Прихожане Троицкого храма города Слободского уже разошлись. А монах, неведомо как здесь оказавшийся, все кладет и кладет поклоны.

- Можно с вами поговорить? - спрашиваю я его.

Но он не понимает меня:

- Помянуть?

- Поговорить.

- Хорошо. Помяну. Вот на источник иду. Там и помяну.

Утро. Пятница, канун Покровской родительской субботы, которая празднуется, говорят, только у нас, на Русском Севере. Инок Павел, дикция его ужасна, все пытается объяснить, что мертвых в моих списках должно быть больше, чем живых.

Он единственный монах в Слободском. Живет, по слухам, в сторожке, с людьми не водится. Разбился несколько лет назад, катаясь на мотоцикле. Какими-то путями достиг Трифонова монастыря в Вятке, принял постриг. Больше о нем ничего не известно. Приходит на службу, оттуда на источник - молится за мертвых. Живет тем, что подадут.

*   *   *

Инок в старом черном пальто удаляется и исчезает среди могил. Я читаю имена на могилах.

Иеродиакон Варлаам. После революции его жестоко избили прямо в алтаре. От побоев ослеп. Сидел в тюрьме, но и тюремщикам не нужен калека. В церковь иеродиакона Варлаама десятилетиями водили монахини разогнанного Христо-Рождественского монастыря, дочки матушки Олимпиады. Умер в 60-е годы. Его еще многие помнят в Слободском.

Игуменья Олимпиада. В миру дочь купца Пелагея Золотарева. За великую доброту дал Господь своей ученице дар чудотворения. Умерла на руках у сестер. Христо-Рождественская обитель, которой руководила матушка, по сей день занимает в центре города целый квартал. Стоят за высокими стенами красивые, покрытые выщерблинами здания. Монастырь похож на опустевший красный угол Слободского. Куда ни пойдешь, все время натыкаешься на одну из четырех монастырских стен. В них сейчас, кажется, какой-то склад.

Инок Анания. Власушкой его звали. Юродивый. Во время войны, подобно первомученику Стефану, был забит камнями неизвестными.

Архиепископ Аполлос. Человек святой жизни, замечательный благотворитель, основал монастыри: Саранский, Елабужский, Яранский. Благословил на подвиг Стефана Куртеева, а в тот в свою очередь св.Матфея Яранского. Склеп Аполлоса в Крестовоздвиженском Богоявленском монастыре был осквернен. От греха подальше перенесли останки владыки в безопасное место.

Кладбище при Троицком храме можно исходить разве что за день. Здесь заканчивается Слободской. С чего он начинался? Что случилось с городом, где жизнь некогда текла медленно и правильно, впадая в русскую историю и обогащая ее?

Один вятский писатель сказал о себе: "Я и в самом деле вятский, и даже слобожанин, а слобожане из вятских - самый вятский народ". Не случайно именно Слободской стал второй кафедрой вятских архиереев, точнее вятских и слободских.

Как возник этот город? Долгое время здесь пролегала государева дорога в Сибирь. Вдоль нее возникали селения, чтобы путнику было где голову приклонить. Обитатели их, вдохновленные идущими мимо без конца телегами, санями, сами начинали участвовать в купеческих предприятиях.

Но еще прежде на месте Слободского было местечко, через которое проходил другой путь - от зырян на Москву. О местечке том сохранилась следующая память. Шел через него Стефан Пермский в Москву - умирать. На Вычегду-реку ему уже не суждено было вернуться. Зима была в разгаре, освятил Стефан место для часовни и тронулся дальше в дорогу. Весной или летом часовню местные мужики поставили. С этого и начинается, наверное, история Слободского-городка. Так человек обычно для себя отсчитывает свою историю - с первого яркого воспоминания, а не с момента рождения и не с совершеннолетия.

*   *   *

Другим святым, оставившим свой глубокий след в этом месте, стал Трифон Вятский. В 1580 году он встретил слобожанина, который пожаловался на падение нравов в вятской стране и рассказал, что решили слободские так уберечься от этой беды - поставить монастырь. Уже и церковь срубили, да вот только монахов нет.

Трифон поначалу эту идею не поддержал. Более подходящим местом для обители счел Вятку. Слобожане смирились и отправили готовую церковь по реке в первый общевятский монастырь - Успенский Хлыновский. Вскоре это смирение было Богом вознаграждено. Когда Трифона из Успенского монастыря изгнали, святой вспомнил о кротких жителях Слободского.

Так была заложена новая обитель - Богоявленская. Чтобы устроить его Трифон, взяв с собой ученика Досифея, отправился к Строгановым, в Сольвычегодск. Там встретили Трифона неласково, а проводили с почестями. Привезено было во множестве денег, утвари, книг.

С тех времен стоит в городе Михайло-Архангельская надвратная часовня, срубленная без единого гвоздя, с бойницами для обороны, резной лестницей-галереей. Остались образа почерневшие - Спаса, Божией Матери и Николы Чудотворца. Старее этой часовенки-крепостицы деревянных строений в России, кажется, нет. А возможно, и не только в России. До революции это чудо русского зодчества побывало даже в Париже на выставке.

Злой ветер гуляет между каменными домами. Вот один, примечательный, со львами над воротами. Это не петербургские львы, таких, скорее, можно найти в старых дониконианских книгах. Говорят, здесь располагалось НКВД. Что сталось с прежними обитателями этого купеческого гнезда, один Бог ведает.

Самое страшное место в Слободском - огромная баня. Символ советского зодчества. Один за другим были пущены на эту стройку пять храмов. Не хватило. Тогда в дело пошли каменные купеческие ограды, а их было в городе немало. Я смотрю на эту баню и пытаюсь представить, как в чреве этого чудовища уместилось столько церквей - Преображенская, Сретенская, Владимирский собор... И можно ли их оттуда как-нибудь извлечь, как Иону из кита? А заодно ограды, купцов, монахов - все, что проглотил ненасытный наш век.

*   *   *

По бывшей Анфилатовской, красивому бульвару, сохранившемуся с прежних времен, гуляют слобожане. Слетаются со всех сторон голуби. Двух-этажные особнячки, магазинчики, кафе. Самое красивое здание в городе - колокольня кафедрального Екатерининского собора. Она так хороша, что трудно смотреть без волнения. Окружена какими-то колоннами, елями и, думается, способна украсить столицу. Колоннада, к слову сказать, творение сталинских времен. Хотели построить Пантеон революции, но война помешала. И вот удивительное дело. Место окончательно приобрело какой-то праздничный вид, как на новогодней открытке.

Сверяю время с башенными часами на колокольне. Октябрь 1998 года. В городе ни одной гостиницы, и ветер выдувает меня обратно в Вятку.

Каменный центр Слободского подобен огромному костяку. Он хранит память о славе местного купечества, но не дает потомкам дышать свободно. Дома крепки и красивы, глядя на них понимаешь - ничего похожего в этом городе уже построено не будет. Вот, наверное, почему столько денег вбухал Юрий Лужков в храм Христа Спасителя. Как жить дальше, если не чувствуешь своего веса, если мучительно выворачивает твою голову назад, на замечательные деяния предков?

Самое громкое имя, которое назовут тебе в Слободском не раз и не два, - Ксенофонт Анфилатов. Писатель Владимир Крупин опубликовал письмо графа Румянцева, отправленное Анфилатову 30 декабря 1805 года:

"Намерение ваше отправить три корабля в Соединенные Американские Штаты его императорское величество принять изволил с особенным удовольствием, повелел вам, как первому из русских, предпринявших такое дело, объявить монаршее свое благоволение и в знак готовности своей награждать полезные начинания высочайше указал не брать пошлин с товаров как с тех, которые вы отправите в Американские Штаты, так и с тех, которые оттуда в российские порты привезутся..."

Наибольшую известность Ксенофонт Алексеев Анфилатов снискал созданием первого в России Общественного банка. Банк был основан для помощи, главным образом, крестьянам, развития торговли, ремесел, хлебопашества.

Он, Ксенофонт, был мощен и мечтателен во всех своих начинаниях. С банком были связаны надежды:

"...торжествующая теперь во вред и угнетение трудолюбивых, но беднейших из купеческого и мещанского сословия граждан, алчная неблагонамеренных людей корысть сама собой угаснет..."

Умер Анфилатов очень по-русски - нищим, на паперти церкви, выстроенной на его же средства.

*   *   *

В те же времена, когда в силе еще был Ксенофонт, восходила над Слободским другая звезда - купца II гильдии Ивана Ивановича Громозова. Знаменит он стал тем, что на протяжении всей жизни вел стихотворную летопись города. Ровесник Пушкина, он писал на оборотной стороне деловых бумаг, на чем придется. Рифмовал впечатления от деловых поездок, праздников, бракосочетаний. Вот несколько его стихов:

"О холере в Вятской губернии 1830 года"

Слышно грома звук раската издали,

Страх и трепет Слободскому навели.

Так жестоко испугались,

Злой холеры убоялись,

Творец мира защитил,

Праведный гнев обратил,

Наша вятская страна

Творцом мира спасена.

Славь Его из рода в род

Кроткий вятский народ.

"Масленица"

А что за торжество

Во городе открылось?

Или ново божество

Какое в нем родилось?

Граждан всех отличают

Веселые лица.

Их спросишь - отвечают:

"Уж масленица"...

Замечательно описание одной его деловой поездки. К сожалению, нет возможности дать эту поэму целиком:

"О поездке в Пермь за солью в 1845 году"

26 ноября/Было отправление.

В казначейство мы попали,

За соль денежки внесли.

Двадцать восьмого ноября

Мне квитанция дана.

С нею к приставу явился,

О доходах с ним сравнился...

В скаковой мчались пыли,

Быстро коники несли...

В декабре я простудился,

Аппетиту я лишился,

А пятого декабря

Соли клали для меня.

Болезнь разум помрачила,

Во дни ясный свет закрыла,

Представлялася тогда

Мне повсюду чернота.

Черны перья представлялись,

По стенам как бы двигались,

И мрак смерти ужасал,

Лишусь жизни, воображал.

Луч надежды оживился -

Надо мной старец явился,

От него риз свет мерцал -

Как приятно он взирал!

Обратил он речь ко мне:

"Бог помощник будь тебе"...

27 июня 1862 года в Слободской впервые пришел пароход. Потрясенный Громозов пишет свое самое знаменитое, надо думать, стихотворение:

"На прибытие первого парохода в Слободской"

...Ныне сильный великан

Быстро воды растолкал,

В поверхности дым клубится,

Пар клокочет, ось вертится,

А колесные лопатки

Рассекают воды Вятки,

Быстро, шумно завертятся

Буграми валы стремятся.

Против стрежи шел вперед

"Орлов" - быстрый пароход.

В дневнике Громозова сохранилась с того дня запись: "Кричат: пароход, пароход, и кричат скорее. Нога легка, берега усыпаны гулявшими красавицами и сопровождающими их кавалерами".

Религиозность летописца, в отличие от его таланта, не передалась, к сожалению, потомкам. Три внучки Ивана Ивановича стали революционерками. Мне трудно отделаться от мысли, что трагический конец купца Ксенофонта Анфилатова и упадок рода Ивана Громозова - явления одной природы. Русский человек после Петра более не находил опоры в обществе, в согражданах своих. Благие порывы были обречены, более того - опасны.

В начале века ХХ эту нехитрую мудрость усвоили, очевидно, многие. В одном сатирическом журнале, издававшемся в Вятке, слободских купцов сравнили как-то с тараканами, посыпанными персидской ромашкой. При всей натянутости сравнения невозможно представить появление этого шаржа в прежние времена, когда еще живы были старые слободские зубры.

"Не стоит город без святого, селение без праведника". Так начинает Ольга Николаевна Кошкина, учительница воскресной школы Слободского, рукопись, посвященную иноку Крестовоздвиженского Богоявленского монастыря Анании - Власушке, как его звали в народе.

Вплоть до середины войны ходил по Слободскому и его окрестностям этот маленький седенький человек с батожком.

Предсказания его были все больше безрадостны. Такое трудное время было. В Христо-Рождественский монастырь зыбку детскую принес. Вскоре обитель закрыли. Игуменью Олимпиаду хотели расстрелять, да сестры отстояли. Много лет матушка скиталась по городу, пускать к себе ее мало кто осмеливался. Наконец простудилась, умерла в городской больнице от воспаления легких.

В другой раз пришел Власушка в Никольский храм и стал кувыркаться от входа до алтаря. Какое-то время спустя в церкви разместилась спортивная школа, а акробатическая дорожка тянулась как раз через весь храм к алтарю.

Пророчествовал юродивый и о более отдаленном будущем, о послевоенных временах. Собирал бутылки, носил их под белую высокую березу. Много набрал. Его спросили, к чему это? А он ответил, что придет время, народ все на бутылки променяет.

*   *   *

К чему все это говорилось? Готовил он людей к худшему, укреплял. Иногда жестко. Одна старушка вспоминает, как маленькой капризничала в храме. А Власушка деньги собирал по поручению священника, и так вышло, что зацепил шалунью тяжелым медным подносом. С тех пор она зареклась на службе даже шепотом разговаривать. Тех же, кого необходимо, Власушка, наоборот, старался обнадежить.

Было такое. Постучался юродивый в окно к некрасивой девушке, велел ждать жениха. Она уже отчаялась. А через некоторое время к ней и вправду вдовец посватался.

Анна Игнатьевна Еремина вспоминает, как однажды в церкви Власушка ей табуретку поставил. Пришла домой, рассказала матери, та запричитала: "Ой, не ладно будет". Вскоре у девочки отнялись ноги. Больше года на печке лежала. Но предсказание юродивого оказалось более емким, чем представлялось матери. Однажды появился в доме калика перехожий, темный старик, со спутником, что водил слепца по деревням. Два дня пожили, на третий отправились дальше в путь. Когда ушли, оказалось, что девочка здорова.

*   *   *

Милостыню юродивому иноку подавали охотно, но он брал только хлеб. Однажды принял от одной женщины и произнес: "Скоро невестой Христовой будешь". Вскоре она лишилась мужа. Перед войной Власушка все чаще говорил о будущих невестах. А то луковку подарит - кто знал юродивого, тот понимал, что к горькой жизни.

У писателя Александра Грина, уроженца этих мест, есть рассказ. Я помню его плохо, но сюжет там примерно такой. Хозяйка небольшого трактира, вдруг слышит, как один из посетителей отчетливо произносит имя ее мужа-моряка. Сделано это было не случайно, посетитель не знает, как иначе подготовить женщину к трагической вести. Замысел его вполне удается. Когда через несколько дней долгожданный корабль приходит в порт, молодая вдова, сама того не сознавая, уже готова к худшему.

Войну Власушка предчувствовал очень остро. Глядя, как дети бублик из магазина несут, горько заметил: "Вот дырка, а скоро и дырки не будет".

В разгар войны люди видели, как юродивого избил на улице инвалид. Бил единственным своим оружием - костылем, проклиная, крича: что ж ты, такой сякой, не на фронте! "Мне нельзя, - отвечал Власушка, не особенно пытаясь уворачиваться от ударов, - меня камнями убьют".

В 43-м видели его в последний раз. Шел юродивый с причастия, счастливый. "У меня сегодня два праздника", - говорил он всем, кто спрашивал о причине радости. Первый праздник, понятно - причастился. О втором празднике узнали слобожане на следующее утро, когда нашли юродивого мертвым на улице.

Лица его никто не запомнил. Он ходил в низко надвинутой шапке. Только однажды случилась такая история. Сидела девочка на печке. Видать, одиноко ей было, родители куда-то ушли. А у них в ту пору Власушка гостил и захотел развлечь маленькую хозяюшку. Поднял куклу с пола да подбросил вверх, и запомнилось девочке на всю жизнь, что глаза у юродивого были голубые, яркие, как у ребенка.

Когда идешь из центра Слободского к Троицкому храму, невозможно миновать наглухо забитую часовню Иоанна Предтечи. С нее и начинается кладбище. В шестидесятые годы здесь располагалась пивная, в которой завсегдатаем был знаменитый Гришка-Рейхстаг. Власти отчего-то оставили в окнах часовни цветные витражи. И долгие годы взирал Христос на пьющих, матерящихся, смеющихся мужиков.

Мне рассказывали о Гришке-Рейхстаге самое разное.

Говорили, как в тюрьме, куда он попал якобы за кражу, подошли к нему уголовники и сказали, что знаем, мол, о твоем подвиге, и наградили по-своему - присвоили звание "вор в законе". Даже наколки соответствующие сделали. Еще мне рассказывали, как не единожды пытался добраться Булатов до Москвы, правду найти, да подосланные люди его спаивали, снимали с поезда. До сих пор многие слобожане убеждены, что из жизни Гришке-Рейхстагу помогли уйти те же черные люди - чекисты.

Чем же славен был Гришка-Рейхстаг?

Да тем, что первым, прежде Егорова, прежде Кантарии водрузил он Знамя Победы над чужим городом Берлином, над самым рейхстагом. Вот что писал об этом наш прославленный маршал:

"Непосредственно знамя водрузили Г.Булатов и В.Проваторов. Они закрепили его на скульптурной группе над главным входом в рейхстаг, о чем и было доложено к 15 часам Г.Жукову. (Г.К.Жуков. "Воспоминания и размышления". М.,1969, с.673)

Мы все видели этого мальчика-солдата на кадрах старой кинохроники, видели много раз, но едва ли запомнили. Это символ его судьбы. Судьба вознесла Григория Булатова на вершину славы и сбросила так глубоко, откуда вызволить человека может только милосердие Божие.

*   *   *

Трагедия эта берет свое начало 30 апреля 1945 года.

Восемь солдат во главе с парторгом Проваторовым получили приказ водрузить знамя над рейхстагом. Штурмовой группе дали шнапса - немецкой водки, и, быть может, произнесли про себя: "С Богом". Огонь был столь плотным, что трезвым здесь делать было нечего.

Добровольцы выскочили через какое-то окно, побежали. Двоих убило почти сразу. Остальные чудом прорвались. Товарищи посчитали их смертниками и начали под огнем немцев карабкаться наверх, к фронтону. Кинодокументалисты Кармен и Шнейдеров снимали это на пленку.

Вот и фронтон, и знаменитые бронзовые лошади, чьи копыта были пять лет занесены над нашей Родиной. Знамя Победы добровольцы поручили установить Булатову. Кинокамера продолжает снимать. 14 часов 25 минут по московскому времени.

Газета "Комсомольская правда" писала в те дни:

"Тогда маленький, курносый, молоденький солдат, пришедший в Берлин из Кировской области, как кошка, вскарабкался на крышу рейхстага и сделал то, к чему стремились тысячи его товарищей: он укрепил красный флажок на карнизе и, лежа на животе под пулями, крикнул вниз солдатам своей роты: "Ну как, всем видно?" И он засмеялся радостно и весело, курносый, обветренный, белобрысый".

В тот же день об этом сообщило Совинформбюро. На этом правда заканчивается. Позже штурм был объявлен не бывшим, неудавшимся, будто отбили его немцы. Официально знамя водрузили Егоров и Кантария в 21 час 50 минут. Гриша видел, как они проходили мимо.

*   *   *

- Я же видел, как они несли его, - все повторял после Гришка-Рейхстаг, - мы их спрашиваем, куда несете, стоит уже! Если б знал, дал бы очередь - и ни Кантария, ни Егорова.

- Зачем? - спрашиваю я у лучшего друга Булатова, Виктора Шуклина, -его что, тщеславие мучило?

- Нет, он за ребят, что погибли тогда, при штурме, переживал. Это была первая причина. Вторая - душу ему искалечили. Это я, наверное, во всем виноват...

Телефон Виктора Григорьевича Шуклина дал мне один из слободских краеведов. Звоню, супруга Шуклина говорит: "Он в больнице". Застал Виктора Григорьевича в палате для сердечников. С его слов и передаю эту историю. Все народные мифы, связанные с Григорием, отстают легко, от одной грустной улыбки или просто сказанного слова этого хорошего русского человека.

*   *   *

В истории с Егоровым и Кантарией ложью является все, от первого до последнего эпизода. Официальные герои появились тогда, когда рейхстаг был уже взят. Они установили знамя не на вершине купола, как это принято считать, а на том же фронтоне, что и Булатов. На стеклянную крышу без альпинистского снаряжения взобраться было невозможно. Там знамя появилось только через два дня.

И в музее Вооруженных сил поначалу висело "булатовское" знамя, сшитое на скорую руку из двух кусков полотна. И в книгах оно поначалу описывалось - в первых изданиях, "не исправленных". Официальная версия создавалась с таким числом ошибок, недоразумений, что не нужно быть историком, чтобы понять - перед нами неправда.

Зачем она понадобилась? Очевидно, кто-то решил, что честь должна принадлежать русскому и грузину. Подарок Иосифу Виссарионовичу. Дань интернационализму.

А ты, вятский человек, лети своим путем, навстречу гибели в общественном туалете города Слободского.

*   *   *

И в тюрьму Гриша в первый раз попал не за воровство. Его вызывали к Сталину, налили водки, Верховный пил только вино. Там же присутствовал Поскребышев, земляк, тоже из Слободского родом. Предполагалось, что сейчас будет объявлено о присвоении героя. Вместо этого Сталин сказал:

- От тебя требуется еще один подвиг. Отказаться от водружения, за нами не пропадет.

Булатов согласился с легким сердцем. Еще бы, сам Сталин просит. Он еще не понимал, с чем столкнулся. Его поселили на даче. Приставили красавицу-горничную. Через несколько дней она заявила, что солдатик попытался ее изнасиловать. Булатова арестовали. Для верности, чтобы испугать. Тогда же урки покрыли его наколками, отнюдь не в награду, а тоже для верности, - орел во всю грудь, медведь с гитарой, "не забуду мать родную". Чего только с русским человеком не сделают, чтобы испоганить. Когда Виктор Шуклин спросил друга, зачем он дал себя разрисовать, ведь в армию чистым пошел, тот ответил кратко:

- Меня никто не спрашивал.

Отпустили его быстро. Отправили дослуживать. Я несколько раз переспросил Шуклина, можно ли верить этой истории?

- Врать Гриша - никогда не врал, - ответил Шуклин, - такой привычки у него не было.

*   *   *

Впрочем, раз Булатов все-таки сказал неправду. В начале шестидесятых история с флагом над рейхстагом вновь всплыла на поверхность. Была выдвинута версия - что Булатов участвовал в водружении, но не Знамени Победы, а штурмового флажка. И далее - одна ложь за другой. "Битва за рейхстаг" продолжалась. Появился новый "герой", некто Кошкорбаев - вот уж действительно черный человек в жизни Гришки-Рейхстага. Откуда взялся - неведомо. Сообщил журналистам о своем участии в водружении, заявил, что произошло это после 18 часов, когда Егоров с Кантарией на крыше уже побывали, но и Булатова "вспомнил":

"...испуганный... мальчик... вертелся под мышкой..."

Это о Грише, который за три года в разведке заработал два ордена и две медали за отвагу. Впрочем, насчет мальчика правда. И лет Гришке было всего девятнадцать, и ростом не вышел.

Именно тогда, после публикации о Кошкорбаеве, Виктор Шуклин совершил шаг, о котором жалеет до сих пор. А чуть позже Булатов солгал первый, наверное, и последний раз в своей жизни.

*   *   *

Дела Григория шли в те годы прекрасно, он был на хорошем счету, стал кандидатом в партию. О своей причастности к водружению Знамени Победы молчал, выполняя обещание, данное Сталину. О публикации в центральной прессе даже не подозревал. Но на беду та газета попалась на глаза Шуклину. И полетело в Москву письмо с извещением - жив тот мальчик, о котором говорит Кошкорбаев, жив герой Булатов.

И потянулись в Слободской корреспонденты - из Вятки, из Москвы, и засуетились власти: как же так, а мы и не знали. Спустя почти два десятка лет после войны Булатов был представлен к званию Героя Советского Союза. Начало сбываться обещание Сталина: "За нами не пропадет". О том, что никакого Кошкорбаева он в глаза никогда не видел и, тем более, под мышкой у него не вертелся, Булатов смолчал.

Он не выдержал лишь тогда, когда стали приходить письма от товарищей - тех шестерых, что были с ним рядом во время штурма, от командиров. Что не письмо, горький упрек - неужели ты забыл о нас, неужели предал? Полковник Плеходанов, у которого Гриша служил, написал, как готовили знамя для Егорова и Кантарии. Как комдив Шатилов прострелил его из табельного пистолета, а потом подкоптил над горящей шиной.

В ответ Булатов запил горькую и начал говорить правду. Все блага и почести рассеялись, будто дым. Григория быстро вычистили из кандидатов в партию, перестали хлопотать о звездочке. И наконец посадили. Чужую бутылку водки выпил.

В тюрьме он, как и в первый раз, не задержался. На этот раз его выручил маршал Георгий Жуков. Но спасти Булатова было уже невозможно. Он все чаще повторял: "Скорей бы война, а там или грудь в крестах, или голова в кустах". В пивнушках, в закусочных над ним смеялись. Даже собутыльники не верили. Так Булатов стал Гришкой-Рейхстагом, известным в городе забулдыгой и чудаком. Поверили лишь несколько лет назад, когда местный краевед Э.Пэма открыла наконец правду. И снова заговорили об этом в газетах. В общем, "награда нашла героя".

*   *   *

- Их было семь человек, - улыбается Шуклин, - и все они были...

Он машет руками под белый потолок, показывая какие ребята были большие, а Гриша - маленький. Проваторов, Лесенко, Орешко, Почковский, Бреховецкий, Сорокин - вот их имена.

Мы сидим на больничной постели. В палате еще человек семь, бродят, не обращают на нас никакого внимания.

- Хороший он был - покладистый, безотказный. Душевный человек, - продолжает Виктор Григорьевич, - "вор в законе", "повесили" - все это домыслы. Простой он был Гриша, все родителям моим дрова помогал рубить. Я ведь в экспедициях годами пропадал. Одно время под моим началом в Коми работал, в Лемью, трактористом. Потом в Сосногорске уголь возил. После вернулся в Слободской, на фанерный завод, где еще до войны работал...

Помню, в детстве мы с ним на старом пивном заводе играли. Там чего только не было, бутылки аж с александровских времен попадались. Лет по десять нам было. Как-то раз я прыгнул неудачно и сильно ногу распорол. Кровь хлынула. А Гриша, как увидал, порвал на себе рубаху, перевязал и до дому дотащил. За рубаху его отец, старый чапаевец, крепко выпорол. Тогда рубаха - ого-го-го что значила, за куском ситца ночь в очереди нужно было отстоять. И ведь не мою рубаху порвал, свою...

Обидели его, крепко обидели. Ни за что жизнь поломали. Гриша мне часто говорил, что больше никому не верит. А он не мог так жить, чтобы не верить. И чтобы тебе никто не верил. Он ведь честным был. Таким хуже всего приходится. Несколько раз пытался покончить с собой. Раз сказал мне:

- Я все думаю, зачем я живу? Сейчас выйду и повешусь на первом суку.

Без меня это случилось. Я в Монголии тогда был. Вернулся, дай, думаю, наведаюсь к Грише. А его уже нет. Повесился. В туалете. Мы же вместе выросли. С пяти лет вместе были...

Над могилой Гришиной, на Троицком кладбище, Виктор Григорьевич Шуклин тогда же, в 73-м, поставил памятник. Вопреки всему там выбиты были слова: "Участнику водружения Знамени Победы над рейхстагом от друзей".

Взыщи, Господи, погибшую душу раба твоего...

*   *   *

Григорий Булатов оказался не единственной жертвой этой истории. С парторгом Проваторовым вышла та же история. После войны стал журналистом. Часто писал о войне, в том числе и про Егорова с Кантарией, но однажды не выдержал, проговорился. Его выгнали из партии, с работы. Умер он, как и Булатов, не своей смертью - током убило.

Говорят, Кантария тайно приезжал в Слободской. Покаяться, должно быть. Сегодня мы часто спрашиваем себя, кто украл нашу Победу? Что здесь ответить? Не для печати. Грубо получится.

Много лет глядел Гришка-Рейхстаг на Христа в цветном окне часовни-пивнушки. И слышал, как смеются у него за спиной.

В те же годы местные власти запретили православным собираться в "дневное время". Стали служить по ночам. Народу набивалось полные храмы. Далеко за полночь разносились по улицам слова торжественных песнопений. Тоже пели о победе. Но другой победе. Над смертью.

Я вспомнил, что привело меня сюда. Года полтора назад отправился я в крестный ход на реку Великую. Ночевать в Вятке пришлось в епархиальном училище. Там по случаю торжеств было полно приезжих.

Соседи мне попались, как на подбор, оригиналы. Некий псаломщик откуда-то из Мордовии приехал, кажется. В зеленом аккуратном костюмчике, ходил в жилетке, с карманными часами навыпуск. Все вычищено, выглажено, вот только носки с большими дырами и сам худющий, даже просвечивает, - во псаломщиках не загуляешь. Голова гордо вскинута, как у птички, наверное, часто обижают.

- Я приехал поддержать честь своей епархии, - объяснил он мне.

- Архиерей направил?

- Ничего подобного. Честь поддержать.

Вторым был полный такой, кудрявый парень, жизнерадостный, искренний. Тоже, кажется, псаломщик.

- Я еврей, - сказал он серьезно, вопросительно, едва мы познакомились.

Упорно пытался накормить меня рыбой, он ел одну рыбу с хлебом, и все рассказывал о своей жизни. Выучился на железнодорожника, поверил в Бога. И вот не знает, как дальше быть. Я пишу и не могу удержаться от улыбки. В нем совершенно отчетливо проглядывал будущий батюшка, отец прихода и многочисленного семейства.

*   *   *

И, наконец, третьим моим соседом оказался молодой дьякон из Слободского - отец Евгений. Борода, красивое худое лицо, очень русское лицо, теплые глаза. Новое поколение наших монахов, священников (я уже не раз это замечал) имеет очень характерный вид. Старушки подходят к ним под благословение, невзирая на наличие сана и мирскую одежду. И, как правило, не ошибаются. Вот и о.Евгений все молился и молился. Назавтра его должны были рукополагать во иереи.

Он сын священника, брат служит в Троицком храме, его же, Евгения, не известно пока, куда направят.

Он рассказал мне, как нашли они в Слободском склеп архиепископа Аполлоса, долго искали голову, да ничего из этого не вышло. В Крестовоздвиженском монастыре ПТУ располагается. Видно, ребятки прихватили - мода такая была недавно, перед разрухой, на черепа.

Еще рассказывал Евгений, как брат его лазил по подземным ходам Слободского и однажды вылез прямо к алтарю кафедрального собора. Прямо-таки судьбу себе напророчил. А отец их любил снимать на кинокамеру знакомых, прихожан, и была среди них, кажется, последняя монахиня Христо-Рождественского монастыря. Она что-то говорила в камеру, но слов было не слышно. Немое кино. А может, и не монахиня то была вовсе. Маленький был. Не запомнил. Надо бы списаться с отцом, узнать. Он еще много чего говорил. С тех пор и захотелось мне побывать в Слободском.

Наутро я видел, как Евгения рукополагали, оставили одного в храме детей крестить. Он прочел первую в жизни проповедь. Я хотел поздравить, но не смог дождаться, когда батюшка освободится.

*   *   *

Поздравил только сейчас. На пути в кафедральный собор, высокий, красивый священник, что шел мне навстречу, вдруг заулыбался и раскрыл объятия:

- Здравствуйте, Владимир.

- Здравствуйте, отец Евгений...

Попасть на кладбище - это первая смерть. А вот когда за упокой молиться перестанут да с кладбища поволокут - это смерть вторая.

*   *   *

Архиепископ Аполлос. Из лиц духовных, это имя употребляется в Слободском столь же часто, как Трифона Вятского. Владыка был покровителем Стефана Куртеева и Филейского монастыря. Как ушел на покой, так начали Стефана травить, словно супостата. Заявили, что самочинно обитель основал. Аполлос же поселился вместе со своей мамой, Марией, рядом, в Слободском, на второй своей кафедре, да не мог Стефана защитить. Кто ты есть в заштате? - нуль без палочки.

А ведь любят его до сих пор - Аполлоса. Каждому бы архиерею, да такую память, на век с лишним, а конца-края не видно, и это после всех событий. В Слободском заштатный архиерей не ленился. Крестовоздвиженский Богоявленский монастырь начал тихо расцветать. Он считался непрестижным, оттого народ здесь подобрался все из простецов. В основном вятичи были, украинцы и с Москвы-матушки мужики.

В свободное от монастырских дел время владыка преподавал Закон Божий девочкам из училища. Они за доброту к старому Аполлосу очень привязались, и неведомо, сколько его "внучек" пошло после царским путем - Христовым.

Зачем Бог над его мощами попустил надругаться?

Затем, может, что по духу владыка не принадлежал лишь своему времени? Вот и стал мучеником после смерти, разделил судьбу своих духовных чад.

Где глава его? Где наши головы?

*   *   *

В семидесятые годы пэтэушники любили плавать по реке в гробах. Кладбище монастырское было большое, кроме иноков-простецов, здесь лежало немало горожан. Гробы держались на воде хорошо. Крепко были сколочены - мастера делали. Такая вот мирная картинка. Что написал бы о ней купец-стихотворец Иван Громозов?

Вслед за этими мальчишками, которые не ведали, что творят, пришел народ в летах. Решено было кладбище ликвидировать. Могилы, как и гробы, не теперешние были, тоже на века делались - внизу бетон, по бокам кирпичная кладка. Началась ликвидация с огоньком, а чем дальше, тем страшнее становилось. Вскрыли одну могилу, там монах лежит, в кирзовых сапогах, одежде, не тронутый тлением. Другую - там то же самое. Привезли откуда-то кинокамеру, стали снимать. Тела иноческие быстро чернели и рассыпались в прах, но прежде в последний раз можно было видеть эти спокойные лица русских мужиков. Имущество их было небогатым: иконки эмалевые, крестики, кадило (одно). По списку все передали музею.

*   *   *

Записано со слов бывшего работника музея, а ныне сторожа Троицкой церкви Николая Михайловича Шуранова. На время я отвлекся от тетради. Кировское радио сообщало: "В настоящее время пчелы находятся в покое, но мы ждем все-таки облета осеннего". И долго еще с затаенной нежностью говорил невидимый старик о пчелах, делах мирных, полузабытых.

Мы с Шурановым слушали и молчали. На кухне закипал чай. Был канун Покровской родительской субботы.