СВЯТЫНЯ
КОРАБЛЬ СПАСЕНИЯ
Путешествие на Святую землю
В конце минувшего года санкт-петербургский Клуб моряков-подводников, опираясь на спонсорскую поддержку одного из бывших подводников (ныне предпринимателя), организовал поездку. Задача была поставлена по-флотски четкая: оказать трудовую помощь нашим братьям и сестрам по вере, несущим послушание на Святой земле. И направили наших северных подводников в самую крупную и самую нуждающуюся в рабочих руках русскую православную обитель в стране – Горненский женский монастырь в Иерусалиме. О своих впечатлениях рассказывает один из участников поездки. Отправимся вместе с ним на Святую землю...
«Боинг» толчком коснулся земли, побежал по взлетно-посадочной полосе и всем табуном своих лошадиных сил, словно ощутив резко натянутые поводья, начал тормозить. В салоне непривычно зааплодировали, воздавая должное то ли умению экипажа, то ли просто тому, что мы наконец на земле. Я же, ни на секунду не забывая, какой земли коснулись колеса машины, воспринимал свершившуюся посадку как маленькое, личного масштаба чудо – в котором я не мог принимать участия, а мог только воспринимать это как кино.
Самые первые «кадры»: ночь, волна теплого воздуха в лицо, звездное небо. Это уже потом – пальмы, огни и свет аэропорта, фигура русской монашки в шумной пестрой толпе встречавших, блеск разметки ночного шоссе, скорость, крутые повороты дорожного серпантина, созвездия городов и поселков на черных, едва различимых во тьме холмах... Наконец в конце этого стремительного, завораживающего пути, кажущегося бесконечным и космическим, – остановка у высоких ворот. И пока один из встречающих нас парней открывает их, из мглы лучами фар выхватывается надпись: «Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. Горненский женский монастырь». Проснулся я от перезвона колоколов. За окном уже забрезжил свет. Достаточно было сделать несколько простых, будничных движений: подняться, одеться, открыть дверь кельи (слово «келья» было еще непривычным тогда, таким же непривычным, как когда-то слово «каюта»), чтобы увидеть ландшафт, ставший родиной Иоанну Предтече. Увидеть те же холмы, что окружали пришедшую сюда из Назарета Деву Марию. Те же, что и две тысячи лет назад, с каждой секундой все более прозрачные клубы тумана на дне распадка. Ту же нарождающуюся синеву над головой. Все это уже вовсе не походило на кино. Простота и чистота этой минуты обращали меня в свидетеля...
|
После трапезы приступили к работе. Копались в земле. Земля непривычная: очень сухая, каменистая, рыжеватая. От брошенной лопатой порции в воздух поднимается густое горячее облако пыли. И не мудрено, ведь здесь уже много месяцев совсем нет дождей. Засуха красноречиво воплотилась в несчастном образе туземца: кактуса-опунции, живущего неподалеку от нашей кельи. Редкие колючки на его огромных плоских побегах напоминают щетину на дряблых щеках. Впрочем, ни люди, ни культурные растения недостатка в воде не испытывают. Вот уже несколько лет, как монастырь подключен к городскому водопроводу, который работает пока сносно. И все же вместительные каменные цистерны для сбора дождевой воды, которые имеются в монастыре около каждого жилого дома и у трапезной, – сооружения отнюдь не отжившие. Многовековой опыт бытования на этой земле, специфические условия существования русской обители в стране заставляют поддерживать эти аккумуляторы воды в исправном состоянии. И это тоже наша будущая работа. Мужская работа.
Вечером нас, вновь прибывших, приняла матушка игуменья Георгия. С первого и до последнего дня пребывания на Святой земле я ощущал исходящую от нее заботу. Уверен, что это относится не только ко мне. Ощущал, как порой чем-то огорчаю матушку или, наоборот, радую. Никогда не чувствовал только одного – безразличия. И я, человек более чем взрослый, светский, в определенном смысле неотесанный и по натуре упрямый, встречая матушку и целуя ей, как положено, руку, делал это, не испытывая никакой внутренней неловкости. Так же, как если бы целовал руку матери.
Начались наши трудовые монастырские будни. Недостатка в работе здесь нет: в обители три храма (один из них незавершенный), три небольших кладбища, несколько десятков жилых домов, трапезная, библиотека, три гостиницы для паломников, хозяйственные постройки. Соответственно, разветвленные сети электро- и водоснабжения, подачи тепла и газа, канализации, дорог и лестниц (в условиях гористого и испещренного скальными выходами ландшафта), местная АТС. Целый «корабль» со своим сложным хозяйством, требующим ежедневного внимания и обновления. В целом наша команда со всем этим справлялась (кроме нас, посланцев Клуба моряков-подводников, было еще несколько человек, почти все из Питера). То обстоятельство, что большинство из нас петербуржцы, как-то по-особенному объединяло нас. Быть может, еще и потому, что матушка игуменья родом из нашего города. И непросто родилась в нем, но и пережила блокаду.
Монастырская жизнь чем-то напоминает корабельную. Быть может, определенной изолированностью от родины. Быть может, верностью традициям или четким ритмом. Этот ритм отмеряют монастырские колокола, ежедневно звенящие к началу и окончанию утренней и вечерней служб, к трапезам, возвещающие о наступлении еженедельного Светлого праздника Воскресения. Сходство с морской жизнью усиливается в туман, когда звон колоколов похож на тревожные позывные корабельной рынды. Впрочем, монастырский перезвон неизмеримо сложнее и красивее корабельного, особенно праздничный. Что-то радостное и одновременно грустное слышится в нем. Когда в престольный праздник на колокольне звонит монашка, ее руки в проеме окна кажутся мне платком, плещущим на прощание.
|
Монастырь-корабль. Не подводный и не надводный. Не воздушный и не космический. Русский духовный корабль, находящийся на Святой земле в своей стихии. Но в житейском понимании – в чужих территориальных водах. Это впечатление возникало всякий раз, когда мы возвращались в обитель после воскресных прогулок по Иерусалиму. Там многоголосая, разноязыкая, по-восточному шумная толпа; непривычные фигуры религиозных евреев, одетых в черные лапсердаки, со свисающими из-под полей шляп витиеватыми пейсами. Там обилие солдат и солдаток с оружием в руках и огромными баулами за плечами; маленькие круглые шапочки на головах мужчин, в том числе и под солдатской каской. Там красивая, незнакомая, удивительная, тревожная и равнодушная к тебе чужая страна – Израиль. Здесь, за порогом монастырской калитки, несмотря на кипарисы, пальмы и кактусы, несмотря ни на что, – колыбельный уют. То, что до горечи трудно пережить сейчас в родной стране.
«Зима», – со вздохом говорит пожилая монашка, сметая опавшие листья с крыши сараюшки, когда я прохожу мимо ее кельи. И хотя на дворе плюс 30, вздыхаешь следом и ностальгически соглашаешься.
«Плавать по морю необходимо. Жить – не столь уж необходимо», – приходит странная мысль. В России сейчас, наверное, снег.
К.СЕВАСТЬЯНОВ
г.Иерусалим – г.С.-Петербург
 | назад |
| вперед |  |
