В двадцатом веке в России было много поэтов. Но вряд ли кто из них может сравнится в известности с Сергеем Есениным и Владимиром Маяковским. Это были два совершенно разных по характеру человека. Один слишком жесткий, другой слишком мягкий, один певец “крестьянский”, другой “пролетарский” и т.д. Но имелось у них и нечто общее. Оба они добровольно согласились служить революции и конец обоих был трагичен.

Были у нас, наверное, в нынешнем веке поэты и получше. Но эти запомнились больше других.

Хочу привести здесь строки из двух их стихотворений, посвященных царской семье. Строки для этих поэтов неожиданные, и быть может, что-то, пусть немного, говорящие нам о причинах двух русских трагедий.

* * *

В 1916 году, во время Первой мировой войны, Сергей Есенин служил в Царском Селе в госпитале имени св. Магдалины. В этом же госпитале трудились и дочери Государя. И вот однажды Сергей Есенин был им представлен. Произошло это в палате для раненых. Есенина девушки настолько поразили, что он написал после этой встречи стихотворение, которое оказалось пророческим:

В багровом зареве закат шипуч и пенен,

Березки белые горят в своих венцах.

Приветствует мой стих младых царевен

И кротость юную в их ласковых сердцах.

Где тени бледные и горестные муки,

Они тому, кто шел страдать за нас,

Протягивают царственные руки,

Благословляя их к грядущей жизни час.

На ложе белом, в ярком блеске света,

Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть...

И вздрагивают стены лазарета

От жалости, что им сжимает грудь.

Все тянет их рукой неодолимой

Туда, где скорбь кладет печать на лбу.

О помолись, святая Магдалина,

За их судьбу.

* * *

Стихотворение “Император” было написано Маяковским в Свердловске, 26-29 января 1928 года. Вместе с одним из местных большевиков, неким Парамоновым, он побывал на месте гибели царской семьи, и был впечатлениями от этой поездки очень подавлен. Человек, в своем роде, честный и глубокий, он знал о жизни много меньше, чем это обычно представляется. Что-то подростковое, злое доминировало в его характере, заставляло писать оды о ЧК и советском паспорте, поносить христианство и жертв террора. К концу двадцатых годов он начал запоздало взрослеть. В лесу под Екатеринбургом Маяковский столкнулся лицом к лицу с чужой смертью.

Он вспоминает, как не любил царя прежде, но выдержать этого тона не может. Муторно на душе его, темно и холодно кругом.

...Снег заносит косые кровельки,

серебрит телеграфную сеть,

Он схватился за холод проволоки

и остался на ней висеть.

На всю Сибирь,

На весь Урал

Метельная мура

За Исетью, где ветер свистел,

приумолк (в первом варианте - захмурел)

исполкомовский кучер

и встал на девятой версте.

Вселенную снегом заволокло.

Ни зги не видать как на зло.

И только следы от брюха волков

по следу диких козлов...

...- Будто здесь?!

Нет, не здесь.

Мимо. -

Зарубки под корень коры,

У корня, под кедром, дорога,

А в ней - император зарыт...

Официальный конец стихотворения:

корону можно у нас получить,

но только вместе с шахтой.

Но у этого стихотворения есть и другой конец. Его можно найти только в собраниях сочинений поэта, в примечаниях. Забыв о своей знаменитой “лесенке”, Маяковский в страшном смятении произносит, кажется, в первый и последний раз в своей поэзии, слова о милосердии к врагам, он переписывает несколько раз первые строки:

I Я вскину две моих пятерни

II Я сразу вскину две пятерни

I Что я голосую против

II Я голосую против

И, наконец, окончательный вариант строк, без единого знака препинания, как в крике:

Спросите руку твою протяни

Казнить или нет человечьи дни

Не встать мне на повороте

Живые так можно в зверинец их

Промежду гиеной и волком

И как не крошечен толк от живых

От мертвого меньше толку

Мы повернули истории бег

Старье навсегда провожайте

Коммунист и человек

Не может быть кровожаден.