Рано утром 8 марта я уже был на сыктывкарском автовокзале. Билет до села Серегово недорогой, всего семнадцать тысяч, а потом деньги платить не нужно - дальше дорога пешая, 14 километров по лесной дороге до Кылтовского женского Крестовоздвиженского монастыря. Давно я туда собирался, поклониться Феодоровской иконе Божией Матери, покровительнице Царствующего Дома Романовых. Икона эта была написана до революции в дар царю Николаю Второму. А в глубинку Коми края попала прошлой весной при необычных обстоятельствах. И вот спустя год пошла молва, что образ-то чудотворный...

Нынешнее 8-е марта выдалось солнечное, с ясным синим небом. Только где-то у горизонта стелются перины облаков. От Серегово лесная дорога идет все в гору и гору. Вот уже четыре километра позади, а сзади село, как на ладони: домишки, белая ленточка реки Выми, деревянные корпуса солеваренного завода, двухэтажный санаторий. У дороги стоит знак, предупреждающий, что ты вступил в заповедную зону: “Охота и рыбная ловля запрещена”. И дальше, до самого Кылтово, ни одного признака цивилизации. Кругом один снег: искрится по обочинам высокими отвалами, хрупает под подошвами. Идешь-идешь, и даже присесть негде - ни бревнышка, ни пенька.

Так и в жизни. Идешь-идешь, пока не кончится дорога. Только там, в конце, можно “присесть”. Только там приют.

Часть пути до Кылтово шел с закрытыми глазами - так слепило это снежное безмолвие. Откуда-то сверху сыплются алмазные лучики, солнце красивое и холодное, как “Ave Maria”. А небо! Бездонно-синее, ангельское. Таким всегда я представлял себе небесный Рай. Но если ТАКОЕ, запредельное и нематериальное, уже есть в нашей природе, то, значит, Рай - это что-то должно быть другое?..

В детстве однажды пронзило меня безмерное, совсем неземное чувство счастья. Иногда пытаюсь вспомнить его и почему-то вижу залитый солнцем угол кухонного стола с хлебными крошками, прозрачными и теплыми. Я вожу пальцем по клеенке - разрисовываю лужицу молока. А через окошко в комнату входит сноп света, в нем плавают пылинки, осязаемые, живые. Может быть, и Рай, если увидим его после смерти, будет такой же - теплый, осязаемый, материальный?

О чем только не передумаешь, пока идешь эти полтора десятка километров! И все молитвы, что наизусть помнишь, по несколько раз вслух прочтешь и песни в голос попоешь, так, что эхом в лесу перекатывается. Но вот наконец мостик через речку Кылтовку. За ним - храм с огромным деревянным крестом на куполе. Вот он, Крестовоздвиженский монастырь.

- Пешком к нам? - улыбнулась мне матушка Стефанида, старшая сестра обители. - Это хорошо, это правильно. Когда идешь сюда, то Божья Матерь каждый твой шажок считает: “в монастырь”, “в монастырь”...

Потом матушка не преминула все-таки пожаловаться на сыктывкарский АТП: вы там, мол, пропишите, чтобы хоть разок в неделю сюда автобус заезжал. Пешком-то много не находишь. Монахини уже обращались с просьбой в АТП, да им отказали.

По трапезной разносится горячий хлебный дух - это сестра Валентина у печи орудует. Сейчас она послушница, но скоро станет монахиней - прошение подала.

- Печка у нас такая, натопишь и три дня теплая стоит, - хвалится Валентина. - Трудник наш Анатолий ее во славу Божию клал, бесплатно. И вот хлеб она родит очень вкусный. Когда будете уезжать, дам вам буханочку.

- Что вы, - отказываюсь я, - грешно из монастыря увозить. Вы и так бедные.

- Какие ж мы бедные? У нас все есть. А хлеб - это не то, чтобы покушать, это благословение монастырское. Мы всем паломникам даем.

Накормив, повели меня хозяйство показывать. Построек у обители немного: храм, двухэтажный сестрический корпус, амбары да хлев с коровой и лошадью. Зато земли хватает, 636 гектаров перешло по наследству от монахинь-основательниц. А всего прежде было две с половиной тысячи десятин (3 тыс. га) - столько купил им опекун и главный благотворитель обители купец Афанасий Булычев. Что собой представляла эта земля, видно на картине, что висит сейчас в трапезной: сплошной вековой лес, через него узкая дорожка прорублена с бревенчатой часовней на обочине. Картина написана до революции одной из кылтовских монахинь.

- Земля наша, а лес, что на ней, пока государственный, - объясняет настоятельница м.Стефанида. - Собираемся и лес взять себе в аренду, да лесника не можем найти. За лесом-то надо ухаживать по науке. Что говорить, у нас и просто управляющего нет. За хозяюшку вот у нас матушка Неонила. Старенькая, сердечница, а все на ее спине. Инфаркт был, так мы, все сестры, перед иконкой Божьей Матери “Целительница” встали и слезно просили, чтобы осталась с нами Неонила. И вот, слава Богу, бодренькая сейчас.

- Ой, страху натерпелась, - морщины на лице м.Неонилы разбегаются веселыми лучиками. - А ты, матушка, про себя лучше расскажи, как саму тебя “Целительница” из могилы вытащила. Вся-то ведь синяя была. А помолились мы - и прошло...

Показали мне матушки молитвенную комнату, где сестры правило совершают. Тесная комнатка, но как здесь все украшено, ухожено! Повели на чердак, там сейчас оборудуется домашняя церковь. Стены утеплены, досочками обиты. Пахнет стружками - кто-то из трудников алтарь сооружает (также “во славу Божию”).

Заняты в этот день и сами сестры - шьют в ризничьей монашеские облачения. Через неделю-две ожидается “большой постриг” - сразу пять сестер примут на себя ангельский образ. И будет в обители тогда 16 мантийных монахинь, 3 рясофорных, 5 послушниц и одна сестра в великой схиме.

Царева икона

Потом повели меня сестры в Зосимо-Савватиевскую церковь, где и находится цель моего паломничества - Феодоровская икона Божией Матери. Храм этот большой, с советских времен внутри разделен пополам - на два этажа. На верхнем временно устроена звонница из пяти колоколов.

- Получили мы их удивительным образом, - рассказывает матушка Стефанида. - Сделали заказ на московском предприятии “Вера” на 38 миллионов рублей. Заплатили 8 миллионов, и тут спонсорские деньги кончились, и больше взять неоткуда. А на предприятии говорят: “Забирайте так, без денег. У вас ведь бедный, северный монастырь”. Вот все у нас так - во славу Божью делается. И великая святыня, Феодоровская икона, пришла сюда тоже через добрых людей - но как бы сама собой.

Настоятельница показала мне письмо от человека, принимавшего участие в обретении святыни, - Бориса Алмазова, атамана казаков Северо-Запада России, официального представителя Республики Коми в Санкт-Петербурге. Письмо настолько интересное, что уговорил я матушку дать его для публикации. Вот его текст, несколько сокращенный:

“Глубокоуважаемая, дорогая матушка Стефанида!

Сразу по возвращению в Петербург, пишу Вам это письмо: Итак, вот история иконы Феодоровской Божией Матери, которую Вам и Вашему монастырю передал Юрий Алексеевич Спиридонов. Икона написана не позже 1906 года одним из выдающихся мастеров старой иконной живописи, который очень много работал по восстановлению утраченных древнерусских живописных приемов и секретов. По-моему, мастер этот тот самый Милютин, который изобрел знаменитую русскую матрешку. Икона (вернее список иконы с восстановленным живописным колоритом, поскольку подлинник темный и плохо реставрировался) готовилась к юбилею дома Романовых в 1913 году. Поскольку “Феодоровская” считается покровительницей Царствующего дома.

Милютин последние годы жил в Латвии и после революции оказался за границей. Почему икона не была вручена Государю или, может быть, после революции была взята и спрятана из разрушенного храма, какова была судьба ее с 1917 по 1993 год я не знаю, но, вероятно, многое пережила, так как все это время находилась в Латвии.

В 1993 году она была задержана пограничной таможней при попытке вывоза ее с территории бывшего СССР в Германию. Она была в “не родном” киоте, поскольку на гребне киота смутно читается “Образ Пр... Троицы”. Гребень был отломан, и приклеивал его я сам. Но я отвлекся... Отобранная в качестве контрабанды икона была выставлена на аукцион. Об этом узнал атаман Крестовоздвиженской и Богоявленской казачьей общины в г.Риге Георгий Константинович Крашенинников. Позвонил мне в Петербург. По его описанию, я понял, что икона очень ценная и ее ни в коем случае нельзя выпускать за границу. Слишком много я видел там наших святынь, пылящихся в еврейских антикварных лавках.

Крашенинников выкупил ее за умопомрачительную для нас сумму 6000 долларов США, заложив для получения этой суммы квартиру (деньги нужны были срочно). С огромными трудностями Георгий Константинович перевез ее через теперь уже установившуюся границу России с Латвией ко мне в Петербург, и несколько месяцев она находилась у меня в квартире.

Мы собирались пожертвовать ее в церковь Св. Магдалины в Гааге (Голландия), поскольку там настоятелем кубанский казак архимандрит о.Никон.

Но Господь управил все иначе. В самый последний момент мы передумали и отвезли в Голландию два колокола, специально для нас отлитых, а икону мы решили преподнести Юрию Алексеевичу в День рождения (прекрасно понимая, что такую икону он, безусловно, куда-то пожертвует, а на его посту куда пожертвовать - виднее!)

Я помню, мы привезли ее вечером и, когда Спиридонов ее увидел, он ахнул! И сказал, что это все же маленькое чудо (я-то считаю, что не маленькое, так как его дед и внук, оказывается, - Федоры; мы с Крашенинниковым этого тогда не знали) и тут же сказал, что передаст икону в Ваш монастырь. Что и сделал, как я узнал при нашем с Вами знакомстве...”

Далее атаман Алмазов пишет в письме, что в обретении этой “государевой” иконы чудесным образом связались люди, причастные к казачеству, которое всегда было опорой русского царя:

“Не могу передать своей радости по этому поводу. Вы, наверное, помните, как я осторожно выспрашивал Вас, “не южанка ли Вы”, и как обрадовался, когда услышал в ответ, что Вы донская казачка из Миллерова. У атамана Крашенинникова, выкупившего икону, также были в роду церковные люди. Дед его - последний войсковой архиерей и настоятель войскового казачьего собора в Уральске. После него войсковых духовников не было до самого нынешнего времени. Мой дед (по матери) происходил из древнейшего казачьего рода Лопухиных, который на протяжении многих лет давал Верхнему Дону священников. И третий человек, через чьи руки прошла икона, Юрий Алексеевич Спиридонов - сибирский казак, его предки были репрессированы и высланы в Коми, а по линии жены его, Галины Ивановны, было тоже много священников, служивших в Коми.

Так что, прежде чем попасть в Ваш монастырь, Феодоровская икона Божьей Матери прошла через руки трех казаков: уральского, донского и сибирского.

Вот, собственно, и весь рассказ. Но думаю, что это только начало, поскольку икона, безусловно... (не решаюсь сказать, чудотворная), но, во всяком случае, не простая”.

Образ, действительно, оказался непростым. Вот что рассказала настоятельница Кылтовского монастыря:

- Известно, что Феодоровский образ по молитвам к Богоматери помогает в разных болезнях и особенно при трудных родах. У нас были такие случаи. Привезла бабушка внучку 14-ти лет из Серегово. У девочки ноги неходячие, больные, врачи собирались их ампутировать. Со слезами молились они перед иконой, обет дали. Прошло некоторое время - и вот приходят они сюда из Серегова пешком. Девочка шла полтора десятка километров сама, своими ногами. Потом из Ухты приезжали по случаю трудных родов, молились перед иконой. И тоже спустя время снова здесь - заказывают уже благодарственный молебен. Был случай, слепой мужчина, лет ему под 50, молился в нашем храме. И прозрел примерно через неделю. Он здешний, откуда-то из окрестностей. Но фамилию его не запомнила. Владыка меня укоряет: что ж ты ничего не записываешь. А я и не думала об этом...

Лик Богородицы Феодоровский показался мне необычным - какой-то он беззащитный, очи глядят со скорбью. О всех болящих и недугующих скорбит Пресвятая, о всей России.

Пресвятая Богородице, не остави нас. России ведь так сейчас тяжело. Как ее развращают, какой грязью обливают. Мало, что убили русского Царя, прикровенника Твоего, но тешатся и над останками, чтобы убить светлую память, последнюю память о Православном Царстве. Матерь Божия, Ты всегда была нам Покровом, не оставь же и сейчас...

Глядят с иконы очи. И к чему нам бояться каких-то мелких бесов, вражиих потуг погубить Россию? Из запредельной дали смотрит Она на нас, но Она - рядом, с нами.

Поклонился я и чудотворному кресту, что также хранится в храме, другим монастырским святыням. Пора и в обратный путь. Матушка Стефанида пошла к поселковым просить машину. Вернулась смущенная:

- Я и забыла, сегодня же светский праздник. Все празднуют... Вот было б лето, вам бы и машина не понадобилось. Летом по монастырской дороге весело ходить: по обочинам люпин растет, розовый, белый, красный. Ровными такими грядками, будто кто специально посадил. И как пахнет! Приезжайте к нам летом.

* * *

Солнце быстро село, обратно я шел в темноте, лишь звезды освещали дорогу. Шел, задрав голову, выискивая знакомые созвездия. И увидел крест. Несколько звездочек сошлись в крест с такой правильной геометрической точностью, что я остановился, боясь, что видение исчезнет. Почему раньше не видел я этого созвездия, начерченного, словно по линейке, небесным архитектором? Или такое открывается глазам лишь в особенные, “райские”, дни?

Вдали показались огоньки, но уже другие, электрические. Из Серегово вдруг донесся то ли собачий вой, то ли музыка из магнитофона. Праздник 8 Марта все еще продолжался.