| 25 | Русский Север |
СВЯТЫЕ СМОТРЯТ С ФРЕСОК
9 июня – юбилей Ферапонтова монастыря, древней обители на Вологодской земле, имеющей мировое культурное значение. Как идет подготовка к празднику, каким образом складываются отношения между православной общественностью и музеем, в ведении которого находится монастырь? Обо всем этом мы расспросили недавно Елену Романовну Стрельникову – одну из самых активных прихожанок ферапонтовой общины.
– Елена Романовна, насколько хорошо сохранился Ферапонтовский монастырь?
– Можно сказать, идеально сохранился. До нашего времени не дошли только деревянные кельи. Но не это самое удивительное. Облик Ферапонтова монастыря полностью сложился к XVII веку и с тех пор не менялся. Другой такой обители в России нет. Везде работы продолжались и после этого срока. Так что настоящее монастырское зодчество старой Руси, без “модернизаций”, вы можете увидеть только здесь, у нас.
Но главное сокровище монастыря это, конечно, фрески святого Дионисия – свыше 600 квадратных метров стенной росписи, сделанных Дионисием с помощью учеников за 34 дня. Фрески дошли до нас в первозданном виде, их никогда не “улучшали”, никаких работ поверх фресок Дионисия с 1502 года не предпринималось. То есть в России это единственный по своим масштабам и сохранности образец мастерства древних иконописцев.
– Когда был закрыт монастырь?
– В двадцатые годы здесь еще существовала женская обитель. Потом монахинь разогнали, но оставался приход. Когда закрыли храм, то община еще какое-то время продолжала существовать. Создание общины, приведшее затем к открытию церкви, относится к 84-му году. Сейчас у нас нет постоянного священника, нас окормляют отец Борис Корешков и отец Алексий Фомичев.
– Владыка Максимилиан в разговоре со мной упомянул, что у епархии сложились сложные отношения с музеем Ферапонтова монастыря. Ладит ли с музеем ваш приход?
– У нас своеобразные отношения. Особенно много болезненного было в то время, когда наш музей был филиалом
Кирилло-Белозерского. Как мы у них храм выпрашивали, сколько препятствий нам чинили – это целая история. Хотя музею эта церковь была не нужна – слишком маленькая, экскурсию не завести. Храм нам, кстати, до сих пор не принадлежит. Мы его как бы арендуем, правда, бесплатно. Эта церковь всегда была летней, не утепленной, а отопление нам все время обещают отключить.
– К торжествам в Ферапонтово вы с музеем готовитесь, как я понял, порознь?
– На благотворительный вечер в Москве представители прихода, епархии приглашены не были, в оргкомитет при обладминистрации мы не попали. Средства, отпущенные на проведение празднований, прошли мимо нас, хотя нужно нам не слишком много. Матрасы бы купить, чтобы принять паломников. Мы рассчитываем разместить человек сорок. Есть дом, принадлежащий приходу, – бывшее лесничество, там довольно много места, но вот решаем, как его обустроить.
– Насколько мне известно, вы в прошлом тоже были музейным работником. Что заставило вас отказаться от этой работы?
– В музеях работают единомышленники. Так получилось, что православная часть сотрудников потерпела поражение и в Кириллове, и в Ферапонтово. Я была не первой и не последней, покинувшей наш музей вследствие этого. Последний ушел в прошлом году.
К решению уйти я пришла после того, как неправда существования музея в стенах монастыря стала для меня невыносима. С одной стороны, все бережно сохраняется, за это великое спасибо, с другой... Это страшно тяжело водить экскурсию в алтарь – всех этих девушек в коротких юбчонках. Сыпать словами там, где должно благоговеть, молиться. О многих вещах православного характера нам вообще было запрещено говорить.
Понимаете, задача музея – это хранение ценностей. В первую очередь от варваров, но всегда есть искушение все довести до абсурда – хранение подменить консервацией, отсечь тех людей, которые видят в иконах, например, не единицы хранения, а святыни.
К фрескам Дионисия доступ, на моей памяти, всегда был жестко ограничен, в церковь могло войти не более четырех посетителей, в прошлом году 10 минут экскурсии стоили 25 тысяч рублей. А ведь эти росписи – эталон древнерусской иконописи, высшая точка ее расцвета. Для современного иконописца – это школа, образец, которому нет аналогов, и что он может изучить за 10 минут – ему на каждую фреску нужно не меньше получаса. Потому и появляются у нас плохие иконы, что образцы можно увидеть лишь на репродукциях.
Сейчас, правда, к сотрудникам музея начинает постепенно приходить понимание, что такое святыни, отношение к христианам меняется, становится более уважительным. Хочется надеяться, что нынешние торжества еще раз напомнят им, что современное православие – это не мода на старину, а плоть от плоти той веры, что двигала рукой Дионисия.
Беседовал В.ГРИГОРЯН.