5

БЕСЕДА

– Андрей, я с ваших же слов представляю вас странствующим музыкантом. Но сам не очень-то понимаю, как это в конце XX века – странствовать? Что, сел на пассажирский поезд, на следующей остановке вышел – и так через всю Россию? Или пешком, как калики перехожие?..

– Странничество – это ведь не просто ходишь себе и ходишь. Это поиск. Поиск Самого Христа – где Он живет, точнее сказать, в ком Он живет. Есть на Руси места благодатные, Богом отмеченные, например, особо древние монастыри. Но я в последнее время больше склонен искать Бога в конкретных людях. Ведь именно человек создан по образу и подобию Божию...

– С каждым годом все труднее... Некоторые говорят: вот, мол, пугают нас почем зря концом света. А я для себя сделал вывод, что Господь только медлит с ним, а все его признаки уже есть. По церковному преданию, христианские души, отходя из этого мира, восполняют то число ангелов, которое было соблазнено дьяволом и отпало от небесного воинства. Души праведных монахов и священников первыми заполняют эти места в ангельском чине, затем – души мирян. И Христос придет, когда полностью число этих ангелов будет восполнено. Вот только все меньше праведных душ восходит на небо, восполняя число отпавших ангелов.

– Вам приходилось встречать праведников?

– Молитвами этих людей я, можно сказать, жив. Мне кажется, если сегодня эту духовную нить молитвы порвать и если за меня перестанут молиться, то мои страсти и бесы меня разорвут в одно мгновение. Потому что люди, занимающиеся тем, чем занимаюсь я, особенно подвержены искушениям. Я на себе ощущаю эту брань – это беспрерывная война.

– Вообще избрание стези исполнителя духовных песнопений, да еще странствующего, у православных людей не совершается самочинно – на это нужно благословение...

– Это так и было. В то время, в начале 90-х годов, я работал в Иркутском театре народной драмы. У меня уже тогда был духовный отец – о.Яков, настоятель Покровского храма в г.Тулуне, – по его благословению, очень серьезно взвесив все, я решил уйти из театра и каликой перехожим отправиться в первое свое паломничество. Традиция калик перехожих – это духовные стихи, которые практически у нас забыты и мало сейчас изучаемы. Когда мы стали все это поднимать, меня до глубины души затронул материал, и я почувствовал, что невозможно просто исполнять духовные стихи, не почувствовав самому, как жили эти люди. Само слово «калики», кстати, происходит от названия обуви этих странников – куски кожи, затянутые по голени ремнем.

Батюшка надел на меня крест с мощами Иннокентия Иркутского (в то время святитель как раз чудесным образом мощами вернулся из Ярославля в Иркутск), и поехал я по матушке-России, прихватив с собой гусельки. И вот я уже 9 лет, Господь дает силы нести мой подвиг, нахожусь в постоянном паломничестве, ходя по святым местам, обителям и православным приходам. Милостью Божией я человек одинокий, потому как странствовать можно только одному, семья обязывает вести оседлый образ жизни.

– Сегодня о странничестве даже генетическая память, наверное, выветрилась у русских людей. Как вас принимали и принимают православные люди – батюшки и миряне, нецерковные и неправославные люди?

– Прежде чем отправиться в первое странничество, я написал письмо в журнал «Русский паломник», издающийся в Америке, и, к большому моему удивлению, потом уже на одном из приходов мне показали журнал, где письмо мое было напечатано. В этом письме я написал свои пожелания, чувства, ожидания. Но реакция людей, когда я исполнял свои первые песнопения, мои ожидания превзошла: радостно встречали, живо откликались в храмах и монастырях. Оказывается, несмотря на то, что пытались в корне у человека вытравить живые истоки христианской веры, душа, уйдя в катакомбы, хранила веру. И, услышав лишь начинательные звуки древних наших песнопений, люди сразу менялись в лицах, как-то обмякали, раскрывались – и даже такие души, которые от нашей тяжелой, страшной жизни уже потеряли всякую надежду на спасение. Сразу пошло большое количество материалов в мою копилку, стали давать стихи, написанные от руки, где-то старые брошюрки сохранились. О таком материале я даже не мечтал. Сегодня у меня уже около 150 песен – это духовные стихи, былины, баллады, которые были написаны в среде простого русского народа.

– Выходит, вековой провал никак не сказался на людях?

– Однажды меня попросил один батюшка выступить в Боголюбском Владимирском монастыре для паломников и трудников. После вечерней трапезы я надел свою национальную рубаху, кушаком подвязался, вышел, сказав, что буду петь духовные стихи. После моего концерта встал, как мне показалось, верующий, воцерковленный человек и, поблагодарив за выступление, сказал: «То, что ты спел, замечательно, но душа с большим трудом это воспринимает, хотя мозг говорит – это твое, родное». А ведь раньше сказитель или дедок приходил, садился вечером на печку, и ребятишки раскрыв рты сидели и слушали часами.

– Вы упомянули про народный театр. Выходит, все начиналось с игры в странников, с актерства?

– Еще до театра 10 лет я проработал в группе «Ностальгия» барабанщиком. Мне нравился мой инструмент, но была огромная тяга к струнным. Ни гитара, ни даже клавишные мне не нравились. Хотелось чего-то настоящего, русского. И волею Божией мне посчастливилось в середине 80-х годов попасть в удивительный коллектив – Иркутский театр народной драмы. Тогда в нем шли поиск и разработка национальных идей, ребята очень серьезно изучали русскую историю, культуру, музыку, действовала лаборатория по созданию старинных национальных инструментов. За те 6 лет, что я проработал в коллективе, в нем сначала шло изучение языческих пластов, потом был переход на фундамент христианской культуры. И уже на этой базе я принял крещение, и началось мое воцерковление. Там, в нашей мастерской, я сделал в конце 80-х свои первые крыловидные гусли и спел первый духовный стих, играя на этих гуслях.

– И все-таки сцена – это имитация духовности и старины, игра в калик перехожих.

– Я почему и ушел из театра, что это была игра, лицедейство. Там совершается обман, и в первую очередь самих себя. Да, играли мы калик перехожих, но как это можно делать, не зная жизни, не побывав в шкуре этого самого калики?

– Говорят, что серьезные артисты переживают это все на сцене...

– Сейчас, покинув театр, я смотрю на работу артистов и иногда их жалею. Один близкий мой друг, сам в свое время закончивший театральное училище, архидьякон Роман, бывший эконом Св.-Данилова монастыря, Царство ему Небесное, сказал: «Ты знаешь, когда я как-то в очередной раз приехал в Троице-Сергиеву лавру и подошел к архимандриту Кириллу, больше всего меня поразило в этом, уже практически святом, человеке то, что он всегда является самим собой, он никогда никого не играет. Это мы всегда подстраиваемся либо под ситуацию, либо под человека или стараемся строить из себя то одного, то другого. Незаметно даже для самих себя мы как будто бы постоянно играем в этой жизни. А вот он таков, какой он есть, он уже настолько освятился светом Христовым, что не надо ему никого играть».

Я не стараюсь на своих выступлениях изображать из себя калику или гусляра. Я предстаю перед слушателями таким, каков я есть – очень грешным человеком, старающимся бороться со своими страстями и немощами, который сам через эти духовные песнопения и странничество пытается держаться. Потому что, знаете, десять лет рок-музыки большим отпечатком легло на мою душу, и с этим постоянно приходится бороться.

– То есть искушений теперь больше, чем в тот период, когда вы занимались рок-музыкой, скажем?

– Тогда искушений, можно сказать, не было, все было легко и просто... И вот я, падший, погибший уже практически человек, пытаюсь прежде всего спастись сам и не собираюсь спасать кого-то, если сам погибаю. Но слова, сказанные прп.Серафимом Саровским – спаси себя, и тысячи спасутся вокруг, – дают мне внутренние силы. И, может быть, за то, что у меня есть желание выбраться из той беды, в которую я в свое время попал, и за то, что своим маленьким талантом, данным мне Господом, показываю людям свет, который я нашел, который был в нашей истории и культуре, Он даст мне спасение?.. Народные духовные песни – это та сила, с помощью которой наш народ может выйти из сегодняшнего безумного состояния и удержаться. Хотя... не знаю, можно ли выйти, но по крайней мере удержаться возможно.

– Вы сказали, что сначала пришлось работать на языческом материале, да и сами, по-видимому, были язычником, а потом перешли на христианскую основу. В чем коренное различие между ними? Ведь и язычество – элемент человеческой культуры, духовность в каком-то смысле.

– В язычество я неглубоко вошел, не стал верующим язычником. Но смог понять, что культура эта уникальная, очень мощная. Для меня стало ясно, что Россия до принятия христианства имела очень сильное, крепкое тело. Когда человек принимает дух, он, конечно, принимает его в плоть свою, и в эту плоть России Господь вдунул душу, эта душа как раз и явилась православной верой. Сколь ни сильна традиция древних славянских обрядов и языческих песнопений, но всегда чувствовался в них недостаток какой-то глубины и космического миропонимания. Лишь с принятием православия тело русское соединилось с душой и обрело вечность и будущее. У язычества не было будущего, только в христианстве есть полное осознание прошлого, настоящего и будущего – из чего ты рождаешься, кем ты становишься и куда ты уходишь.

– Вы играете на многих инструментах. Можно ли сказать, что есть инструменты, которые более созвучны, более прилежат православию, другие, может быть, более языческие по характеру?

– Царь-псалмопевец и пророк Давид богодухновенно определяет, каким инструментам, так сказать, уши Божии радуются: «Хвалите Бога со звуком трубным... на псалтири и гуслях... на струнах и органах... на звучных кимвалах...» Большинство названных инструментов струнные. Духовные песнопения исполняет, мы знаем, под гитару замечательный такой песнотворец о.Роман, есть и такие, которые поют под классические инструменты. Но самый гармоничный, самый близкий для исполнения духовных русских песнопений инструмент – гусли.

– Существует ли инструмент, который решительно противопоказан духовным сочинениям?

– Думаю, таких инструментов нет. У меня есть в арсенале маленький варганчик – это очень древний славянский инструмент, который перешел у нас почему-то к шаманам северных народов, с таким вибрирующим звуком. В традиции христианской он не сохранился, но, когда выступаю перед детьми, я и его стараюсь красиво подать, вплетая необычные, завораживающие звуки, скажем, в какую-то былину.

– Как дети воспринимают ваше творчество?

– В первую очередь я стараюсь донести до них христианский дух, показать живой пример. Они смотрят мультики, которые, конечно, их затягивают. Но при этом детские души рассыпаются. Мне тяжело видеть детей, воспитывающихся возле компьютера, – это же больные дети, потерянные, надо их возвращать себе. Но даже и такие дети – недаром сказано, что душа человека – христианка, – чувствуют, что идет какой-то подлог. И вот приходит к такому маленькому человеку другой – большой – человек, который вживую поет древние былины, показывает русские сказки, общается, – и вдруг те картины и образы, что унаследовал ребенок от предков, всплывают. И он видит, что это живое, это настоящее, родное... и чувствует, как его обманывают эти компьютеры, пустые песенки-однодневки.

– Но как именно обращаться к детям с этим трудным, как вы же заметили, материалом?

– В своих детских программах я не просто детишек веселю, как это обычно делается: пришли, посмеялись и разбежались, я их нагружаю серьезным смыслом, пытаюсь передать детям чувство трагедии России и будущего воскресения – то, о чем предрекали святые отцы. Когда они почувствуют это настроение – благодаря ли песне христианской, или колядке, или просто игре на сопелочке, увидят, как наши пастухи ходили, – это главное. Важно завладеть их вниманием, удержать и в эти минуты дать почувствовать им, что они – русские. Тогда даже закоренелые хиппари-старшеклассники говорят: неужели это наше? неужели мы когда-то так играли? Я отвечаю: «Не так играли, а в тысячу раз лучше, интересней, я только пытаюсь приблизиться к этому».

– Я так понял, что главное – не содержание песен, а чувство. Достаточно ли этого?

– Однажды мне случилось приехать к своим знакомым в Москве: в квартире у них царил просто чудовищный беспорядок. Оказалось, что они вообще очень редко убираются. Я сел на кухне и стал потихоньку играть, а они, очень занятые, стали потихоньку убираться и в кухне навели порядок. Потом признались, что их подсознательно что-то заставило убраться, это было чувство дисгармонии между беспорядком вокруг и красотой старинных напевов...

Сегодня мы, слушая древние песнопения, может быть, многого не понимаем. Но дух, которым пронизаны эти духовные стихи, незримо проникает в самые дальние уголки нашей души. И через какое-то время мы вдруг начинаем понимать смысл того, о чем поется в произведении. Сегодня мы очень расхристаны, но, когда прикладываешь усилия, многое возвращается.

– Хорошо, а дальше? Вот вы выступили, может быть, действительно открыли какие-то горизонты для подростков. А где путь дальше – снова телевизор? Ведь гусли-то вы с собой уносите...

– Я ухожу, а остается желание искать дальше. Я стараюсь заронить то зерно, которое потом с помощью их уже трудов будет развиваться.

– Нет, условия уже не нужны, когда лежит семя, все зависит от самого человека. Или он сам начинает взращивать и поливать, чтобы это семя дало всходы, или оно погибает.

В жизни человека бывает такой период, когда он доходит до какой-то грани и говорит себе: все, конец. Где же выход? Но Христос рядом, стоит и стучится в дверь. И когда дверь открывается, Он говорит: вот, Я пришел, Я принес мир в твой дом. И человек видит: да, вот Он – Бог, вот Он – Свет, вот Он – выход.

Но потом, когда у него на душе становится тихо и мирно, Господь уходит, приглашая человека идти за Собой. И от человека тут зависит подвиг – или ты идешь за Христом, или нет. Этот выбор – перед каждым человеком. И очень важно, чтобы он произошел в детском возрасте, когда человек еще не успел забраться в грязь и болото, из которого уже не хватит сил вырваться.

– В последние годы под влиянием Запада среди верующих, но нецерковных русских людей стали приобретать популярность протестантские христианские песнопения – обычно под гитару, в сопровождении ВИА... В чем отличие от них русских духовных песнопений?

– Это вопрос очень тонкого прельщения. Всякий человек, вставший на путь духовности, подвержен очень тонкому искушению ума – особенно интеллектуальный человек. Сектанты часто там, где от человека требуется христианский подвиг, к чему призывает православие, хотят поймать на легкости: не надо, ребята, много трудиться, Господь уже всех нас спас! У них и тексты такие – легонькие, простенькие. Кому как, а мне приторно от этой культуры, я к такой легкости не привык. Изучаешь что-то – бери глубже. У меня если это была рок-музыка, так ого-го-го! – Джимми Хендрикс и «Лед Зеппелин». А если петь духовные песнопения, то знаменным распевом, так, чтоб пение было молитвенным, чтоб Дух тебя насквозь пронизывал. Служить, так служить без сокращений – лучше отстоять две службы, но так, чтоб ты вышел после нее и почувствовал: вот это да, тяжело было, чего только не передумал там, но выстоял! И Господь, ты потом чувствуешь, дает потом тебе за этот подвиг утешение, дает, как говорят, Свою благодать.

– Духовные песнопения, которые вы поете, – о чем они?

– Самое большое количество текстов – на библейские темы. Подражания псалмам – тексты, сочиненные по канве псалма, на тему псалма, но в народной обработке. Историческая тематика, переплетение библейской с исторической. Особенно в последнее время я много пою военных песен, начиная с былин об Илье Муромце, о заставах богатырских, защищавших в первую руку православие, веру, дом Пресвятой Богородицы и заканчивая песнями белой гвардии. Это и песни царского времени, когда шли защищать Царя, Отечество и веру.

– Текстам некоторых, очень известных, песен вы возвращаете их исконные слова, и всякий раз у слушателей возникают вопросы: как же так, вот «Полюшко-поле» или «Ой, мороз, мороз...» – мотив тот же, а текст песни не узнать?

– Я всегда чувствовал у этих названных песен, многих других их мелодизм – сам ключ этих песен очень серьезен и глубок, а смысловая нагрузка идет совершенно не та. Я пытался понять, почему это происходит? И мне повезло: я попал на приход к одному монаху, где два года жил почти в полном отрыве от мира, – там мне попался сборник песен начала века, изданный за рубежом... Мои глаза открылись.

– Выходит, слова из песни выбросить для большевиков не было проблемой?

– Полностью подменяли тексты песен, коверкали отдельные куплеты, выбрасывали куски, в которых часто содержался весь смысл песен. Даже «Ой, мороз, мороз...» – в ней нет вроде никакой идеологической нагрузки, но она была обрезана. А когда поешь ее полностью – оказывается, это не залихватская песнь, а трагическая история казачьей семьи...

(Несколько песен из репертуара гусляра – на следующей странице)

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска. О свт.Стефане.О редакции. Архив.Почта