На клиросе храма, что на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга, поет старик - дядя Гриша. Поет тенором, но когда нет среди певчих баса, может и басом. Совсем старенький. В этом году ему исполнится уже 91 год.

После службы к нему, бывает, обращаются женщины, и он подолгу беседует с каждой из них. Дает советы. Иногда журит негромко. Сколько же повидал этот человек за свою долгую, без малого вековую, жизнь? Мы познакомились, и дядя Гриша пригласил меня в гости.

Полуразваленная кровать, какие-то вещи, беспорядочно сложенные у противоположной стены, в углу иконостас, напротив неведомо какими путями попавшая сюда мраморная подставка для молитвослова, современная мебельная стенка - это квартира дяди Гриши. Все вещи совершенно разные, как будто случайно встретились в этой комнате и лишенные заботливого женского глаза. Старые потемневшие фотографии на таких же потемневших от времени стенах. Старость и одиночество всегда откладывают свой печальный отпечаток.

"Убираю, убираю, а беспорядок все равно остается", - как бы извиняясь, сетует дядя Гриша. Мой взгляд остановился на музыкальном инструменте, очень похожем на балалайку. "Это я сам смастерил. Еще от молодости осталось. Делал и скрипки. Нас три брата было. Старший на скрипке играл, а я на кларнете. Средний брат - на балалайке. По свадьбам ходили, на Рождество колядки пели. Нам, бывало, дадут кружку, и мы, человек 20, идем по домам - колядуем". Дядя Гриша с каждой фразой все больше погружался в свою молодость. Вот некоторые штрихи из его прошлого, запомнившиеся мне из разговора.

*   *   *

Дядя Гриша берет в руки глиняный колокольчик и запевает звонким чуть дребезжащим голосом: "Христос Спаситель в полночь родился, в вертепе темном на свет появился. А над вертепом звезда сияет. Христос родился! - всем возвещает".

Закончив петь, хозяин немного помолчал, чему-то улыбаясь, затем продолжил: "Что в кружку кладут - то для церкви, а что в руки - то нам. Хорошо было. На Рождество тогда все пели. Бывало женщины сидят за прялками и поют - Христа славят. Брат-то старший потом регентом в церкви служил, басом пел. В семье нашей семеро детей было. Отец с детства к молитве приучил. Строгий был, к исповеди мы регулярно ходили. О Заповедях Божиих с раннего детства знали. Идешь, бывало, по улице, а их про себя твердишь, размышляешь. Много молитв знали наизусть. С тех пор, как псаломщиком служил, все тропари и кондаки святым угодникам, богородичные на все 8 гласов помню. Музыке учились на слух, безо всяких нот".

*   *   *

"Как подросли, конечно, на поле со скотиной много работать приходилось, не так уж часто исповедоваться и причащаться стали. Но в четверг на страстной неделе исповедовались все. Огороды, поля, скотина - это для земной жизни. Церковь, исповедь, литургия - это для жизни вечной. Потом уж, при советской власти, в церкви сделали клуб. Пришлось ездить в дальнюю деревню. Там служил регентом Иван Дьяк (фамилия у него такая была - Дьяк). В первую мировую он два ранения получил. Две раны у него в груди беспрестанно сочились. И вот, во сне ему видение было: видит Иван, как Спаситель из киота его домашней иконы вышел. "Где у тебя болит? - спрашивает. "Вот тут". Перекрестил рану Спаситель. "А еще где?" - "Тут". Постоял Господь возле него и удалился. Та рана, которую Он перекрестил, через три недели зажила, а вторая - за полторы недели. А до того несколько лет мучился Иван. Врачи ничем помочь не могли.

После 20-го года забрали Ивана Дьяка в ГПУ. В воду поставили. "Отрекись от Бога и выходи", - сказали ему. "Нет, - ответил Дьяк - от Бога не отрекусь". Девять суток простоял он в воде. Под конец упал. Его домой привезли, и он сразу помер".

*   *   *

"Моя сестра, вечная ей память, тоже, можно сказать, еще в детстве пострадала за веру. Она тогда училась во 2-м классе. Учительница велела ей написать сочинение о том, что Бога нет. Сестра отказалась и ушла из школы. Так и осталась неученой с неполным начальным образованием".

*   *   *

"Отец мой, когда арестовали Царскую Семью, служил во Втором царскосельском стрелковом полку. Когда их арестовывали, он в карауле на часах стоял. Видел, как им пищу туда носили, картошку поджаренную и пр. Когда отец домой приехал, его поначалу поставили председателем сельсовета, а потом - председателем волостного исполкома. Он посмотрел, посмотрел на все, да и говорит: "Врут все" - и пошел в церковные старосты. После этого его начали сажать, бить в кутузке".

*   *   *

"Уже после блокады еду как-то по Кировской - люди стоят у храма, Пасха была. Я точно очнулся. Церковь-то я во время войны совсем оставил. Зашел в храм, помолился. С тех пор понемногу стал оживать. Было мне тогда откровение во сне. Будто бы я в подвале. Темный такой. Я иду по костям, по трупам. Ноги, как по маслу, скользят, выхода нет. Потом вижу впереди форточку. Воздух свежий почувствовал и к ней. Уже почти коснулся. Тут она заскрипела, а из нее... рука лохматая с когтями высовывается. Ужас меня охватил. Я рванулся и тикать. И он сзади - совсем меня догоняет. И тут я слышу голос: "Крест, крест". Я перекрестился, он остановился. Весь в шерсти, руки, ноги с когтями, глаза злобой горят. Я и его перекрестил. От креста он побежал быстро так и, как молния, в форточку выскочил. Я его вдогонку два раза перекрестил. А он мне: "Ага, догадался!" Ангел мне подсказал. Это его голос был мне. После этого сна я совсем опомнился".

*   *   *

"Другое вразумление мне в пост, в пятницу, было. Я кончил читать акафист Иисусу Сладчайшему и пошел умыться. Коридор темноватый, лампочка высоко и на душе так печально что-то. Я подошел к умывальнику: у раковины ни полотенца, ни мыла. Что такое - думаю. Глядь налево - в метре от меня стоит нечистый. Ага, думаю, следишь за мной, часовой. Только я руку на крест - он от меня... Падшие ангелы, как комары, вокруг каждого из нас вьются, крест - это наш якорь спасения. Отец, бывало, крестил все: еду, одежду, поле - все, все. Христианин должен всегда о молитве и кресте помнить".