперь молятся за каждой литургией.

Стоит Троицкий собор на горе, точно осанистый богатырь с золочёным шеломом на широких плечах, стоит как твердыня православия на западных рубежах совсем не случайно… Ведь главный монастырский собор – Успенский, в котором и Почаевская икона, и стопочка Богородицы, – всё-таки характером не русский, а поляк. Точнее, полячка. Она-то за три с половиной столетия своей жизни, конечно, «оправославилась», но осталась всё же слишком яркой, на молитву не настраивающей. Прекрасная церковь, но не монастырская. Во всяком случае, сосредоточенно молиться в Успенском соборе куда труднее, чем в обычном русском храме: от золота и барочных украшений разбегаются глаза. На стенах – картины в золочёных рамах, а не иконы. Быть может, похожие мысли были у владыки Антония (Храповицкого), когда он решил возвести в Лавре Троицкий храм в традициях сказочной, домонгольской ещё Руси. Мужественный, уравновешивающий католическую женственность изначальных построек монастыря. Ну и ещё это дань справедливости: ведь в своё время ради Успенского собора разобрали первый Троицкий, когда-то стоявший на горе.

…Выходим из святых врат обители, оглянулись – точно шагнули из киота: изображение явившейся в огненном столпе Богоматери как раз над вратами. О небольшом надвратном храмике Рождества Пресвятой Богородицы паломники часто и не подозревают. А дальше – часовня Успения Пресвятой Богородицы. Почаев – место явления Богородицы, и здесь Ей посвящено, кажется, всё. Даже на гербе города Божия Матерь в огненном столпе.

Улица Липовая ведёт прямиком к монастырскому кладбищу, и на ней мы встретим ещё одну каплицу, как на польский манер в этих краях называют часовни. Часовня преподобного Иова Почаевского, стоящая прямо посреди улицы, появилась всего пять лет назад. Вид у неё необычный – устроена она в древнем дубе, в дупле которого, по преданию, часто молился прп. Иов. Хотя отец Захарий изложил нам другую версию: этому дереву почти 400 лет, и оно из тех, что преподобный Иов посадил собственноручно. Остальные спилили, потому что деревья выросли огромные и могли упасть на дома. Почаевский владыка попросил мэра оставить хоть одно.

Отец иеромонах сказал, что дерево ещё живое, на нём листья есть. Ищу их взглядом, но тут спохватываюсь: какие листья, всё-таки февраль!

Недалеко от дерева стоит какая-то допотопного вида легковушка, в которую усаживается целая семья. Ба, это «Трабант» времён ГДР – уникальная пластмассовая машина! Музейный экземпляр!

– Бегает ещё? – спрашиваю хозяина.

– Ещё как! А что ей сделается? – весело подмигивает он. – Уж получше «Запорожца».

Он похлопал своё пластиковое детище, точно кобылу по гладкому лоснящемуся боку, затем вся семья с детишками упаковалась внутрь, и тарахтелка отправилась в путь. Небогато живут здешние обитатели. Полно по улицам ездит тольяттинских «копеек», немало крохотных домишек в одно окно. Конечно, живут люди по-разному, есть и богатые виллы. Земли кругом – чернозём такой, что хоть на хлеб намазывай, но, видно, хлеб достаётся местным крестьянам нелегко.

А храмы везде отстроены и богато украшены. Даже здесь, рядом с кладбищем, прихожане выстроили по-крестьянски усадистый пятиглавый Никольский храм – пусть не такой красивый, как в Лавре, но свой! Так когда-то и на Руси Великой было: среди скромных крестьянских лачуг обязательно возвышался красавец-храм. Теперь-то не так, увы, едва хватает силёнок на небольшие деревянные церквушки, которые раньше, скорее, сошли бы за часовни.

Погуляв по городскому кладбищу, мы с Михаилом уже было направились к видневшемуся впереди кладбищу монастырскому, как внимание задержал вид двух находящихся рядом мемориалов. Оба как будто посвящённые павшим в Великой Отечественной. Только один – советский ещё, над братским захоронением марта 1944-го – всё как полагается, и как мы привыкли: звезда у подножья и поверх стелы, выбитая в камне надпись: «Вечная слава воинам, павшим в боях за честь и независимость нашей советской родины». И имена героев. Прямо на стеле в более поздние времена закрепили чёрный каменный крест, так что и помолиться можно. Казалось бы, для 8-тысячного городка одного мемориала довольно… Венки лежат из живых цветов. Но тут же рядом монумент новых времён: стена с крестом – наподобие того, который мы уже видели возле монастырских стен, где бандеровский пантеон. И надпись: «Бог и Украина – превыше всего. Слава Украине! Героям слава!» Понятно, что под вид мемориала героям Отечественной войны тут мимикрировал уголок славы местных националистов. Но вот что характерно: ни одного венка, ни единого цветочка от православного народа! Видно, знают, каким героям эта стена посвящена на самом деле.

…На монастырский погост мы, увы, не попали. Не заметили, как свечерело: там было уже закрыто. Жаль. Нам рассказывали, что по чьему-то пророчеству 150 иноков, похороненных на нём, будут причислены к лику святых, – хотелось взглянуть и хоть коротенько помолиться у могил угодников. Здесь же, в сторожке, жил Яков Головатюк, прославленный 12 лет назад как преподобный Амфилохий Почаевский. Мне почему-то особенно хотелось побывать у его могилки, потому, может, что запала в память одна деталь его биографии, сходная с эпизодом из жизни моего прадеда. Он во время Первой мировой попал в немецкий плен, работал у какого-то хозяина в Германии и так своим умением работать понравился, что ему после войны предлагали остаться, обещая безбедную жизнь. Но прадед вернулся в своё родное Прикамье. Вот так и преподобный Амфилохий в молодости: в 1912 году его призвали в российскую армию, в фельдшерскую службу, потом он попал в плен и работал в хозяйстве у немца, подкупив того своим трудолюбием и спокойствием. Но тоже не польстился чужбиной, а вернулся в 1919 году на родину. Наверно, в ту пору немало было таких историй. Вот и верь россказням, что русские мужики безрукие да ленивые были.

Мы постояли с Михаилом возле закрытых ворот, почитали всякие объявления; но что делать, куда пойти? Решили направиться дальше – дорога мимо кладбища ведёт в бывший лаврский скит, а ныне Свято-Духовмонастырь. До него не так далеко – каких-то три километра.

Об этом монастыре я знал, что храм преподобного Серафима Саровского в нём был первым в Российской империи, освящённым в честь батюшки. Ещё я читал, что здесь есть необыкновенный колодец, глубиной больше 100 метров. Насколько я понял, в этой обители живут монахи, приписанные к Лавре, немало среди них и россиян.

Мы шли полями – по правую руку за деревья опускалось солнце, по левую вдалеке виднелись купола Свято-Духова собора, совершенно русского по архитектуре. Между прочим, монастырь здесь возник раньше Почаевского, без малого восемь веков назад, но был разрушен, и в начале прошлого века его возродили.

Дорога пустынная, идём беседуем, и в какой-то момент, когда подходили к монастырю, я обернулся. Увиденное и сейчас перед моими глазами: Почаевская гора с прекрасным белым златоглавым городом монашеским на фоне заходящего в тучи солнца. Картина и грозная, и волнующая одновременно. Этот волшебный город – что же он напомнил мне?

– Слушай, Михаил, ты ведь читал Толкиена – «Властелин колец»? Да и фильм наверняка видел?

– Конечно. И что?

– Посмотри туда, – показал я в сторону Лавры. – Тебе это ничего не напоминает? Например, Крепость Солнца Минас Анор?

Михаил как-то неопределённо покачал головой.

– Буквального сходства, может, и нет. Но понимаешь… Бывает так, что не только реальность со временем становится мифом, но и вымысел иногда воплощается в явь. Помнишь, ты рассказывал, как однажды беседовал с женщиной, наяву увидевшей в облаках отразившуюся за тысячу километров её родную деревню? – вдруг вспомнил я. – Вот так и слово философа и писателя разве не может воплотиться в действительности?..

Пока я говорил, потрясённый своим «открытием» и поминутно оглядываясь на постепенно тающую в сумерках «Крепость Солнца», мы вошли в монастырь. Не встретив ни единой души, мы поднялись по дорожке на скит-гору, по ступеням вошли в храм Сошествия Святого Духа. Всенощная уже началась. Свет был выключен, служба шла при свечах. Ощущение радости и волнение от приоткрывшегося тайного смысла нашего путешествия не покидало меня. Мы решили остаться и молиться здесь, в храме.

Возвращались в Лавру мы уже в полной темноте, двигаясь на огни Белого города.

*    *    *

На следующий день нам предстояло ехать в Киев. Ничего хорошего дорога не сулила: вполголоса все мрачно говорили о чём-то чрезвычайном, произошедшем в Киеве. «Давно пора было разогнать этот майдан, – не раз слышал я, – а теперь что, теперь – война».

Мы попытались разведать доступные пути в столицу, но с запада они – как автомобильные, так и железнодорожные, – по сообщениям СМИ, были заблокированы. Тогда мы с Михаилом нарисовали себе обходной маршрут – решили ехать через Тернополь, далее поездом до Умани, так, чтоб заехать в Киев с юга.

Михаил тем временем вычитал где-то в Интернете, что на Лавру готовится нападение. Точнее, оно даже уже состоялось – только как-то так, что мы ничего не заметили. Может быть, настойчивый колокольный звон сегодня около полудня был сигналом об этом для монахов?

Я пошёл в нашу келью собирать вещи, а Михаил отправился разузнать, что же на самом деле случилось. Вернувшись, рассказал, что никаких попыток захвата Лавры не было – обычная журналистская «утка». Но тем не менее к святым вратам монахи подогнали здоровенный грейдер, который, если на нём въехать в ворота, по ширине полностью бы перегородил проход, даже если бы удалось ворота сломать. Ну а чтоб сломать не получилось, монахи проверяли дополнительные крепления ворот в виде двух толстых труб, вдвигаемых в боковые стены для фиксации кованых врат, чтоб их нельзя было выбить каким-нибудь тараном или, например, трактором.

Это мы заметили, уже когда выходили из монастыря, отправляясь на автостанцию. Шли наугад, не зная расписания. У монастырских стен развевался вывешенный кем-то зловещий бандеровский флаг. Было чувство, что тучи сгущаются. Неожиданно, когда мы шли на автостанцию, рядом притормозила легковушка.

– Вам куда? – дружелюбно окликнул нас водитель.

– Да нам недалеко тут, до автостанции…

– Садитесь, подвезу. Да не стесняйтесь, бесплатно.

Ехать действительно было недалече, но мы успели-таки разговориться, сообщить водителю, что пытаемся выехать в Киев, но не знаем, как это лучше сделать.

– Вам, можно сказать, повезло. Через несколько минут от автостанции пойдёт автобус на Киев – на нём и уедете.

– А как же перекрытые трассы, отмена рейсов?

– Уже разблокировали. Да вы не беспокойтесь, это наш водитель, прорвётесь, если что.

Спустя полчаса мы уже ехали в пустом автобусе по направлению на восток, в Киев. Водитель – судя по количеству икон на передней панели, человек православный – без умолку разговаривал со сменщиком, обсуждая события в Киеве и ругая на чём свет стоит майдан. По дороге несколько раз нам встретились баррикады из покрышек (одна даже горела), рядом с которыми стояли какие-то хмурые люди и то ли пропускали, то ли задерживали автотранспорт. Наш автобус, постепенно наполнявшийся пассажирами, ехал беспрепятственно, только на одном таком «пропускном пункте» водитель высунулся в окно и что-то сказал человеку с повязкой на рукаве, и тот благосклонно отошёл в сторону, пропуская нас. Я решил, что не иначе как наш шофёр знает некий секретный пароль. Но, продолживший движение, он вовсе не был рад этому, а только сердито пробурчал: «Знаем мы ваших героев… Монахов убивать, храмы грабить – вот их геройство».

О чём он – я понял, только когда мы уже под вечер въезжали на территорию автостанции в Киеве, которую тоже охраняли «самооборонцы». Человек в полувоенной форме, перед тем как открыть шлагбаум, громко и с вызовом произнёс: «Слава Украине!» А водитель ответил в окно: «Героям слава!» – и проехал на стоянку. Выходя из автобуса последним, я задержался у кабины и спросил: «Это что у вас было на пропускном пункте – пароль или такой "прикол"»? Водитель махнул рукой и хмыкнул: «То и другое одновременно».

Из путевых записок Михаила Сизова:

Уже совсем свечерело, когда мы вышли из станции метро «Голосеевская». Где-то здесь должен быть храм Трёх Святителей, от которого курсирует монастырский автобус до Голосеевской пустыни. Там в паломнической гостинице (дешёвой для постоя, как нам рассказали) мы и собирались устроиться. Спрашиваем у прохожих про храм, а те лишь плечами пожимают да в разные стороны указывают: мол, где-то видели. Наконец обнаружили в сквере деревянный храмик, из которого как раз вышли женщины и дверь на замок закрывали.

– Вам в пустынь? – сочувственно спросила одна из матушек. – Уже поздно, автобусы не ходят. А если пешком короткой дорогой, через парк, то это почти три километра. Опасно сейчас там ходить.

– Почему?

– Так ведь всю милицию из города вывели, на улицах никакой власти. Только эти, Правый сектор, патрулями ходят.

Парк оказался настоящим лесом. И это в черте города! Сквозь тенёта голых ветвей пробрезживает алмазная звёздная россыпь, а снизу со всех сторон из сумрака дышит на нас оттаявшая земля – так бы и зарылся в этот запах прелых листьев. Вспомнив о давних наших таёжных экспедициях, смеёмся с Игорем: надо было с собой палатку взять. Но вот миновали парк, взобрались и спустились с холма – и перед нами вырос Голосеевский Свято-Покровский монастырь. И кто назвал его пустынью? Мощные крепостные стены, а над ними множество куполов позолоченных. Гостиница оказалась вместительной – с двумя уровнями мансард. Игорь взял у дежурной по гостинице ключ, пошёл устраиваться, а я остановился перед множеством цветов. В кувшинах, горшочках, стеклянных банках, они занимали всю площадку перед столом дежурной. Та, заметив мой интерес, пояснила:

– Не знаем, куда цветы девать. Они и в кельях, и в трапезной. А народ всё несёт матушке – в благодарность за исцеления, за помощь.

Догадываюсь, что имеется в виду матушка Алипия Голосеевская, чьи мощи пребывают в монастыре. Вот краткий рассказ о ней.

Родилась Агафья Авдеева, будущая монахиня Алипия, в 1905 году в Пензенской губернии. По национальности мордовка, даже в зрелом возрасте по-русски она говорила с ошибками. Отец её, Тихон, был зажиточным крестьянином и аскетом – во время больших постов ел только сухари и пил отвар из соломы. После революции красные каратели убили его вместе с женой прямо в их доме. После этого сирота-подросток Агафьюшка взяла на себя крест странничества по монастырям, где отмаливала грехи людские. В 1930-м её арестовали и бросили в тюрьму, откуда, по молитвам к апостолу Петру, она сбежала, продолжив странствия. Позже таким же чудесным образом ей удалось ускользнуть из немецкого концлагеря, куда она попала с началом войны.

Примерно в то же время, с приходом немцев, в Киеве вновь открыли Киево-Печерскую лавру, которую в 1926 году советская власть превратила в музей. Надо сказать, оккупанты не были такими уж добренькими – монахам они отдали только часть Лавры, а в другой устроили полицейский участок, где расстреливали людей. Ограбив музей, они взорвали главный Успенский собор. Некоторые экскурсоводы ныне рассказывают, будто собор взорвали партизаны, совершавшие на кого-то покушение. Но сохранились кинокадры, свидетельствующие о другом. Сами же немцы запечатлели на плёнку момент подрыва сапёрами и затем глумливо вставили это в свою победную кинохронику. Вот в такой обстановке в 1942 году начал здесь служение наместник Лавры архимандрит Кронид (Сакун), сыгравший огромную роль в жизни Агафьюшки.

В Киев странница приехала сразу после войны, узнав, что в Лавру возвращают мощи святых. Здесь архимандрит Кронид постриг её в монашество с именем Алипия. У него же она попросила благословение на подвиг столпничества. Жить монахиня стала в дупле дерева, которое росло возле колодца преподобного Феодосия Печерского. В дупле можно было стоять полусогнувшись. Но непрестанная Иисусова молитва укрепляла подвижницу. Бывало, старец Кронид подойдёт к дереву: «Как ты, матушка?» А она: «Слава Богу». Говорят, зимой в самые морозы её «лучик обогревал». Подвиг столпничества продолжался в течение трёх лет. В 1954 году отошёл ко Господу отец Кронид, и новый духовник велел выйти из дерева.

Ношение панихид в Демиевский храм		Стояние во древе м. Алипии

При Хрущёве, в 61-м, Лавру вновь закрыли. Алипия переживала это тяжело, стояла на коленях в лаврском дворе, молилась вся в слезах и, воздевая руки к небу, что-то кричала на мордовском языке. Это было необычно для всегда тихой монахини. После этого матушка вновь стала странницей, отправившись в путь без документов, без вещей. Через некоторое время Алипия вернулась в Киев, а в 1979 году поселилась в пустом обветшавшем домике напротив входа в разрушенный лаврский скит – бывшую Голосеевскую пустынь. Здесь началось её открытое служение. В народе пошла слава о прозорливой старице, Христа ради юродивой, и к Алипии за советом и исцелением стали приезжать со всего Советского Союза.

Утром старицу можно было встретить в храме на Демиевке, где она неизменно стояла у иконы апостолов Петра и Павла, затем выслушивала множество людей и молилась за них. Питалась Алипия раз в день, а в среду и пятницу ничего не ела и не пила. Несмотря на старческую немощь, работала в своём огородике, кормила курочек. Сама выкопала ступеньки на склоне ближнего оврага, чтобы спускаться туда и кормить приходящего лося, которого называла Гостем. Власти пытались прекратить паломничество к старице, не раз приезжали к ней, чтобы увезти в дом престарелых или в психиатрическую больницу, но всякий раз у них это не получалось. Однажды прозорливица открыла женщине-врачу её тайный недуг, и та, потрясённая, оставила монахиню в покое.

Матушка многое предсказала. В том числе аварию на Чернобыльской АЭС. Говорила, что будет гореть земля, что «затравят» землю и воду. «Тушите огонь! – кричала блаженная. – Не пускайте газ! Господи! Что будет на Страстной неделе!» Более полугода она молилась о спасении земли и людей, а за день до аварии ходила по улице и кричала: «Господи! Пожалей младенцев, пощади народ!» Когда же катастрофа случилась и в Киеве началась паника, она не благословляла уезжать из города, а призывала идти в храм и молиться. Так она многих привела к Богу.

Предупреждала она и о будущем «филаретовском» расколе. Все смущались, когда старица, встречая или провожая в Демиевском храме митрополита Филарета (Денисенко), кричала: «Раскольник, раскольник!» Тогда ещё никто не верил, что Украинская митрополия разделится и возникнет самозваный лжепатриархат.

Предрекла матушка Алипия и свою светлую кончину – в 1988 году.

– Алипию уже канонизировали? – спрашиваю дежурную по гостинице. Валентина (так её зовут) ответила:

– Официально нет. Но в 2006-м обрели её мощи, они в усыпальнице под храмом «Живоносный Источник». Обязательно зайдите туда, там круглые сутки открыто.

– Хотелось бы увидеть и её домик. Он где?

– Так вы прошли мимо него, – озарилась улыбкой Валентина. – Видели перед вратами в пустынь большую часовню с пятью золотыми куполами? Она построена на месте старого матушкиного домика, который давно снесён за ветхостью. 30 октября, на день памяти, ой сколько там народа собирается! И матушка, как встарь, кормит досыта приходящих. Раньше-то она что-то бросит в кастрюльки, сварит борщ да кашу, и на многих людей хватало – пища чудесным образом умножалась. А теперь ставят огромные котлы, на варку каши несколько мешков гречи уходит.

– Так, поди, теперь и народу больше «в гости» является, – привожу резон.

– Верно, больше. В прошлый раз на день памяти приехало около 100 тысяч человек. Вся площадь вокруг часовни была столами заставлена, длиннющие очереди стояли. У нас всегда много паломников, сейчас, правда, стало поменьше – из-за майдана этого, опасаются люди в Киев ехать.

– Случаи чудотворений у вас записывают?

– Иногда ко мне обращаются с этим, но у меня ж другое послушание, – посетовала смотрительница. – Недавно женщина подошла: «Скажите, пожалуйста, где можно записать факт исцеления?» Отправила её в храм. Она говорит: «Знаете, неделю назад я полностью излечилась от онкозаболевания». Что ни попроси у матушки, она по-любому поможет. Как Матрёнушка и Ксения Петербургская.

А ещё у нас молятся преподобным Алексею и Парфению Голосеевским, монахам киево-печерским, которые здесь, в Голосеевском скиту, подвизались. Парфения под храмом «Живоносный Источник» похоронили, и когда храм взорвали, мощи достать так и не смогли – остались под спудом. Алексея же мощи у нас в храме находятся. И вот рядом с его ракой висит необычная икона – Богородицы с Иисусом Христом во Славе. Был такой случай, своими глазами видела: одна женщина пытается приложиться к иконе, а её обратно отбрасывает. Одержимая, видать. Когда всё же приложилась, так её трясти начало... Вот думаю: что на неё так подействовало – икона или мощи? Икона-то, когда её в монастырь принесли, была просто чёрной доской. А когда повесили близ мощей преподобного, она просветлела. Хотя, наверное, не так важно, через что именно Господь помощь посылает.

– У мощей Алипии бесноватые так же себя ведут?

– Случается. Матушка ведь при жизни бесов палкой гоняла. Могу рассказать, что своими глазами видела. Полгода назад приехала одна женщина из Херсона, поселилась здесь и к матушке в усыпальницу пошла. Тут сообщают, что постоялица эта несколько шагов до раки с мощами не дошла, на пол свалилась и лежит недвижимо, руки раскинув. Послав за охранниками, попытались мы поднять её, но не смогли от пола оторвать, словно налилась она нечеловеческой тяжестью. Вдруг болящая сама встала на четвереньки и давай, как липучка, на всех прыгать. Затем снова растянулась на полу. Тут уж батюшка пришёл, по его благословению охранники перенесли женщину в гостиничную комнату на кровать. Она с неё спрыгнула, и несколько мужчин опять от пола оторвать не смогли. Потом сбросила с себя всю одежду и сама забралась на кровать, под простынкой калачиком свернулась. Позже я заглядывала, не надо ли чем помочь. А она из-под простыни рычит, потом молиться начинает, но, не домолившись, плачет и снова рычит. Постояльцы наши боялись мимо её двери проходить. Слышали какие-то крики, чей-то женский голос громко повторял: «Уходи! Уходи!» Потом приехали родственники женщины и её забрали. Когда она с вещами шла, то опять совершенно нормальным человеком выглядела.

– То есть она излечилась здесь?

– Этого я не знаю, – вздохнула смотрительница. – Другие-то, слава Богу, помощь обретают. Помню, приехала мама с мальчиком-инвалидом лет десяти. Они жили внизу, и сюда, на второй этаж, за ключом он сам поднимался по ступенькам. Еле ножки передвигает, за перила держится, а внизу мама стоит, ждёт. Думаю: «Господи, что ж это мама сама за ключом не поднимется, больного ребёнка гоняет!» Но оказалось, он сам этого хочет, в радость ему маме помочь. Хороший такой мальчик, очень царя любит, всё про него мне рассказывал. Удивлялась я: малыш, а столько знает! И случилось такое. Утром, как обычно, я сходила к матушке и встала на дежурство. А когда ходила, заметила в усыпальнице одну болящую, которая разные странные звуки издавала. Проходит минут пятнадцать, и мальчик ко мне за ключиком поднимается, чем-то напуганный. Говорит: «Представляете, я видел, как из тётеньки бес вышел». Господи помилуй! Как вышел? «Со спины», – говорит. Когда женщина к раке наклонилась, чтобы приложиться, он и вышел. Как бес выглядел, я уж расспрашивать не стала. Дети многое видят, что от взрослых скрыто, но лучше такое не бередить в них.

Ой, насмотрелась я здесь всякого. Родители привезли молодого парня, неходячего, еле-еле на костылях передвигался. Пошли они к матушке, мама припала к мощам – молилась, слезами обливалась. А когда встала с колен – сына нет, только костыли лежат. Он на своих ногах вышел из усыпальницы.

– Из России паломники к вам приезжают?

– Да со всего света! У меня много подруг из России. Одна в Москве парикмахером работает, постоянно с ней созваниваемся. Так у неё чудо от матушки случилось прямо на рабочем месте. Есть одна знакомая, которая сейчас живёт в Сергиевом Посаде, а раньше была киевлянкой, общалась с матушкой Алипией, в домике её постоянно гостевала. Ей даже говорили: «Мария, чего ты тут сидишь, у тебя муж дома».

– А вы сами киевлянка? – спрашиваю Валентину.

– Я из Житомирской области. Раньше про Алипию ничего не знала. И три раза был мне знак, чтобы сюда поехала. У нашего батюшки гостила одна матушка из Киева, и она подарила мне иконку Алипии. Затем мне подарили маслице из Голосеевской пустыни. А после подарили акафист, по которому можно молитвенно обращаться к матушке. Но ехать я и не думала. Прошло время, и звонит подруга: «Валентина, мы завтра отправляемся в паломничество, в автобусе осталось одно свободное место. Хочешь с нами?» Согласилась. И оказалось, что это поездка в Голосеево. Приехала я, и вот уже третий год здесь. Сначала в храме помогала, теперь в гостинице.

– Безвыездно? А как же «Мария, чего ты тут сидишь...», – шучу.

– Да у меня дети взрослые уже, внуки пошли. Первое время ездила домой чаще. Но такое дело... сажусь в маршрутку, доезжаю до метро, и ещё нормально. А зайду в метро – обратно хочется. Да что я! У нас тут много молодёжи, её палкой не выгонишь. Здесь ведь хорошо. Как-то останавливались у нас монахи, возвращавшиеся с Афона, и говорили: «Ваша матушка – телефон у престола Божия. Так что держитесь этой обители». Мы отвечаем: «Да мы никуда не уходим, боимся лишь, чтобы не выгнали». Они: «Даже если погонят, садитесь у ворот и ждите, пока не пустят обратно». Вот, кстати, Наталья идёт...

Валентина подозвала проходившую мимо девушку, познакомила. Та, стесняясь, рассказала, что в Голосеево уже полгода. Имеет высшее образование, но послушание в свечной лавке ей не в тягость. В обитель попала «по молитве». Объяснила это так:

– Раньше я в храм только раз в год ходила, на Пасху. И не умела молиться. А тут мне подарили иконку Алипии с надписью: «Матушка Алипия, моли Бога о нас». И вот я стала этими словами молиться, даже не зная, кто такая Алипия. Целый год так молилась и неожиданно оказалась здесь.

Пока смущённая девушка говорила, Валентина явно любовалось ею, светло улыбаясь. Затем повернулась ко мне:

– Вот глядите. Ей дали неделю выходных, а она никуда не уехала. Что ж с меня-то спрашивать?

Под конец спросил я Валентину, как ей самой помогает матушка Алипия.

– Да во всём помогает, – решительно заявила она. – Слава Богу, сильно я не болела, поэтому исцелений ещё не просила. Однако был случай. Гостила я дома, но надо было уже обратно в Голосеево собираться. До последнего дня откладывала поход к врачу, чтобы два больных зуба вырвать. Ой боялась! Невестка взялась меня сопроводить. Идём по улице, я боюсь, и она тоже моим страхом пропиталась. Тут я взмолилась к матушке: «Ну, пожалуйста, ты же всем помогаешь! Ну что же я такая трусиха?!» И знаете, страх совсем прошёл. Говорю невестке: «Чего трясёшься? Всё нормально». Сели в очередь к зубному, там эти звуки бормашины, запахи – а мне хоть бы что. Когда вырвали эти два зуба, я ждала, что заморозка пройдёт и боль появится. А боли и не было!

Да что я про себя... Вот есть у нас хорошая девочка, Элиной зовут. Она из Севастополя. Муж в Киеве квартиру купил, много работает, а она нет, поэтому часто здесь бывает, ухаживает за могилами на монастырском кладбище. У неё болезнь была непонятная, руки всё время мёрзли – от лёгкого холода синели и потом в тепле долго отходили со страшными болями. И вот однажды зимой пришла она к памятнику преподобного Алексия Голосеевского, а перчатки-то забыла. Стала собирать мёрзлые цветочки, которыми памятник усыпан, свечечки от снега отряхивать. Руки коченеют – а она молится, продолжает уборку. Вернулась с кладбища, а руки нормальные, прошла болезнь-то!

*    *    *

Незаметно к нашей беседе присоединилась молодая женщина, спустившаяся попросить у дежурной цитрамона. Сразу заметил: чем-то она обеспокоена, черты лица заострились. Но также угадывалось, что в «другой жизни» эта стройная тоненькая женщина полна оптимизма и радостной силы.

– А я за сына просила, – сказала она. – Он в армии сейчас, во внутренних войсках. Его поставили на улице Грушевского против майдана. И вот я сижу дома у себя, в Сумской области, по телевизору вижу, как их камнями забрасывают и поджигают. Прежде я медсестрой работала, думаю: «Помощь им нужна, мало ли что». Купила поесть сыну и поехала в Киев. Как раз в тот день метро закрыли, пришлось пешком до их воинской части добираться. Там сказали, что никакой помощи не надо. Видно, что не отчаялись – молодцы, пацаны. Часик посидела я с сыном. Он рассказал, что стоял в первых рядах, но обошлось пока без ранений. Господи! Из воинской части поехала я сюда, в Голосеево, здесь молюсь, записки во здравие пишу. И, слава Богу, сообщили, что сейчас их обратно в Крым отправили, на постоянное место службы. Сын-то в Севастополе присягу принимал, а служба у него в Симферополе.

– Вас как зовут? – спрашиваю.

– Оля, – просто ответила женщина и добавила: – А сына Михаил.

Что ж, тоже помолюсь о тёзке, чтобы выжил в этой заварухе.

На следующий день мы договорились с Игорем, что он поедет в центр города, а я, порасспросив ещё о монастыре, его догоню. Собственно, рассказами я был уже полон – что ещё нового можно узнать о матушке Алипии? И не учёл, что нынешнее почитание этой подвижницы лишь малый эпизод 400-летней истории обители.

Принявший меня духовник монастыря архимандрит Дорофей сразу предупредил: «О Крещатике, о политике говорить не будем, не наше это дело. Только об истории». И начал так:

– Нашу Голосеевскую пустынь основал митрополит Пётр Могила, когда был наместником Киево-Печерской лавры. Эта местность напомнила ему родину – те горы, что окружают город Сучава, бывшую столицу Молдавского княжества. Сам он был из сучавских воевод по фамилии Мовилэ, что потом переделали в фамилию Могила. «Мовилэ», кстати, происходит от молдавского слова «холм, возвышенность». А здесь, если заметили, мы находимся как бы в ложбине, а вокруг холмы. Так образовался Голосеевский скит лавры. В XIX веке на Киевскую кафедру приехал митрополит Филарет (Амфитеатров), который, когда был епископом Калужским, в Оптиной пустыни утвердил старчество. И он тоже полюбил Голосеево, эту тихую обитель в лесу. Владыка построил здесь церковь Покрова Божией Матери и митрополичьи покои с домовой церковью. При нём здесь подвизались такие старцы, как преподобный Феофил Китайский и преподобный Парфений Киевский. Отец Парфений, родом из Тулы, был духовником владыки...

– Мне рассказывали, что отец Парфений был похоронен здесь, под храмом, – перебил я рассказ. – Так он из Тулы? А матушка Алипия – из Пензы. Получается, вся Россия прославляла Голосеевскую пустынь.

– Так что же? Во Христе нет ни эллина, ни иудея.

– А знаете, мы проехали по Западной Украине, общались с прихожанами раскольничьей «украинской церкви», – начал я и осёкся, осознав, что заносит в политику. – В общем, странно мне. Некоторые западноукраинцы называют русских «мордвой», за славян не считают. А ведь, наверное, тоже у матушки Алипии помощи просят, хотя она как раз и есть настоящая мордовка.

Духовник пустыни мягко меня осадил:

– Я сам из Западной Украины, из Черновцов. И так не думаю, как вы говорите. Так что, я вам историю монастыря рассказываю или нет?

– Ну, это я к тому, что Голосеево имеет всероссийский масштаб, – пытаюсь объясниться.

– Наша Церковь хоть и Московского Патриархата, но масштабом больше, чем даже вся Россия, её приходы раскинулись по всему миру. И к нам молиться приезжают отовсюду, только с Африки ещё не было. Хотя извините, и оттуда была пара рабочих в самом начале.

Так вот... Ладно, переходим к советскому периоду. После революции монастырь передали Киевской сельхоз-академии, на землях устроили плодоовощное хозяйство. К концу 70-х здесь было уже полное запустение. Сюда мы пришли весной 93-го. Из всех построек остался только полуразрушенный митрополичий корпус. Отремонтировали его, освятили домовую церковь, стали молиться, потихоньку всё восстанавливать.

– А много вас было?

– Поначалу двое. Нынешний наместник, архимандрит Исаакий (Андроник), был тогда иеромонахом Киево-Печерской лавры. Ну и я с ним, студент Киевской семинарии. Взялись мы восстановить скит, а вырос он до монастыря, в 1996 году ему такой статус дали. Бывшие послушники стали монахами, священниками, братия заметно выросла.

Вспоминая начало 90-х, монах оживился:

– А ведь как хорошо тогда было! Тихо, спокойно.

– Сейчас братия большая? – спрашиваю.

– Это как считать. Фактически нас стало меньше, чем даже в 90-е. На исповедь тогда приходило два-три богомольца, поскольку добираться сюда было сложно, и нас на всё хватало. А теперь столько паломников... В день поминовения Алипии сто тысяч народа, и всех надо принять. То есть сколько бы братии ни было, всё равно мало. Но стараемся.

Но не это главное. Я понимаю, вам, как журналисту, хочется что-то интересное узнать. На самом же деле ничего необычного у нас нет. Монастырь – он чтобы спастись, и всё везде повторяется: те же люди, те же немощи, та же борьба с ними, как тысячи лет назад. Единственное, что Голосеевскую пустынь отличает, – те подвижники, о которых я стал рассказывать, а вы перебили.

Здесь были сильные молитвенники, старцы. Вот, скажем, иеросхимонах Моисей (Бокутович). Очень образованный человек, собрал личную библиотеку из 460 томов богослужебных книг и творений святых отцов. И вот, когда к нему приходили за назиданием, он поначалу показывал библиотеку, что-нибудь цитировал из святых отцов, а потом, в другом углу кельи, отдёргивал занавеску – там стоял гроб, приготовленный для смертного часа. И старец говорил, что вся премудрость заключена в этом гробе.

– Он долго жил в Голосеевской пустыни?

– До смерти в 1874 году. А то, что его переведут из Лавры в Голосеево, ему предрекла старица Евдокия. В ту пору в Киеве подвизалась такая блаженная, ночевала в пещере над Днепром и по улицам зимой и летом ходила только в ситцевом платье, держа на голове икону Успения Пресвятой Богородицы.

В самом Голосеево тоже была своя юродивая Христа ради – Василиса Многострадальная. Она приехала из Тамбовской губернии и поселилась на окраине пустыни, народ её очень почитал. Были здесь подвижницы и в советское время. Когда пустынь закрыли и братию репрессировали, многие из мирских послушниц пустыни – огородницы, прачки, кухарки – приняли монашеский постриг и остались в обители под видом работниц плодо-овощного колхоза. Одевались монахини как крестьянки. Но после того как в начале 30-х храм взорвали, одна из матушек, Елена, ухаживавшая за могилой старца Алексия, надела монашеское облачение и стала открыто так ходить. И никто на неё не донёс, потому что все в колхозе любили матушку. Когда началась война, в Голосеево остались только женщины с детьми. Огород был заминирован, и все голодали, особенно дети. Елена пошла по минам, накопала картошки, но на обратном пути подорвалась. Мученицу похоронили на нашем Голосеевском кладбище и не побоялись поставить на могиле крест. Он стоял там единственный, потому что все кресты, даже старцу Алексию, в советское время порушили.

Так что у нас, кроме Алипии, много было угодников Божьих.

На прощание батюшка благословил и посоветовал не ходить на Крещатик: «Страсти это, страсти. А Церковь вне политики, ведь те и другие в наши храмы ходят».

*    *    *

Из-за спешки разговор с монахом получился скомканным. Не оставляло чувство, что он хотел что-то сказать, а я не услышал. Позже заглянул в справочники и понял, почему архимандрит упомянул Оптину пустынь в связи с митрополитом Филаретом, основателем Голосеевской пустыни. Оптина была преемницей духовного наследия преподобного Паисия Величковского – восстановителя монашеских традиций исихазма и «умной молитвы». А в Голосеево подвизались прямые ученики преподобного Паисия. После его смерти они покинули Молдавию, переехав сюда и в соседнюю Китаеву пустынь. У одного из старцев имелась тетрадь с наставлениями великого исихаста. И вот вопрос: можно ли сейчас восстановить это монашеское наследие, принимая сотни тысяч паломников и варя для них «матушкину кашу»? Монастырь – он для паломников или для монахов? Жаль, не спросил.

В тот момент голову занимало другое: как там Игорь? Звоню ему. Отвечает:

– У меня всё нормально. Встречался со священником, а сейчас иду в штаб самообороны.

– Штаб чего? – не понимаю.

– Тут бывшие афганцы захватили администрацию Печерского района, свою власть устанавливают. Перезвони, когда в центр приедешь.