Совсем недавно побывал я в провинциальном городке Вельске, что в Архангельской области. Встретил он меня радостной солнечной погодой. Солнце сияло все четыре дня, пока я здесь был. За это время небольшая Вельская кладбищенская церковь со старинными намоленными иконами стала для меня родной, как родными и близкими стали ее прихожане. О некоторых из них я и хочу рассказать.

Но начну не с самих прихожан, а с их духовного отца священника Валентина Таразевича. И даже не с него, а с его учителя - архимандрита Модеста. И, может быть, даже не с архимандрита надо начинать, а с многих и многих других православных людей... Так устроен мир: если человек живет духовной жизнью, то ему часто бывает нечего сказать о СВОЕЙ индивидуальной жизни. Почему? Да потому, что ему самому неинтересно про это говорить. Ведь на самом деле его "личная" судьба соткана из множества других судеб, в его душе - души других, любимых, людей. Настоящие духовные люди невидимыми ниточками связаны с таким огромным миром, что, право, теряешься, с какого конца начать, чтобы хоть что-то про них суметь сказать...

В Вельске я встретил нескольких таких особенных людей. И уж не судите строго, если заметки мои будут перескакивать с одного на другое.

Настоятель Успенского храма о.Валентин оказался в отъезде, что для него обычное дело. Благочинный большого района, он постоянно в разъездах и сейчас уехал на освящение вновь открывшегося храма в селе Долматово. В его отсутствие приютила меня православная семья Онухиных - дала и кров, и пищу. По нынешним временам в гостинице жить дорого, так что каждый раз, отправляясь в поездку, приходится волноваться: удастся ли на этот раз где-нибудь притулиться? Слава Богу... По вечерам в доме молодой четы Онухиных - Николая и Ольги - наши разговоры за чаем продолжались за полночь, так что их десятилетняя дочка Анечка никак не хотела ложиться спать и вплоть до полуночи слушала взрослые разговоры о Боге. Здесь, даже только что приехав в Вельск, я почувствовал себя так легко, словно знал этих людей давно. Такое вот удивительное единение дарит Господь, что духовные связи между братьями и сестрами во Христе становятся подчас прочнее, чем между близкими родственниками.

На следующий день я познакомился с о.Валентином и его матушкой Серафимой - еще одной удивительной православной семьей. Так получилось, что их судьбы соединил общий духовный отец - архимандрит Модест (Мелентьев) (об этом угоднике Божием мы писали в NN191-192 за 1995 год). Архимандрит с самого раннего детства посвятил себя служению Богу, за что дважды сидел в лагерях. Первый раз его взяли в 16 лет вместе с другими насельниками Лальского монастыря, где он прислуживал о.Павлу - известному в тех краях подвижнику святой жизни. От него архимандрит Модест и научился ревностно исполнять по монастырскому уставу православные службы и потом научил такому нелицемерному служению и многочисленных своих учеников, среди которых был и о.Валентин. Первый раз о.Модест отбывал заключение в Карелии, а по освобождении принял постриг и через всю жизнь пронес монашеские обеты целомудрия и нестяжания. Второй срок отбывал в Воркуте. Человек этот был настолько праведной и благочестивой жизни, что даже в тюрьме у начальства добился разрешения открыто носить на груди большой деревянный восьмиконечный крест, который сам же и сделал. С этим же крестом он и похоронен. Вместе с другими священниками он в тюрьме тайно служил на праздники литургию на клюкве (давили из нее сок). Полное смирение и подчинение воле вышестоящих начальников не только в церкви, но и среди тюремщиков, позволило ему выжить, не умереть с голоду и снискать уважение как в среде заключенных, так и среди тюремного начальства, за что он во время длительного второго срока при строительстве железной дороги в Воркуте был определен на спасительную должность медицинского работника. "Если лечишь души, будешь лечить и тела", - резюмировал начальник лагеря, определяя его в медсанчасть. В лагере ему приходилось даже роды принимать, за что он получил поощрение.

- Память у него была феноменальной, - вспоминает о.Валентин. - Все четыре Евангелия и службы знал наизусть. Все праздники держал в кулаке и мог в любой год по пальцам высчитать Пасху, а по ней остальные праздники. Его лично знал Патриарх Алексий I, весь Священный Синод. Когда мы с ним ездили к Патриарху в Москву, мне тогда было 19 лет, во время службы Патриарх благословил меня и сказал: "Будешь священником".

Отец Модест заменил маленькому Вале и родного отца, которого тот лишился во время войны, когда ему было только 11 дней. Они с матерью жили настолько бедно, что до четвертого класса он ходил в школу босиком. Попечение о сироте монах начал оказывать с самого раннего детства, когда тот с первых классов стал приходить в Котласский храм на богослужения. Помогал чем мог: подкармливал продуктами, давал деньги. Отец Модест, сам пережив очень трудное детство (воспитывался он в бедной многодетной семье), помогал многим бедным и сиротам. Благодаря ему о.Валентин с детства уверовал в Бога.
 
- В детстве комсомолия меня за это головой об стенку била, - вспоминает о.Валентин, - крест и цепочку снимали, а я не был ни пионером, ни комсомольцем. Так Господь устроил, что и в армию не пошел, потому что один у матери. А священником стал благодаря отцу Владимиру Жохову, известному у нас на Севере подвижнику. Он крестил меня, он меня воспитывал и кормил, он и церковь в Котласе открывал. Дал мне хлеб земной и духовный...

Такой же сиротой была и матушка Серафима. Она родилась в верующей семье. Отец погиб на войне, когда ей было три года. И мать после этого решила посвятить ее Церкви. Хотя бы один человек из семьи, по мнению матери, должен был быть посвящен Богу. Из четырех детей маленькая Серафима одна и ходила на все богослужения за пять километров от их деревни в село Олешино в Кировской области и молилась за остальных, когда другие члены семьи работали. Малолеткой выучила уже весь церковный устав, прислуживала в церкви, была псаломщицей. С раннего детства ее приглашали читать Псалтирь по усопшим. Когда в школе узнали, что она ходит в церковь, то выгнали из четвертого класса. Но Серафиме удалось закончить восьмилетку, после чего она уже со спокойной душой стала служить при церкви. А определил ее к этому служению архимандрит Модест, который заметил ревностную юную молитвенницу и взял с собой при переводе на новый приход.

Первое время Серафима служила с о.Модестом в Туровце. Исполняла обязанности чтеца, просфорщицы, бухгалтера и уборщицы одновременно. Когда власти увидели, что в храм к о.Модесту стало приходить много молодых людей, приход в Туровце разогнали. А с 1972 года, когда о.Валентин, посвященный в дьяконы, и матушка Серафима обвенчались, стали служить при церкви вместе. Первый их приход был в Сольвычегодске, где они прослужили полтора года, и еще пять лет о.Валентин был дьяконом у о.Модеста в Вельске, пока сам не стал настоятелем здешнего Успенского храма. Вот уже двадцать пять лет как отец Валентин и матушка Серафима служат на одном приходе. Много трудностей и препятствий им пришлось испытать за это время, - когда, по словам батюшки, были "меж семи огней". В райисполкоме периодически просматривали списки принявших таинство крещения, выискивая фамилии партийных работников, тайно крестивших своих детей. Повышенный интерес проявляла налоговая инспекция (в то время финансовый отдел) к учету скромных приношений прихожан. Хотя, конечно, настоящих гонений уже не было...

Отец Валентин рассказал мне интересный случай из жизни о.Модеста. Когда они еще служили в Туровце, пришел к нему домой милиционер и отобрал все церковные деньги: "Мне велено эти деньги у тебя забрать. Деньги нужно хранить в церковной кассе!" Отец Модест безропотно все церковные сбережения отдал представителю власти. Когда в милиции узнали о проделках своего сослуживца, занимавшегося рэкетом в церкви, то послали к о.Модесту целый конвой. А отец Модест постоянно ходил с котомкой и в любую минуту готов был пойти в тюрьму. Увидев милиционеров, он подумал, что в очередной раз его пришли забирать (было это в 1958 году), но милиционеры опросили свидетелей, и в тот раз был посажен не о.Модест, а милиционер. Это было удивительно.

Несмотря на трудности, было все-таки больше радостей. Ведь какое счастье для семейной жизни, когда муж и жена вместе служат Богу, вместе молятся... Матушка Серафима и по сей день, хотя ей перевалило уже на седьмой десяток, все еще руководит церковным хором и исполняет обязанности псаломщика. Я как-то спросил ее: "Вы ведь и так всю жизнь в храме прослужили, хочется, наверное, теперь и отдохнуть?"

 - Нет, я, наоборот, рада, - ответила она. - Я не могу без церкви жить.

Отца Валентина, как и его духовного отца архимандрита Модеста, Господь наградил редким даром: умением красиво петь во время богослужений. За этот дар он снискал особую любовь прихожан и других священнослужителей. Интересно, что красоту богослужения вельского батюшки отметили в прошлом году 25 семинаристов из Москвы, назвав его храм самым лучшим из всех церквей, какие они посетили во время поездки по европейскому Северу. У некоторых даже слезы навернулись, когда они расставались с этим храмом и его многолетним служителем. Вот тебе и провинция!

Отец Модест остаток своей жизни уехал доживать к себе на родину в город Лузу и завещал о.Валентину, когда умрет, отпеть по монастырскому уставу. Его здоровье к концу жизни было сильно подорвано лагерями, но, тем не менее, он взялся восстанавливать свой родной храм св.Леонида Устьнедумского, где с малых лет прислуживал священнику, помогал раздувать кадило. Отец Валентин навещал его в Усть-Недуме. Последний раз он приехал как раз перед его кончиной, когда о.Модест после третьего инфаркта лежал в больнице.

- Я к нему месяц ездил в больницу, - вспоминает о.Валентин, - за сутки до смерти он исповедовался у меня и причастился из моих рук, а восемнадцатого августа, на Преображение, умер. Умер быстро, легко. Это в девяностом году было. Жаль, немного не дожил до поры, когда верующим свободу дали, сейчас бы он воспрянул. Все мечтал уйти в монастырь. На старости лет говорил: "Я послужить могу, не буду обузой монахам". А умер как подобает монаху: в трудах восстановления храма Божия. За свою жизнь отец Модест много храмов построил и многих людей к вере привел. В Селяне строил, в Виляде строил, в Туровце храм восстановил. Учеников у него было много. А в последние годы к нему столько людей стало приходить, но никому не отказывал в приеме, любому совет давал. Похоронили его рядом с алтарем восстановленной им церкви, в которой под спудом покоятся и мощи святого. Земля там хорошая, прочная, красная глина, лежать будет долго.

Матушка Серафима и отец Валентин в вере и благочестии воспитали троих детей. Можно сказать, это внуки архим.Модеста, который, кстати, их всех крестил. Сейчас растут уже и четверо "правнуков". На церковные праздники после богослужения разросшееся семейство собирается у своих родителей.

- Дети должны знать свои корни, - говорит батюшка, - они сейчас очень восприимчивы на впечатления и то, что видят сегодня, запомнят на всю жизнь. Потом семейные традиции передадут своим детям и внукам.

*   *   *

Такими вот были мои первые встречи в Вельске - с православными семьями. А следующий рассказ - о человеке одиноком, у которого никого из родных не осталось. Впрочем, одиноким его ни за что не назовешь...

В прошлый раз я рассказывал о вельском священнике о.Валентине и его духовном наставнике архим. Модесте. Наставник батюшки давно уже почил, но о.Валентин говорит о нем, как о живом, - столь прочной духовной нитью они между собой связаны. Что и не удивительно, ведь в Церкви все живы. Героев следующего рассказа - св.Кирилла Вельского и нашу современницу Елизавету Александровну - разделяют уже целые века. Но кто скажет, что эти люди из разного времени, из разных эпох?

Кого бы я ни расспрашивал в Вельске о приходской жизни, все единодушно советовали мне встретиться с Елизаветой Александровной Новиковой. "Ей девяносто пять лет, она еще при памяти, - говорили прихожане. - Она восстанавливала храм сразу же после войны, все иконы принесла, все время пела в церковном хоре, она вам все расскажет".

С церковной смотрительницей Надеждой мы долго стучались в квартиру старушки, которая живет одна и на сторости лет совсем плохо слышит. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги и немощный голос: "Кто там?"

Дверь отворилась - и нам предстала сгорбленная ветхая бабушка в белом платочке, прижатая временем к земле настолько, что казалась совсем маленькой, словно ребенок. Когда мы вошли, меня поразило нагромождение вещей в ее однокомнатной квартире: коридор и вся комната заставлены многочисленными ящиками, сундуками, коробками разной величины, словно старушка собралась в дальний путь. Еле передвигая ноги, хозяйка провела нас между сундуками на кухню. Надежда вскоре ушла, а я долго расспрашивал Елизавету Александровну о церкви, священниках и ее жизни. И чем больше узнавал о собеседнице, тем больше и больше испытывал к ней теплые чувства, и душа моя наполнялась радостью от встречи со светлой, чистой, ангелоподобной душой. В конце концов я уже ни о чем не расспрашивал Елизавету Александровну, а, пораженный чистотой ее целомудренной жизни, просто сидел рядом и радовался, как будто приобрел сокровище, которому нет цены. А она, словно вовсе и не замечая моего присутствия, постоянно творила Иисусову молитву, которая, как видно, стала частью ее самой.

С малых лет Лиза отличалась набожностью и мечтала уйти в монастырь. Она воспитывалась в благочестивой семье: отец был церковным старостой, а мать пела в церковном хоре. В страхе Божием они воспитывали и своих детей. Ее родная тетя спасалась в Угличском монастыре и, навещая богомольных родственников, рассказывала о райской манашеской жизни. "Вот бы и Лизу в монастырь", - говорила она родителям. Но после революции монастыри стали закрываться. Когда в 1922 году Лиза вместе с шестью подружками из своей деревни пришли проситься в монастырь, преосвященный владыка Серафим, прозревая будущее тяжелое гонение на верующих, благословил девушек на несение монашеских обетов в миру. "Они не монастырские, - говорил он настоятельнице, - а в миру спасутся. Я не разрешаю девушкам выходить замуж, пусть они идут по стопам Божией Матери. Когда Господь придет судить, Божия Матерь скажет: "Сын мой, это мои сестры, они шли по моим стопам". Им все равно Царица Небесная приготовит белую одежду с херувимами и серафимами".

И это владычное благословление матушка Елизавета пронесла через всю жизнь. Случайно узнав об этом, я был поражен и в конце нашей беседы, перед тем как уйти, удовлетворяя свое обывательское любопытство, спросил старушку: "А к вам женихи сватались?"-"Сватались, много сваталось,- ответила она, - я им всем отказывала. Один год двадцать один жених сватался..." И затем рассказала мне о своей первой любви к Коле-Николаю - первому парню на деревне, деревенскому заводиле и весельчаку. Она и сейчас о нем не оставляет своих молитв: "До революции у нас в деревне девятнадцать девушек было. У нас женихи все хорошие были. Их взяли в солдаты. Когда они уходили, сказали: "Девушки, вы невесты наши. Мы придем, вас выберем". Из солдат вернулись уже все партийными, говорят: "Нам венца не надо, свадьбы не надо, родительского благословения не надо, в церковь ходить не будем, давайте так жить". А у нас у всех родители верующие. Мы им всем и отказали. У меня жених баянистом был, красивый, сильно любил меня. Как я отказала ему, он заболел, слег - внутричерепное давление. Сделали ему трепанацию черепа, и он помер. Так уж любил меня, что, когда умирал, говорил: "Она хоть бы около кровати постояла, я доволен был бы". Я постоянно за него молюсь. Мне такого жениха было больше не найти. Как мне мой жених Николай приснится, так обязательно сон на добро..."

За нашим разговором старушка уже несколько раз пыталась спеть песню, которой ее научили монахини Пюхтицкого женского монастыря:

"Не унывай, не унывай, душа моя.

Уповай, уповай на Господа.

Если Ты всегда со мной,

То кого я убоюсь.

Под Твоей благой рукой

Ничего не устрашусь.

День и ночь в слезах молитвы

Пред Тобою, Царь, молю,

Помоги в заботе, в горе

И спаси рабу Свою.

Я сердечными очами

Созерцаю Твой чертог,

И с горячими слезами

Пред Тобой молюсь, мой Бог.

Все земное, честь и слава,

Что мне пользы могут дать,

Для души они отрава,

Их желаю избежать...

Придет Христос, придет, поверьте,

Не в том венце, что был в крови,

Придет Он как Владыка смерти,

Чтоб суд свершить Свой над людьми.

Пред Ним предстанут все народы,

И все, кто распяли Его,

Пред Ним увидим и Пилата,

И всех начальников его...

Придет Христос, я повторяю,

Я говорю вам не мечту,

Я Божью славу возвещаю,

Как Он сказал: "Опять приду".

Вот с этим ожиданием скорого пришествия Христова Елизавета Александровна и прожила всю жизнь. Постоянно молилась, ходила в церковь. Когда работала в Ленинграде в золотошвейных мастерских, часто ездила в Пюхтицкий женский монастырь. И по сей день она хранит образ Пюхтицкой Божией Матери - благословление владыки, данный ей в монастыре.

Всю жизнь Елизавета Александровна за кем-нибудь да ухаживала. Еще до войны она взяла к себе из больницы свою сестру Марию, ставшую недвижимым инвалидом, и ухаживала за ней до ее кончины. Кроме того, дала приют знакомой монашке, пострадавшей за то, что в разговоре с богомольцами, написавшими на нее донос, назвала Ленина нечистым духом, перевернувшим весь свет с ног на голову. "Она вышла из тюрьмы, вернулась в Ленинград, в монастырь, - говорила Елизавета Александровна, - ее не берут. Игуменья говорит: "Она не сама пришла, ее Божия Матерь привела". Ее и взяли, она сторожила. Когда монастырь закрыли, ее никто не брал, так она у меня жила семнадцать годов. Я ее и похоронила".

Вдвоем с сестрой они пережили блокаду. Она и в войну работала (тогда работали за паек): ездила копать окопы под Ленинградом, ходила по домам, обходила квартиры, находила детей умерших родителей и отводила их в детдом. В сорок втором ей перестали выдавать на сестру скудный блокадный паек. Она написала о своем трудном положении брату, который был в то время начальником лагеря в Вельске. Он выслал им военный пропуск, сказал: "Приезжайте!"

В Вельске брат построил им отдельный деревянный домик. Елизавета Александровна обставила его иконами и часто собирала у себя людей на богослужения. В одно время у нее спасались пять богомольных женщин, как она сама говорит, "святых старушек", выгнанных партийными невестками из своих же домов. Все вместе они молились и вели жизнь, как в монастыре. Богослужения проводил бывший священнослужитель кафедрального собора о.Леонид. "Ко мне, - говорит матушка, - старух двадцать собиралось, и все молились. Никто не пускал, а я не боялась, всех пускала, чтоб помолиться". В бывшем кафедральном соборе, сохранившемся до сегодняшнего дня, до сих пор расположен дворец культуры. Елизавета Александровна вспоминает об о.Леониде как о человеке благочестивой жизни: "Батюшку приглашали служить по домам. Он, где послужит, там деньги и оставит: это, говорит, вам на бедность. Постоянно за ним ребятишки бегали, он кому гостинец, кому денег даст. Потом все деньги на церковь оставлял. Его могила на кладбище рядом с церковью".

Брат устроил Елизавету работать портнихой в мастерскую, которая находилась в Успенской кладбищенской церкви. Только шили они не облачения для священнослужителей, а военное обмундирование. В церкви в войну действовала часовня, открытая благодаря брату Елизаветы Александровны. "Через часовню, - рассказывает Елизавета Александровна, - народ стал жалеть церковь, и после войны стали просить, чтобы ее открыли. Мой брат распорядился, чтобы из церкви выселили мастерские, и стал помогать материалами для ремонта церкви. Тогда у них все для церкви было. Павла Петровна Кудрина была заведующей в мастерской, а потом она стала церковной старостой. Главным строителем был Василий Прокопьевич Завьялов, он иконостас делал. Его из Ростовской церкви привезли. Я знала все законы церковные, говорила, как нужно делать. Когда церковь построили, нам из Ленинграда прислали батюшку Александра. А его никто на квартиру не пускает, я и пустила его вместе с семьей, а отец Леонид помер". Еще несколько священнослужителей вместе со своими семьями жили у Елизаветы Александровны. За послевоенное время до о.Валентина в церкви переменялось около двадцати настоятелей. Сама Елизавета Александровна ездила по окрестным церквям, собирала для храма иконы. Престольную икону Успения Божией Матери она ездила заказывать в Эстонию к иконописцу Борису, брату о.Сергия, - одного из настоятелей Успенской церкви. Написана она иконописцем бесплатно на Плащанице Спасителя. К числу чудотворных икон относится старинная икона местночтимого святого XIV века - покровителя города Вельска Кирилла Вельского. Для нее сооружен отдельный киот, который стоит перед левым приделом. Икона украшена драгоценными камнями, богатой сребропозлащенной ризой. Поскольку святой не прославлен Церковью, сам придел освящен в честь святого Кирилла Белозерского.

Во все церковные праздники матушка Елизавета украшала иконы цветами - к каждому празднику свои цветы. Икону Божией Матери на Успение украшала белыми лилиями и белыми гладиолусами. Последнее время в храм не ходит - немощна стала. "Без нее теперь никто и иконы цветами не украшает", - говорит о.Валентин.

В Вельске все ее знают как старушку, которая кормит голубей. Голубей она кормит по полученному от старца послушанию, чтоб спасти душу своего партийного брата Кузьмы, который был начальником лагеря и расстрелял многих заключенных. И до сих пор, несмотря на старческую немощь, каждый день она спускается со второго этажа своего дома и разбрасывает слетающимся к ней голубям заранее приготовленные крошки хлеба. Молится она теперь дома, выполняет свое правило.

Почти все свои иконы, которые у нее были в доме, она раздала по храмам. Две иконы отдала в Москву на новый приход. Несколько икон у нее украли прямо из дома, когда она кормила голубей. Дело в том, что квартира у старушки не закрывается и нет доброго человека, кто бы сделал ей замок.

31 марта, в день 95-летия, Елизавету Александровну пришли поздравить прихожане церкви. Отец Валентин исповедовал ее и причастил.

Уходя от доброй старушки, я вышел с ней в коридор, мы сели на сундучок и еще долго сидели молча. Нам было очень хорошо сидеть и молчать. То и дело матушка вторила:

"Придет Христос, придет поверьте,

Не в том венце, что был в крови,

Придет Он как Владыка смерти,

Чтоб суд свершить Свой над людьми...

Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную. Только на Господа и уповаю сейчас".

- Как вам жилось без мужа-то? - спрашиваю ее.

- Хорошо, хорошо жилось, с Богом хорошо.

Господи, какой человек, какое счастье.

Невелик древний городок Вельск, оказавшийся ныне на самой южной оконечности Архангельской области, а чистых душою людей, незаметных миру подвижников, здесь на областной центр хватит, дабы, по Писанию, помиловал Господь город на Своем суде.

Сегодняшний рассказ - о невестах Христовых, взявших обет девства в миру и пронесших свою верность Богу через многие испытания.

Из старых прихожанок вельский батюшка о.Валентин Таразевич посоветовал мне встретиться с Зоей Александровной Богородской. "Они с сестрой - поповны, девственницы, - сказал он, - всю жизнь пропели на клиросе".

Сам отвез к ним домой и познакомил с хозяйкой. Вот уже двенадцать лет минуло, как сестра у Зои умерла и она живет одна. Старушка растерялась неожиданному приходу гостей и никак не могла понять, о чем ей нужно говорить. Пока священник в обыкновенной для него шутливой манере не посоветовал:

"Ты рассказывай все, что знаешь, а остальное он сам у тебя выпытает. Меня уже два дня пытает, так я, чего и не знал, все рассказал".

Старушка... Впрочем с этим определением я, наверное, поспешил. Передо мной светло-русая привлекательная женщина, собранная, имеющая совершенно незамутненное сознание и острый ум. В квартире необыкновенный порядок и какая-то благодать. Чувствуется, что здесь не прекращается молитва. Старинные иконы оформлены в два строгих иконостаса. В красном углу перед образами горит лампада. В комнате много цветов, зелени и света. Перед иконами цветут розы.

Отец Валентин, благословив нас на разговор, уехал по своим делам. А мы, с его легкой руки, проговорили с Зоей Александровной до самого вечера. Уж очень мне хорошо и легко было в этом светлом доме рядом с удивительно чистой, притягивающей своей искренностью, душой. Трудную жизнь в Боге прошла Зоя Александровна. Как дочери священника, ей пришлось вдвойне тяжело: и гнали, и предавали, и не давали работать. Начальство вызывало на ковер: разбирали, просили отказаться от веры - вражеского дурмана, не позорить коллектив.

Одному начальнику уже в брежневское время на вопрос, давно ли ходите в церковь, ответила:"Вначале меня носили на руках, а как научилась ходить - сама стала".

На просьбу отказаться от Церкви смело ответила:

"А вы что, разве не знаете, что по Конституции у нас Церковь отделена от государства и каждый имеет свободу вероисповедания".

С тем и покинула кабинет начальника. Думала с работы уволят, но поскольку она всегда числилась в передовиках и все сослуживцы ее уважали, то все обошлось благополучно.

Но лучше я расскажу о жизни Зои Александровны с ее же слов:

"Отец тридцать пять лет служил священником в Вологодской области, умер в 32-м году. Нас было девять детей. Когда начались гонения, всех выгнали из дому, избу отняли, мы в сторожке при церкви стали жить. Папа сильно переживал, говорил:

- За мной должны приехать, заберут в тюрьму.

Мама приготовила ему одежду.

Но он умер, не дождавшись ареста. Было это на Пасху. Отец Алексей, отпев папу, сказал:

"Счастлив ты, отец Александр, что в такие дни помер".

У папы была большая библиотека церковная, но сельсоветовские работники сожгли ее на костре, вместе с иконами. Слава Богу, отец дома умер. Могилка рядом, сходить можно. А о.Алексея - моего брата - на Колыму выслали, и где он похоронен, никто не знает. Кругом всех священников забрали. Забрали папиного брата о.Николая, он в Вологодской области служил. У сестры мужа-священника расстреляли. В роду у нас много священников было, всех взяли, никого не осталось. Храм Николая Чудотворца разобрали, сейчас папина могилка под его кирпичами.

Папа у нас был очень строгий, но добрый, скажет иной раз: "Девочки, нехорошо так делать, смотрите, Господь накажет".

Прихожане его очень любили, он ведь вина не пил. Когда меня в четвертом классе из школы выгнали, я пришла домой, реву, а папа говорит: "Не расстраивайся, проживешь и без школы". Потом мама ходила разбираться, четыре класса мне дали доучиться. Я не хотела возвращаться в школу, а отец говорит: "Нет-нет, иди, Зоя, пока принимают учиться, иди учись". Я пришла, села за свою парту, учитель книжки и тетрадки возвратил, все притихли, смотрят на меня. У меня детская душа была глубоко тронута всем этим.

Папа умер, когда мне 11 лет было. Подала заявление в семилетку. Не принимают. Стала учиться в вечерней школе. Мы остались без средств к существованию, к нам нельзя было ходить, жили под "домашним арестом".

Когда пришли к нам все переписывать, я сидела на печи, шубку заячью прятала. Председатель сельсовета залез на печь, выхватил у меня шубку из рук, а я тяну ее на себя, мне ее жалко отдавать. Вдруг с шестка упала жердь, да прямо ему по голове. Он на меня: "Ты что делаешь? А если б меня убило!" Отобрал шубку, я плачу. Один конвойный, потом он у нас председателем стал, смотрел на это, да и говорит:

"Да отдай ты ей шубку! В чем она зимой ходить будет, замерзнет".

Забрал ее из кучи и передал мне.

Я самая младшая в семье. Старшие учились в епархиальном училище и семинарии духовной, дети у них тогда уже большие были. Я всегда была одна, не могла с ребятами вместе. Прихожане очень добрые до нас были, не давали с голоду помереть, по ночам приходили, приносили еду.

Потом мы в колхозе с мамой работали, нам давали немножко зерна на пропитание... Сестры и братья в разные стороны разъехались, мы с сестрой Ниной и мамой остались жить. Трое сестер вышли замуж за священников, они готовились на учительниц, но их потом прогнали с учительниц. Они кончили бухгалтерские курсы. Нину в войну направили в Вельский леспромхоз, мама с ней переехала, а я сначала в Архангельск подалась, а потом тоже в Вельск отправилась..."

"Однажды я копала здесь огород и выкопала иконку Антония Сийского. Пока копала, положила ее на край огорода на досочку. Потом забыла про нее, пришла в дом, рассказываю маме, что иконку нашла, пошла за ней, а ее уже нет. Тогда мама с Ниной говорят:

- Ну вот, к тебе святой Антоний сам пришел, а ты его не сохранила, потеряла, теперь молись ему.

Стала я молиться святому, и нам соседка принесла большую икону преподобного Антония Сийского, она нашла ее на чердаке.

Мы ее поставили в иконостас, постоянно ему молимся, и нам святой Антоний очень помогал. Жить со временем все лучше и лучше становилось. Когда церковь открыли, стало еще легче, а когда стали петь, совсем хорошо стало. Сперва в деревне Королиха служил о.Леонид, туда ходили. Одна старушка половину дома под церковь отдала, потом в Вельске церковь открыли. Сестра 28 лет пела на клиросе, я 23 года пела. Сейчас не могу, так переживаю. Особенно в Великий пост переживаю, что нельзя великопостные песнопения петь".

Впрочем, от певчих я узнал, что Зоя Александровна и сейчас еще иногда встает на клирос, голос у нее хороший, многих научила петь. Вот только, когда недомогает, избегает петь. Привыкнув сгорать за богослужением как свеча, не может позволить себе славить Бога вполсилы.

Пока мы разговаривали с Зоей Александровной, дома постоянно крутилась маленькая шустрая конопатая девочка Галя.

"Бабуля, суп поставить? Бабуля, чаю еще принести?" - то и дело обращалась она к ней. Как оказалось, это просто соседская девочка, которая всем сердцем прикипела к старушке как к родной.

У самой Зои Александровны, как и у ее сестры Нины, детей нет, и быть не могло по той простой причине, что они сознательно всю свою жизнь соблюдали обеты девства. И женихи к ним сватались, и обе были писаные красавицы, но для них служение Господу оказалось важнее.

Однажды дьявол искушал ее сестру через сострадание к очень доброму хорошему священнику, у которого умерла жена и остались сиротами трое детей. Будучи обновленцем, он испросил разрешения у правящего архиерея жениться второй раз, чтобы поднять детей на ноги. Очень долго ходил свататься к Нине, но та ему постоянно отказывала:

"Не надо мне ни женатых, ни неженатых, - говорила она ему. - А детей с Божией помощью вырастишь. Люди добрые помогут".

Сама и помогала.

- А что, вам не хотелось замуж? - спросил я у Зои Александровны.

- Не хотелось, не знаю почему...

Из многочисленных вопросов во время длительной беседы, обнаружив полное доверие хозяйки, я задал ей совсем, казалось бы, нетактичный вопрос:

- Умирать вам не хочется?

- А сейчас, пожалуй, бы и умерла.

У маленького Галчонка веселые, искрящие жизнью глаза от удивления полезли на лоб.

А Зоя Александровна продолжает:

- Все мои братья и сестры уже померли. Я двенадцать лет живу одна, да и болеть последнее время часто стала. Пока есть еще силы, за собой ухаживаю, а потом в дом для стариков надо переходить. Не хотелось бы никому в тягость быть. Дай Бог не дожить до страсти такой, когда вся земля гореть будет.

- Ты, бабуля, еще поживи, не умирай! - прижалась к Зое Александровне со слезами на глазах ее приемная "внучка".

- Ладно, моя хорошая, поживу еще, сколь Бог даст...

Среди многочисленных добрых людей, встретившихся мне в этой поездке, хотелось бы сказать пару добрых слов еще об одной клиросной певчей Успенской церкви Инне Федоровне Микуевой.

Инне Федоровне повезло с мамой, которая, несмотря на гонения, всех своих девятерых людей привела к вере.

Вот ее простой рассказ:

"У меня пять сестер и три брата. Семь детей довоенных, двое - послевоенных, я - восьмой ребенок. Мама не сделала ни одного аборта, отец недоволен был, что мама рожала, но она родила всех и всех воспитала в вере. Сейчас все мои братья и сестры живы.

Мама постоянно нас возила в монастыри: в Почаев, в Троице-Сергиеву, Киево-Печерскую лавры. Ехали в общем вагоне, спали когда где придется. Но так легко и радостно было!

На улице и в школе нас постоянно дразнили, меня, например, "богомолкой", и мы ходили как партизаны. Маму за то, что она верит в Бога и ездит по монастырям, постоянно вызывали в райком партии. Поэтому мы и переезжали с места на место и нигде не могли устроиться.

Мама сама меня посвятила Богу. Сказала нам младшей с сестрой:

"Четверо дочерей у меня вышли замуж, а вы не выходите".

Ко мне потом никто и не сватался, и замуж мне никогда не хотелось. У мамы в записях я нашла молитву о сохранении девства, выучила ее наизусть и постоянно потом читала:

"Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную. Господи, Ты Отец мой и Жених мой, храни меня, Господи, откроковицу, и девство мое, чтобы прославилось Имя Твое, Господи, через меня. Тебе, Господи, во славу, и родителям на радость, и мне вечное спасение".

Пока училась в институте и работала учительницей, не ходила в храм больше двадцати лет. Молилась плохо, но меня Господь хранил от всякой нечистоты. А вот когда мама умерла, у меня начались болезни, и я снова пошла в храм.

В 88-м году была в Ленинграде и стала там ходить в Александро-Невскую лавру. Потом в Сергиеву лавру ездила больше года. Пошла к о.Герману на исповедь, он строго со мной поговорил и не дал разрешительной молитвы:

- Почему не ходишь в храм, в храм надо ходить!

Я сказала, что стесняюсь, но после этого стала ходить, а потом меня Зоя Александровна на клирос пригласила петь...

В 95-м меня прихватил радикулит, и я слегла в больницу. Постоянно молилась преподобному Серафиму Саровскому, и знакомая врач мне прямо в палату принесла икону преподобного Серафима Саровского. Она не знала, что я молюсь батюшке Серафиму, рассказала, что у них в деревне разбирали дом, нашли этот образ, и она решила его принести мне в больницу.

До этого дня у меня не могли найти болевой точки, чтоб сделать блокаду, а тут сразу же нашли, и с того дня я пошла на поправку. Батюшка Серафим мне постоянно помогает, он мой небесный покровитель..."

*   *   *

На этом я заканчиваю свой рассказ о путешествии по Важскому краю. Если даст Бог, я еще вернусь в эти святые места и еще встречу много замечательных людей, которыми так богата наша северная земля.

20 июня в Вологде - празднование Собора Вологодских святых. Традиционно крестные ходы изо всех храмов города пройдут до Софийского собора, где состоится праздничная архиерейская служба. А 22 июня епископ Архангельский и Холмогорский Тихон отслужит литургию в г.Вельске в память еще одного вологодского святого Кирилла Вельского, который является и архангельским святым. С этого года в Вельске возобновляется знаменитая Кириллова ярмарка, установленная в честь небесного покровителя города. На нее съедутся гости не только из соседних областей, но приедет делегация и из Швеции. Празднование святого совмещено с празднованием 863-й годовщины г.Вельска.

Ни дата рождения, ни дата смерти Кирилла Вельского неизвестны. Известно только, что жил он, когда Вельск находился еще под властью Великого Новгорода. Уже после своей кончины святой юноша среди бела дня явился одной благочестивой женщине Евлампии, когда та была занята рукоделием по дому, и сказал ей: "Меня вымыло водою из могилы, и теперь тело мое на берегу реки Ваги, вели перенести его к храму Божию и поставить над ним часовню". Изумленная внезапным явлением Евлампия рассказала о нем священникам и народу. Когда все отправились на мыс, где прежде было кладбище, то близ реки действительно нашли вымытый из берега и потемневший от времени гроб и перенесли его к церкви. Когда его открыли, то увидели нетленные мощи прекрасного молодого человека, совершенно сохранившегося, и даже одежда на нем была как новая. Тогда священники стали расспрашивать народ, не помнит ли кто-нибудь этого человека, но никто ничего не мог вспомнить. Лишь слепая старица - инокиня Акилина, жившая при церквях, вспомнила историю, слышанную ею еще в детстве от старых людей. Акилина рассказала, что, когда Новгород был еще не за Московским государем, тиун новгородских наместников по имени Кирилл утонул в реке Ваге и был погребен при церкви. "Сказывали, - говорила она, - что будто бы боярин за что-то на него разгневался и хотел убить, тогда Кирилл побежал от него за реку Вагу, а как прибежал к реке и вскочил в воду, вода от него расступилась во все стороны сажени на три. Бежавший за ним боярин, увидевши это, раскаялся и послал к нему слугу своего просить себе прощения. Кирилл простил его, но сам пал ниц и утонул. Горько плакал о нем боярин, считая себя виновником его смерти, приказал отыскать тело его в воде и похоронил с честью, с надгробным пением при храме Божием". Рассказавши это, старица Акилина попросила подвести ее ко гробу, и, когда она приложилась к нетленному телу, тотчас же дикое мясо, величиной с яблоко, висевшее у нее над глазом, отвалилось, и она стала видеть так, словно и не была слепой. Священники и народ, ставшие свидетелями этого чуда, прославили Бога за дарование им такого врача и молитвенника и поспешили построить для его мощей часовню. Мощи стали являть многочисленные чудеса исцелений, слава о великом угоднике Божием быстро распространялась по всем окрестностям. Причем люди получали исцеление не только после посещения нетленных мощей, но и по своему обещанию посетить их.

Насколько Кирилл Вельский велик пред Богом, говорит такой случай. В 1563 году вельский священник Дионисий во время служения молебна праведному Кириллу по невежеству своему похулил словом угодника Божия и тотчас же лишился ума: начал бесноваться и говорить нелепости. Так он страдал до тех пор, пока не осознал своей вины и не вымолил слезного прощения перед мощами праведного Кирилла.

Около ста лет мощи Кирилла были закрытыми, пока 1 сентября 1587 года священнослужители Никольской церкви, отпев молебен преподобному, не решились проверить сохранность мощей. Открыв гроб, они увидели, что мощи по-прежнему находятся в целости и сохранности, лишь на лице преподобного не было верхней губы. Священники, увидев такое чудо, велели звонить в колокола, и с почестями при великой всенародной радости и слезах гроб с мощами угодника Божия был перенесен в церковь Николая Чудотворца. Мощи были поставлены возле алтаря с правой стороны открытыми. В тот же день от гроба получил исцеление отрок Симеон, сильно страдавший болезнью чрева, от которой тогда многие умирали. Мощи начали являть новые чудеса исцелений. Сколь долго мощи святого находились в Никольской церкви, тоже неизвестно. Но когда церковь сгорела, жертвой пламени сделались и мощи. После пожара остатки мощей (несколько уцелевших костей) были собраны в ящик и находились в алтаре каменной Троицкой церкви. В XIX веке они были закопаны в землю на престольном месте прежней сгоревшей церкви.

Поскольку мощи не были освидетельствованы высшей церковной властью, то Кирилл Вельский почитается местночтимым святым. В Успенской церкви ныне стоит киот с чудотворной иконой Кирилла Вельского.