НЕ ЖИЗНЬ, А ЖИТИЕ
Памяти Василия Васильевича Болотова
Сто лет прошло со дня кончины крупнейшего русского историка древней Церкви Василия Васильевича Болотова. В Петербурге по этому случаю прошла большая научная конференция, но, прежде чем обратиться к ней, я хотел бы сказать несколько слов от себя лично.
Что значит для нас имя Болотова? Мне трудно полно, хорошо об этом сказать, потому что научный и христианский подвиг Василия Васильевича несоизмерим с его малой известностью в России. Боюсь, что многие из наших читателей прежде о нем не слышали. Лет десять назад и для меня это имя ничего не значило, когда я впервые наткнулся в библиотеке Ленинградского университета на четыре тома его «Лекций по истории древней Церкви».
С
тех пор я воспринимаю имя Болотова с благоговением. Он открыл для нас, людей нового времени, древнюю Церковь. Не просто описал сухим языком, как это делали немцы или французы, а именно открыл. Каждая страница его книг дышит любовью к христианам прошлого.
Эти люди были для него идеалом.
Знания, память Василий Васильевич имел феноменальные. Это одна из причин того, что уже современники говорили о его гениальности.
Один священник, совершивший путешествие на Восток, как-то раз решил поделиться с Болотовым своими впечатлениями. Василий Васильевич, этот затворник, который сам далеко от Петербурга никогда не уезжал, рассказ с интересом выслушал, а потом... продолжил его. О каждой церковке, каждом местечке, которые были упомянуты, пораженный священник услышал множество новых подробностей. Их история век за веком проходила перед его умственными очами. За час-другой Болотов по памяти создал настоящий шедевр, наполненный глубоким смыслом.
Собственные воспоминания священника совершенно поблекли на этом фоне. Это в корне изменило его представление о труде историков.
Чем дороги мне лично труды Василия Васильевича? О древней Церкви было много написано и до него, и после. Но одни труды грешат фантастичностью, и как бы трогательно, горячо они ни были написаны, ты всегда опасаешься, что это лишь плод народного или авторского воображения, и это невольно расхолаживает. Другие труды, профессиональных историков, наоборот, будто стараются тебя заморозить. Там все пронизано скепсисом, отвращением к христианским преданиям, которые писались отнюдь не в расчете на поклонников Гегеля и действительно грешат иной раз недостоверностью.
Болотов выбрал третий путь – царский. Его манера письма больше всего напоминает Евангелие Иоанна Богослова. Та же пунктуальность, точность в мельчайших деталях. Его авторитету ученого можно полностью доверять. Но детали не заслоняют целого, средства не подчиняют себе цели, как это часто случалось в работах историков XIX века. Сегодня мы публикуем его рассказ о карфагенских мучениках, живших XVIII веков назад. На этом примере читатель сможет убедиться, как можно, не переставая быть ученым, выдающимся ученым, оставаться христианином. Кроме того, мы публикуем выдержки из речей о Василии Васильевиче Святейшего Патриарха Алексия, епископа Тихвинского Константина и интервью с отцом Александром Мусиным – одним из организаторов конференции, посвященной памяти Болотова.
В.ГРИГОРЯН
ИЗ РЕЧЕЙ ПАМЯТИ БОЛОТОВА
Патриарх Алексий II:
«Василий Васильевич Болотов оставил этот мир накануне страстных дней Российской Голгофы, чтобы ныне, в 2000-летний юбилейный год от Рождества Христова, его имя снова воскресло в нашем Отечестве. 100 лет без В.В. Болотова оказались весьма тяжкими для церковной науки. Почти лишенная возможности научного творчества Церковь бережно хранила память о нем, взращивая своих питомцев на трудах этого выдающегося ученого. Но за тот же 100-летний период светская историческая наука в России, постигающая христианский Восток, возросла и окрепла во многом благодаря тому краеугольному камню истории древней Церкви, который был положен В.В.Болотовым. Сегодня перед церковной и научной общественностью открывается уникальная возможность обогатить друг друга на путях сотрудничества в церковно-исторических исследованиях. Имя профессора Василия Васильевича Болотова, который сочетал в своих трудах верность Христовым идеалам с приверженностью исторической объективности, должно стать символом такого соработничества».
Епископ Константин Тихвинский:
«Василий Васильевич Болотов скончался в Великую среду, 5 апреля 1900 г., во время утрени Великого четверга, между 19 и 19.30 вечера. Погребали его в Великую субботу на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Студенты академии взяли гроб с телом Василия Васильевича задолго до того, как катафалк подъехал к зданию академии: они несли его на руках как церковное сокровище. В редакцию «Церковного вестника» почти сразу же начали поступать пожертвования памяти великого историка, и волей доброхотов было создание трех вещей: памятника на могиле, бюста в академии и издание «Лекций по истории древней Церкви»...
Таким образом, то, что чаяло общество в отношении сохранения памяти Василия Васильевича, выполнено. Но выполнено ли то, что чаял в людях сам Болотов? Детские годы его биографии похожи скорее на житие, чем на обычную жизнь, это часть русской агиографии. Несмотря на неоднократные пожелания матери Марии Ивановны, Васильюшка мало играл с детьми, избегая их шума и шалостей, а если и играл, то в особую, им придуманную, игру: рыл с товарищами пещеры, называя их монастырями, а сам изображал настоятеля, покрывшись белым полотенцем. В этом чувствуется предвосхищение аскетическо-ученой киновии, проект которой в свое время предлагал Б.А.Тураев.
В свое время обер-прокурор Святейшего Синода великий К.П.Победоносцев с удивлением говорил: «Этот Болотов – положительно подвижник в науке... Живет в затворе, никуда не ходит... Знает только академию, церковь и свою квартиру» («Памяти профессора С.-Петербургской духовной академии Василия Васильевича Болотова». СПб, 1912 г., стр.14). А на столетнем юбилее духовной академии в 1909 году митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский) назовет его прямо и не обинуясь «святым человеком».
Но тогда же, в день 10-летия со дня кончины В.Болотова, архиепископ Варшавский Николай утверждал, что когда кто-либо из интеллигенции обращался к нему с вопросами о чтении, разъясняющем истины веры, то владыка рекомендовал им труды В.Болотова. Церковный подвиг Болотова в том, чтобы смело идти навстречу запросом своего времени, дать пищу алчущим, открыть запасы богословского знания современным интеллигентам, оторвавшимся от Христа и Церкви, которые мятутся, ища опоры, и, не находя смысла в жизни, впадают в отчаяние... Такая вот неожиданность в оценке научных трудов Болотова, которые традиционно считаются чрезмерно специальными, как трудов по христианскому просвещению современной интеллектуальной элиты... Еще в 1901 году ректор академии епископ Сергий (Страгородский), будущий Патриарх, говорил о Болотове как о стяжавшем блаженство через жажду и алкание правды (Мф. 5; 6), через бескорыстное стремление к истине с забвением других интересов. Владыка Сергий сравнивает жизнь Болотова с подвигом Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа – это умершее в земле зерно, которое приносит сторичный плод (Ин. 12; 24). Это служение, совершаемое Христа ради, стало для В.Болотова крестоношением, проявившимся в самоотречении ради науки.
Последними словами Василия Васильевича, сказанными им 5 апреля 1900 года, были: «Как прекрасны последние минуты! Иду ко Кресту! Христос идет!» Так умирают только люди, чистые сердцем, бескорыстные служители идеи, живущие на земле неземными интересами. Православная агиография знает не мало таких примеров. Болотов еще при жизни увидел лицом к лицу Христа – Истину, служению которой и была посвящена вся его деятельность (Б.Тураев. Василий Васильевич Болотов //ЖМНП. 1900 г., № 923, стр. 101).
Признание святости того или иного лица, или подвижника благочестия – дело соборного разума и авторитета Церкви. Но сегодня, когда видишь в зале не просто научное сообщество, но и выпускников академии прошлых лет, особо остро чувствуешь, что к пустому колодцу народ не идет. Подвижничество, аскетизм, искренняя доброжелательность, бескорыстное служение исторической правде и Церкви, слова, произнесенные в последние минуты земной жизни, – все это ставит Василия Васильевича Болотова в один ряд с подвижниками благочестия, близкими к святости. Сегодня ученое сообщество может искренне считать, что оно имеет предстоящего престолу Божию молитвенника на небесах за успех и истину своих научных изысканий. А Санкт-Петербургская духовная академия может гордиться, что в ее стенах трудился такой мирянин».
«ДА, ХРИСТИАНКА»
В этом тексте Василия Болотова речь идет о гонениях на карфагенских христиан, которые закончились 7 марта 203 года казнью нескольких мучеников, в том числе и святой Перпетуи. Несколько латинских слов и выражений в тексте удалены или переведены на русский язык.
...Факты этих мучеников вполне достоверны: первая часть их – запись самой мученицы Перпетуи, вторая – запись очевидцев кончины их. Характерно здесь то, что большая часть мучеников была захвачена в состоянии оглашения, так что крещены они были уже в темнице проникшими туда пресвитерами. Эти мученики производят такое высокое впечатление, что могут быть поставлены в уровень с Поликарпом и галльскими мучениками.
Между этими мучениками особенно выдаются женщины, прежде всего свободная, хорошо образованная матрона Перпетуя и молодая раба Фелицитата. Запись Перпетуи знакомит нас с ее духовным настроением: она прежде своей казни выдержала тяжкую внутреннюю борьбу со своими семейными привязанностями. Когда все эти христиане были взяты, еще до допроса явился к Перпетуе ее отец-язычник и умолял ее не признавать себя христианкою. Но Перпетуя отклонила этот совет чрезвычайно просто. Она указала отцу на стоявший вблизи какой-то кувшин и спросила: «Отец! Можно ли эту вещь называть иначе, чем кувшин?» Тот отвечал: «Нет». Тогда Перпетуя сказала: «И я точно так же не могу сказать о себе ничего другого, кроме того, что я христианка». Этот решительный отказ до того взбесил отца, что он готов был выцарапать ей глаза. И отец решился подвергнуть дочь одному из самых утонченных нравственных мучений: она была замужем и еще кормила грудью сына – отец решился не давать ей ребенка. И в темничном заключении, непривычном для женщины благородного происхождения и своею духотою, и теснотою, самою тяжкою пыткою для нее была именно мысль, что сын ее остается в то время голодным. Когда наконец благодаря посредству христианских дьяконов, которые давали денежные подарки стражам, мученики были выведены на тюремный двор подышать свежим воздухом и был принесен младенец, Перпетуя обрадовалась до того, что забыла всю тяжесть своего положения, а когда ей дозволили взять его в темницу, то этот мрачный острог вдруг превратился для нее в самый роскошный из дворцов.
Она и взятые с нею под арест находились еще в предварительном состоянии до окончательного допроса. Перед допросом опять посетил Перпетую ее отец, но уже чрезвычайно смягченный и растроганный. Он теперь думал не угрожать, а умолять свою дочь. Старик плакал, умолял пощадить свои собственные седины и положение всей семьи, которая не перенесет такого позора, что из их рода будет человек, казненный как уголовный преступник. Он умолял вспомнить о сыне, который может жить только ею. Он бросался к ногам дочери, обливал их слезами и целовал ее руки, называя ее не дочерью, а госпожею. Но Перпетуя стояла твердо и на все увещания отвечала: «Воля Господня да будет, когда я буду находиться на катасте (место допроса, нечто вроде скамьи подсудимых)».
Наконец допрос состоялся. Отец присутствовал здесь. Он сначала показывал сына и умолял сжалиться над ним. И сам судья убеждал Перпетую пожалеть отца и младенца и совершить жертвоприношение во здравие императора. Но Перпетуя сказала: «Отказываюсь». – «Ты христианка?» – спросил тогда прокурор. Она ответила: «Да, христианка». Таким образом, участь Перпетуи и всех с нею взятых была решена. Уже в тюрьме все эти оглашенные удостоены были святого крещения, потому что предстоятели христианской Церкви находили возможность проникать даже чрез тюремные запоры.
Все мученики осуждены были на борьбу со зверями в день торжества по случаю рождения сына императора. Раба Фелицитата в то время была беременна, и одним из самых тяжких ее мучений было опасение, что, по закону, казнь ее как беременной уже 8 месяцев будет отложена и ей не придется пострадать вместе с прочими. Но, к ее счастию, это положение разрешилось ее преждевременными родами. Эти роды были чрезвычайно трудны, так что присутствовавшие тут солдаты сжалились над нею и говорили: «Если теперь ты так страдаешь, то что же будет с тобою, когда отдадут тебя зверям?» Она отвечала: «В настоящее время я страдаю потому, что терплю за себя, а тогда я буду страдать за Другого, и этот Другой будет во мне и будет страдать за меня». Младенец Фелицитаты был взят на воспитание христианами.
С наступлением дня торжества все мученики, оставшиеся в живых, должны были быть отведены в цирк. По существовавшему тогда обычаю мужчин хотели одеть в костюмы жрецов Сатурна, а женщин в костюмы жриц Цереры. Но мученики протестовали против этого. Они сказали: «Мы явились сюда добровольно, мы решились пожертвовать жизнью, чтобы только не делать ничего подобного, сохраните же нам нашу свободу». Эта просьба была уважена. Присутствовавшие христиане отмечают как особую милость, что каждый из мучеников был избавлен от того рода смерти, который был им особенно неприятен. Так, например, Сатур готов был подвергнуться когтям всякого зверя, но для него не было ничего омерзительнее медведя. Несмотря на то, что после того, как он побывал без вреда в когтях леопарда, приказано было выпустить на него медведя. Но случилось, что медведя никак не могли выгнать из берлоги. Перпетуя вместе с Фелицитатой были отданы на растерзание свирепой корове, и здесь христианская мученица заявила в себе необыкновенную идеальную чистоту женщины. Перпетуя умирала с тем достоинством, с каким умирали самые высокие женские образы классической поэзии. Эта корова бросала несколько времени Перпетую рогами, и наконец она упала на арену. Но хотя она была ранена и обливалась кровью, ее первая мысль была о том, что рога коровы разорвали ее тунику и обнажили ее тело, и потому с необыкновенными усилиями воли она оправила разорванную одежду и прикрылась. Затем она вспомнила еще, что у нее растрепались волосы. Так как растрепанные волосы были символом траура, а она считала мученическую кончину особенно радостною, то она собрала настолько силы, что поправила свои волосы и приколола их булавкою. Затем, когда она могла подняться, то подошла к Фелицитате и, подав ей руку, помогла встать.
Все мученики зверями были ранены, но не до смерти. Поэтому по требованию народа приказано было с ними «покончить». Для этого существовал специальный гладиатор, существовало для этого и особое место. Но кровожадная толпа закричала, чтобы с ними покончили на середине, чтобы смерть их была всем видна. Мученики дали друг другу последнее «лобзание мира». Сатур с необыкновенной твердостью первый взошел на место смерти. Еще молодой и неопытный гладиатор, которому выпало покончить с мучениками, дрожащею рукою нанес Перпетуе несколько ран, и наконец она сама собралась с силами, чтобы направить нож в свое горло.
(продолжение темы на следующей странице)
 | назад |
| вперед |  |
