СТЕЗЯ
Отца Владимира хорошо помню еще по Ленинграду. В конце восьмидесятых мы, студенты, бегали на его выступления. Он был первым священником, который стал с нами, новообращенными, общаться вне стен храма, проводить широкую катехизацию. После я не раз видел, как отец Владимир исповедует мирян то в одной, то в другой церкви, потом беседует с ними подолгу – иной раз по часу и больше. А недавно встретил отца Владимира в Москве. Не сразу его узнал, решил, что это сербский или болгарский монах. Скуфья иноческая у него на голове была не русского покроя. Как после выяснилось, батюшка несколько лет провел на Святой земле, а сейчас несет послушание на Валааме, став библиотекарем нашей древней обители. Мы разговорились. О.Владимир добродушно согласился ответить на все мои вопросы. Впрочем, вопрос мне удалось задать, по большому счету, только один: «Расскажите о себе, батюшка». Студенты Родился я в Ленинграде, где мои родители поселились после войны. Оба они были фронтовиками. Мама была религиозна, но в храм ходила главным образом за крещенской водой. Гораздо большее впечатление на меня произвела горячая вера бабушки. Мне было пять лет, когда она приехала в гости, и мы пошли в Никольский собор на первое в моей жизни причастие. О том дне у меня сохранились самые яркие воспоминания. Потом, когда я учился в седьмом классе, мама нас с братом тоже водила причащаться. Но это как-то не отложилось. После школы я поступил в университет, это была середина 60-х годов, и там у нас с друзьями образовался своеобразный кружок ревнителей православия. Мы все, пять человек, в конце концов стали священниками. Сначала, правда, заинтересовались восточными религиями, но очень поверхностно – на упражнения йогой нас так и не хватило, читали какие-то книги, перепечатанные на машинке. А потом через русскую философию пришли к отеческой вере. Философию нам на психологическом факультете преподавали достаточно серьезно. И через Хомякова, других славянофилов, Леонтьева, затем Флоренского мы открыли для себя мир православия. Очень сильное впечатление произвел на меня «Столп и утверждение истины» Флоренского. Причем я его толком так и не прочел, но сознание того, что эта книга такая толстая (батюшка смеется – В.Г.) и в ней есть ответы на все вопросы, и по культуре, и по философии, и по религии, что Флоренский такой умный, ученый, – это помогало. Мы «питались» теми книгами, которые получали в университетской библиотеке, и нам после них стыдно стало быть атеистами. Толком не понимая, что и как, мы пытались воцерковляться, то есть самовоцерковляться. При этом искали знающих людей, и Господь нас с ними постепенно сводил. Например, Дима Никитин (архимандрит Августин) пришел однажды в филармонию на «Реквием» Моцарта, и рядом с ним оказался священник, который дал ему текст «Реквиема». Потом это общение продолжилось, и через него Дима воцерковился. В 70-м мы в первый раз решили попоститься, хотя толком не знали, как это делается, и была такая мечта – причаститься. Причастились мы в Великий четверг – как раз в тот год и в то время, когда умер Патриарх Алексий I. Постились – он еще был жив, а когда причащались – уже упокоился. Тот Великий пост очень запомнился. Приходим, например, в столовую, заказываем салат, гарнир, хлеб, компот. Бабушки, которые там работали, все понимали, спросят, бывало: «Вы что, поститесь?» – «Да», – отвечаем. И они что-то приносили из своих запасов, делились с нами. Такое тогда было единение между христианами. А когда закончился пост, мы ходили очень довольные, с чувством
исполненного долга, как будто совершили какое-то очень трудное и важное дело. Так воцерковление и совершалось. И вот однажды, в 72-м году, мой знакомый, он тоже сейчас священник, протоиерей Владимир, привел меня к своему духовнику в Князь-Владимирский собор. Привел и сказал, что здесь служит прозорливый батюшка. Это был отец Александр Козлов – Царствие ему Небесное. Замечательный священник, очень много молодежи к нему приходило еще в те времена. И в КГБ его таскали, спрашивали, что за молодежь, почему вокруг вас собирается. Он говорил: «Я их не собираю, они приходят – не могу же я их выгнать». Все это отразилось на здоровье, он умер в моем возрасте, ему еще 53 лет не было. Так вот, Володя мне сказал, что батюшка прозорлив, и у меня тоже создалось такое впечатление, когда о.Александр начал говорить слово перед исповедью. Вдруг оказалось, что обо мне идет речь, о моих грехах. Я уже после понял, что грехи у нас у всех одинаковые. Но он, надо заметить, не просто говорил, а еще и посматривал на меня. Это было, конечно, непередаваемо ужасно. Подхожу, слезы текут, зуб на зуб не попадает. Он спрашивает, как зовут. Я не могу ответить. Он говорит: «Ну хорошо, будешь причащаться раз в неделю». Попросил правила молитвенные вычитывать – утреннее и вечернее, 33 молитвы Иисусовы, главы Евангелия, главы посланий апостолов – утром и вечером по главе. Сказал: «Будут вопросы – иди ко мне». Я только потом понял, что он, не спрашивая моего согласия, взял меня в духовные чада. Тяжело, страшно мне было в первый раз у него исповедоваться. Когда батюшка понял мое состояние, зашел в алтарь, встал на колени перед жертвенником и долго горячо молился. Он просто вымолил меня. Благодаря ему, можно сказать, я и жив, и в Церкви. Отец Александр Это был человек выдающийся. Родился в верующей семье. Когда ему было пять лет, ходил в праздничные дни к закрытому храму и слушал пение. Только он один его и слышал. Отстаивал всю службу, а совершали ее ангелы. Это было в одной небольшой деревушке Псковской области. После школы батюшка поступил в семинарию, потом – в академию. Обладал колоссальными способностями, например, фотографической памятью – запоминал целые страницы текстов, знал всю литературу, которая была издана – святоотеческую, касающуюся основных проблем вероучения. У него была огромная духовная библиотека. Писал диссертацию о Фаворском свете, о Григории Паламе. Но не стал защищать ее. Митрополит Никодим сказал: «Это очень хорошая диссертация, жаль, что ты не хочешь ее защищать». * * * Владыка догадывался о мотивах батюшки. Нежелание заниматься экуменической работой. Преподаватель, видный богослов не мог тогда этой участи миновать. Необходимо было идти на некоторое подчинение властям, ездить за границу, не всегда говорить то, что думаешь. Батюшке это было чуждо. Но он никогда не высказывался против личности владыки Никодима, он уважал его, но сторонился той деятельности, которую не одобрял – экуменической, либеральной. Я тоже против того, что владыку Никодима сейчас грязью поливают. Знаю, что на Валаам он приезжал, брал с собой антиминс и все, что нужно, и в разрушенном храме служил литургию. Экскурсия приближалась – он успевал закончить и благодарил Бога за эту возможность – помолиться на святом месте. Он рисковал при этом как архиерей своей репутаций. А по дороге – память у него была грандиозная – пел наизусть стихиры преподобным Сергию и Герману Валаамским. И человек был, конечно, глубоко церковный. Всю жизнь отстаивал интересы Церкви, жертвуя своим добрым именем. Думаю, что сейчас он, возможно, не стал бы придерживаться экуменических взглядов, а занимался бы практической, реальной работой. Мне говорили, что он еще в те времена составил план, что надо будет сделать, если Церковь будет свободна. Старец о.Зосима, схиархимандрит, знаю, так же относится к митрополиту Никодиму. Хотя, вообще говоря, сейчас опасно хвалить покойного владыку – окажешься под обстрелом всех «правых». Я не сторонник экуменизма. Но экуменизм – это экуменизм, а владыка Никодим – это владыка Никодим. Мне тоже потом, как и моему духовнику, пришлось делать выбор – приблизиться к митрополиту Никодиму или избежать этого. Он был человеком очень властным: попав к нему в окружение, нельзя было двинуться ни вправо, ни влево. Либо ты отстраняешься, либо служишь тому, чему он служит. Он не был таким уж деспотом, но всех делил на единомышленников и прочих. Мой духовный отец отстранился, и я тоже. * * * Так вот, митрополит Никодим сказал отцу Александру, что диссертация его хорошая, но батюшка наотрез отказался ее защищать. Тогда владыка говорит: «Ты что, хочешь стать мучеником? Это сейчас немодно». На что о.Александр ответил: «А я за модой не гонюсь». На этом его духовная и научная карьера закончилась. О.Александр служил сначала в Александро-Невской лавре, это было недалеко от дома, очень удобно. После того, как их пути с митрополитом разошлись, его перевели в Князь-Владимирский собор, где он служил до конца своих дней. Стал простым приходским священником, хотя обладал, повторяю, огромными интеллектуальными способностями, знаниями, памятью и духовными способностями – по его молитвам, я знаю, творились чудеса. Однажды о.Александр пришел причастить одну женщину, у которой была водянка, отек легких, а врачи ему говорят – до утра эта больная не доживет. Тогда батюшка встал на колени и сказал: «Господи, или исцелишь, или с колен не встану». Вдруг у больной что-то прорывается, выходит вода, и она буквально оживает. Утром врачи находят ее здоровой и не верят в случившееся. Эта женщина стала потом самым верным чадом у о.Александра. При этом он всегда находился под страхом перевода в глухой приход или иного наказания. Когда Патриарх Пимен приехал и оторвался немножко от своих «ангелов-хранителей», то спросил у батюшки: – Ну как, о.Александр, тебя еще не съели? – Нет, Ваше Святейшество, пока держусь. К сожалению, об этом времени никто воспоминаний не пишет, и я в том числе. А время ведь было удивительное, если бы оно вернулось, я бы не жалел. Мы жили, как рыба в воде, потому что видно было, кто враг, кто друг. Была определенная вражда с властями, но честная. А сейчас не знаешь, на кого рассчитывать порой даже среди своих, не говоря о тех, кто вне Церкви. Умер о.Александр внезапно – от инсульта. У него были и болезнь сердца, и сахарный диабет, и прочее. Постоянное напряжение сказалось, он умер очень молодым. Сейчас был бы, наверное, одним из старцев наших. Ревнитель стойких убеждений, великий молитвенник, творец Иисусовой молитвы. Благословение После знакомства с отцом Александром все во мне перевернулось. Я сказал себе: ты можешь, конечно, не откликнуться на то, что произошло, но второй раз это может не повториться. В лице батюшки я увидел человека, который живет по Евангелию. И тогда пришла вторая мысль: «Это значит, что можно в наше время жить по Евангелию. И ты можешь этому научиться, если, конечно, пойдешь за этим батюшкой и будешь слушать его, учиться у него». И Господь дал мне решимость сказать: «Господи, я иду. Господи, благослови». Это произошло в начале августа 72-го года. * * * Священником я стал очень просто. Поскольку у меня был духовник, я был рукоположен по его благословению. В июле исполнится 26 лет со времени моей хиротонии. Это произошло через два года после нашего знакомства с батюшкой. Впрочем, за те два года я успел пометаться в поисках духовности (отец Владимир смеется – В.Г.). Достаточно вспомнить о моем путешествии на Кавказ, где я увидел настоящих подвижников. У меня даже было благословение владыки Илии, нынешнего Патриарха Грузии, а тогда митрополита Сухумского, остаться в тех краях. Но не было благословления духовника. И так получилось, что я, помимо своей воли, вернулся в Ленинград, сохранив очень приятные воспоминания о Кавказе и его пустынножителях. А отправился я на Кавказ вслед за одним моим товарищем, с которым вместе учились на факультете психологии. Владыка Илия назначил его моим духовным руководителем. Товарищ этот в горах уже успел некоторое время
пожить, у него даже келья своя имелась. Шел 75-й год, была весна, Великий пост. Вместе с моим духовным руководителем мы построили келью для меня. Сами рубили деревья, распиливали их на доски. Взаперти не сидели, путешествовали. Помню, к кельям на озере Анткел пешком ходили. Там, кстати, подвизались не только православные, но и йоги. Один сидел в позе лотоса: он дал обет молчания. Я знал его еще по Москве, мы с ним в свое время общались, а тут он ни в коем случае не хотел ничего говорить. Но эти йоги долго не выдерживали. Начиналась такая брань, что они просто перегорали. Один из них был художником, и неплохим художником, а вернувшись с Кавказа, не мог ничего писать. Навыки все исчезли, пришлось учиться заново. Христиане иногда впадают в прелесть, а йоги в ней изначально находятся. Мы, православные, знали друг друга в горах только по именам и числу лет, проведенных в тех местах. Люди были разные, в том числе и напористые личности, и настоящие отшельники, но я так ни с кем по-настоящему и не познакомился. Местные жители относились к нам неважно. Особенно усердствовал местный лесник. Стоило ему обнаружить отшельника, сразу бежал в КГБ. У нас с наставником тоже был такой эпизод. Наша пустынька была ограждена непроходимыми зарослями рододендрона. Никто, кроме нас, не знал, как их преодолеть. Но мы однажды вылезли наружу и нос к носу столкнулись с лесничим и сотрудником органов. Нас попросили предъявить документы, спросили, что мы здесь делаем. Мы назвались православными паломниками, сказали, что путешествуем по святым местам. Так как документы наши были в порядке, нас отпустили.
Впрочем, дело было не только в документах. Нас защищал перед КГБ и властями митрополит Илия. Он помогал пустыннослужителям чем мог, – кормил их, благословлял, поддерживал всячески. Вообще это великий подвижник, человек святой жизни. Патриархом он стал не только по избранию человеческому, но и по Божьему. Так же, как и наш Патриарх, и (из тех, кого я знаю) патриархи Павел Сербский и Диодор Иерусалимский. С блаженнейшим Диодором я был лично знаком. Мне повезло под его омофором подвизаться около трех лет в Лавре преподобного Саввы Освященного на Святой земле. Но до этого я еще дойду. А закончилось мое отшельничество, как я уже сказал, тем, что по молитвам отца Александра против своей воли мне пришлось вернуться в Ленинград. Это непростая история, как я учился у него послушанию. Рукоположен был, лишь после того, как усвоил азы этой великой науки. Кавказ стал лишь одним из эпизодов. Затем я по «благословению» батюшки пытался поступить в семинарию в Загорске. Но не поступил. И здесь стоит сказать, в какой форме я просил благословение. Например, испрашивал у батюшки: – Куда благословите поступать – в Ленинград или в Москву? – В Москву поступай, – отвечал он. Такое вот послушание, в кавычках. Вместо того, чтобы навязывать свои желания, следовало просто спросить: – Что мне дальше делать, батюшка? * * * Но к этому я не сразу пришел. Пытался в Москве прописаться, ничего не получилось. Три месяца там промучился, правда, остались и хорошие воспоминания. Я там устроился пономарить в Покровском храме, а вместе со мной служил, тоже пономарем, Сергей Иосифович Фудель. Он дал мне прочесть рукопись своей книги об отце Павле Флоренском. Много рассказывал про свою жизнь и про жизнь о.Павла. Они встречались только однажды. Но именно книга Флоренского «Столп и утверждение истины» привела Сергея Иосифовича к вере, хотя он был сыном знаменитого протоиерея Иосифа Фуделя, друга философа Константина Леонтьева. * * * В общем, пометался я в Москве, а когда вернулся в Ленинград, то услышал от своего наставника – того, с которым мы на Кавказе вместе подвизались, – совет, как правильно подойти к отцу Александру. Что свою волю при этом следует начисто отсечь. Иду, стучусь, матушка на меня смотрит такими глазами, такими глазами – мол, куда ты так поздно, одиннадцатый час! Но, тем не менее, пропускает. Батюшка не слишком удивляется моему визиту, говорит: «Ну, заходи». Захожу, говорю, как меня научили: – Простите, что самовольничал, начиная с Великого поста, когда на Кавказ поехал, и до сего времени. Благословите меня, что скажете, то и сделаю. Это был большой риск. Он мог благословить меня жениться, например, или устроиться на работу по специальности. Я ведь незадолго перед тем диплом получил. А батюшка обращается к иконе – у него большая икона была Богородицы – и молится некоторое время, потом обращается ко мне со словами: – Езжай в Псковскую епархию и рукополагайся там в целибат. – Когда ехать? – спрашиваю. – Прямо сейчас? – Нет, сейчас уже поздно, завтра. Отец Александр был очень немногословен. Когда к нему подходили с вопросами, он отвечал на один-другой, а потом говорил: – До свидания, всего доброго. «А не жениться – еще лучше» На следующий день я выехал в Псков и попал на прием к митрополиту Иоанну (Разумову). Он меня спросил: – Зачем вы к нам приехали, у вас ведь есть своя епархия? – Меня благословил духовник. «А-а-а!» – произносит владыка и приглашает к себе в кабинет. Полтора часа мы с ним беседовали. Вот что значит благословение. После этого разговора владыка отправил меня в Псково-Печерский монастырь, но там меня не приняли. Так закончился мой первый натиск на псковскую землю. И вернулся я снова в Москву, где у меня вещи остались. Пошел к одному старцу посоветоваться, что же теперь делать, а он вдруг меня огорошивает: – Вот у меня духовное чадо есть, хорошая девушка, женись на ней. – Но мне же благословлено стать целибатным священником? – отвечаю. – Вот девушка, я тебя познакомлю, – не слышит меня старец. Я ему опять про благословение говорю. – Ну что ж, потом сообщишь, когда женишься, – заключает он нашу беседу. Естественно, у меня в душе настоящая буря поднялась помышлений сумнительных. Неужели отец Александр ошибся? Стал я метаться по Москве в поисках совета. Мне порекомендовали сходить к отцу Владимиру в храм Ильи Обыденного. – Что за батюшка такой? – спрашиваю. – Да к нему вся молодежь ходит в Москве. Так я попал к о.Владимиру. Ему было где-то лет под 80, и у него в церкви действительно было много молодежи (имя о.Владимира Смирнова и сегодня чтится в Москве. Господь призвал его к служению чудесным образом. В юности у батюшки одна нога была высохшей, но от мощей свщм.Гермогена он получил исцеление. Много претерпел в жизни. Рассказывал, например, духовным чадам, что ссылку отбывал в «богоспасаемом граде Сыктывкаре». Умер батюшка в 1981 году – В.Г.). Отец Владимир взял меня за руку, в алтарь завел и начал беседовать. А я уже знал, что он только священников исповедует в алтаре, у жертвенника. Это было как бы пророчество. И там, в алтаре, я спросил, что же делать, сватают меня за девушку, а желания такого нет жениться, может быть, нам жить как брат с сестрой. – Нет, это не реально, – ответил батюшка. – Я за всю свою жизнь знаю только один случай такой удачный. Мой духовник со своей матушкой так жили. Великий был старец. * * * В конце концов он мне посоветовал обратиться к о.Иоанну Калину в Серпухове. Кстати говоря, племянник отца Иоанна служил в одном их московских храмов, и я слышал об их отношениях одну занимательную историю. Батюшка Иоанн очень горячо молился, когда его племянник сдавал экзамены в семинарию, и Господь внял его молитвам. Вопросы попались, на первый взгляд, легкие. Первый – «что такое чаю?», второй – «что вставляют в часы?». То есть требовалось элементарное знание молитв – «Символа веры», где говорится «чаю воскресения мертвых...», и богослужения. Но у юноши все, что знал, из головы от волнения вылетело. Он ответил, что «чаю» – это когда чаю хочется. А в часы механизм вставляют. Но, несмотря на такие неубедительные и неточные ответы, его все-таки приняли в семинарию. * * * ...И вот, поехал я в Серпухов, едва нашел нужный дом, захожу, говорю с порога: – Батюшка, благословите. А он меня не благословляет. Захожу в комнату, и он меня еще раз отказывается благословить. Мы садимся втроем с матушкой, беседуем. Через какое-то время отец Иоанн отлучился по какому-то поводу, и матушка Стефанида мне сказала: – Будешь священником. – Почему? – Видишь, батюшка тебя не благословляет. Я не знал, как на это реагировать. Но потом уже, когда я собирался лечь спать, мы с отцом Иоанном разговорились. * * * Человек это был необыкновенный – батюшка Иоанн. Духоносный старец, седой уже такой, весь прозрачный, необыкновенного смирения, ясности, простоты, тихости. В свое время он сидел в лагере, и матушка очень бедствовала – как жене священника ей добывать средства было очень сложно. Было у них двое детей. Одна дочь 40 лет лежала недвижимой, а в день сорока мучеников почила. А другую, любимицу, убили на глазах у батюшки. И его тоже пытались убить, но коса священническая смягчила удар. Ранение было очень тяжелым, но прихожане вымолили своего пастыря. Когда он ходил по городу, встречал иногда убийцу своей дочери. Это было очень тяжело переносить. * * * мПока беседовали мы с отцом Иоанном, рассказал я ему о своих путешествиях и мытарствах. О паломничестве на Кавказ, о том, как я неудачно съездил в Псков. Я спросил его: – Что же мне делать, батюшка, жениться или не жениться? О.Александр одно говорит, а старец иначе. А отец Иоанн, следует оговориться, был духовником того старца. Поглядел он на меня, потом на матушку, вздохнул и сказал: – Хорошо жениться, – и, помолчав, добавил, – а не жениться – еще лучше. Советов много, а воля Божья открывается только через духовного отца. Так закончил я первый класс в школе послушания. (Продолжение следует)
На глав. страницу. Оглавление выпуска .О свт.Стефане. О редакции.Архив.Почта |
Рассказывает библиотекарь Валаамского
монастыря о.Владимир (Цветков)
Рядом располагалась келья о.Федора, такого
отшельника, а за перевалом спасалась одна матушка-отшельница, которая превосходила всех своими подвигами. Например, она выходила на свет Божий не чаще, чем раз в полгода. А уровень подвижничества определялся в том числе и количеством выходов из кельи.
Например, человеку вдруг приспичит сходить в Сухуми, запастись продуктами. Вроде все понятно, а на самом деле главным мотивом этого путешествия был не недостаток еды, а недостаток духовных сил. Человеку требовалась какая-то разрядка.
