МОНАСТЫРСКАЯ ЖИЗНЬ
«ГЛАВНОЕ – СОХРАНЯТЬ ПАМЯТЬ БОЖИЮ»
Беседа нашего корреспондента с архимандритом
Валаамского монастыря ПАНКРАТИЕМ
Корреспондент: Отец Панкратий, вспомните то время, когда вы были простым монахом. Как вы тогда воспринимали жизнь в монастыре, что для вас было послушание, смирение, молитва? Насколько сейчас, когда вы уже стали архимандритом, изменилось или углубилось ваше представление об этих предметах?
Архимандрит Панкратий: Я принимал монашество в Троице-Сергиевой лавре в 1987 году. В Валаамскую обитель я был назначен Святейшим Патриархом в 1993 году, поэтому воспринимать эту обитель как простой монах я уже не имел возможности. Если же говорить о том, как воспринимает жизнь в монастыре простой монах, то главное его дело – это выполнять послушание. О многих проблемах, с которыми сталкиваются начальствующие в обители, монаху, послушнику знать просто не полезно для души. Здесь приходит на ум такое сравнение: идет корабль, рассекает волны. И игумен, и духовник монастыря – это носовая часть корабля, которая принимает на себя удары волн, непогоды.
И, конечно, о многом из того, что мне приходится делать в миру – встречи, деловые контакты, различные договоры и т.п., – братия монастыря не знает. Могу сказать, что, если сравнивать два этих периода в моей жизни, то, будучи простым монахом, спасаться гораздо легче, чем являясь настоятелем или наместником монастыря. В последнем случае, помимо моей личной ответственности перед Богом, на мне лежит ответственность и за всю братию, подвизающуюся в монастыре, многие из которых являются моими духовными чадами. Начальствующие отвечают не только за свои поступки, слова, грехи, но и за поступки своих подчиненных.
Корр.:Как вам удается совмещать суету забот наместника с тем, чем должна быть жизнь монаха, – молитвенным уединением, аскезой?
Архим.Панкратий: Это, пожалуй, самый трудный для современного монаха
вопрос. Дело в том, что современное русское монашество обречено на подобные контакты с миром. В этом изначально заложен некий парадокс: так как человек, уходя из мира, разрывает эти связи ради Царства Небесного и одновременно сейчас для того, чтобы
братия имела кусок хлеба, храм, где можно было бы молиться Богу, ему приходится очень много общаться с миром. Эти контакты часто очень разрушительны для души монаха, и последствия порой бывают страшными. Не каждая душа, не окрепнув молитвенно, способна
вынести мирские искусы.
В свое время, когда я был на горе Афон и встречался с некоторыми подвижниками-старцами, спрашивал среди прочего и об этом тоже. Приведу вам фрагмент моего разговора с о.Иосифом. Я спросил его: «Сейчас в России монаху приходится иметь много попечений. Чтобы восстанавливать обители, приходится много общаться с внешним миром – это наше служение, послушание, которое иногда на внешнем плане связано с полумирским способом жизни. И как в таком состоянии человек может удержать ум, удержать молитву?»
И вот что я услышал в ответ: «Способ нашего соединения с Богом не является единственным. Конечно, когда мы без забот, то через внутреннее обращение и молитву мы лучше соединяемся с Богом. Когда этого нет, тогда мы можем, по крайней мере, соблюдать заповеди.
И, как вы видите, мы занимаемся тем же самым. Мы могли бы остаться пустынниками в пещерах. Но патриархия призвала нас девять лет назад для восстановления обители. И мы пришли... Мы занимаемся служением любви, и другими обязанностями – в церкви, и вне ее. Но сейчас нет того внутреннего обращения, которое мы имели бы там. И мы чувствуем этот недостаток. Но однако мы не изнемогаем, для нас это не является великой заботой, потому что мы имеем единовидное попечение, ибо занимаемся одним делом. Это не так, как в миру, где нам надо бы женить детей, смотреть за внуками, заниматься бизнесом или воевать. У нас здесь одна, единственная работа, необходимая для жизни».
И уже здесь я стал находить подтверждение этих слов. И могу теперь ответить так: «Да, мое послушание связано с выездами в мир, встречами со строителями, спонсорами... К слову сказать, нехорошее это слово – «спонсор». Мне гораздо ближе «благодетель», «благотворитель». И тех людей, которые жертвовали и жертвуют на нужды монастыря, мы постоянно поминаем в молитвах... Итак, в общении со всеми этими людьми, когда мы имеем свои попечения, труды и заботы, мы должны всегда помнить о Боге. Всегда помнить, что мы это делаем не ради стен, не ради себя и своих интересов, а ради Господа. И осуществлять это служение мы должны одинаково. И послушник, несущий грязное ведро с помоями, – это ведро он несет для Бога, на эту работу его через эконома, благочинного поставил Сам Господь. И отчет о том, как он выполнял эту работу, он будет давать не человеку, а своему Создателю.
То же самое чувство должно быть и у начальствующего в монастыре, несущего более сложное и ответственное послушание. Он это делает для Бога, это его жертва Богу. Вся наша монашеская жизнь должна быть жертвой Господу. Это наша свеча, которую мы зажгли, придя в монастырь. И свеча эта должна гореть перед образом Божиим ровным, неугасимым светом. И, чтобы прийти к подобному осознанию и удержать это чувство в себе, для этого и нужны Иисусова молитва или какая-нибудь другая, или просто: «Господи, помилуй»! Я сейчас снова вспомнил Афон. Там старец Харлампий даже изумился, когда я стал говорить, что трудно удержать молитву, когда встречаешься, говоришь с кем-то, что это для меня трудносовместимо. Он мне показал четки: «Очень просто. «Кирие, елеисон, Кирие, елеисон...» Господи помилуй, Господи помилуй... Он даже не понимал меня, какая тут может быть сложность.
Корр.:Для него не было никакого труда вести разговор и молиться сердечной молитвой?
Архим.Панкратий: Да, конечно. Когда мы молимся, когда помним о Боге, то тогда мы меньше грешим. Эта память Божия нас будет останавливать. В нашем многопопечительном послушании и делании мы по-человечески, скажем, начинаем где-то переступать грань. И это молитвенное предстояние пред Богом нас остановит.
Если мы увлекаемся и продолжаем делать свое послушание как творчество, внося какое-то ненужное украшательство, действовать по страсти, то происходит страшная подмена. Человек в подобном случае начал дело ради Господа, а закончит ради мамоны. Пускай не денежной, но мамоны своих страстей. Это уже страшно, так как человек угождает не Богу, а себе, вернее, тому злу, которое в нем еще есть. Это важно понять всем, кто занимается такими попечениями, трудами. Главное – это сохранять молитву, сохранять память Божию, работать Господеви.
Корр.:Отец архимандрит, у вас, наверное, бывали такие случаи, когда человек, услышав имя Господа, открывался перед вами с совершенно неожиданной стороны. До этого он был, скажем, бизнесмен, политик, ...– несколько слов, и человек преображался.
Архим.Панкратий: Я удивляюсь и радуюсь за наших русских православных людей. Некоторые из них могут быть еще и далеки от Церкви, не обретшие своих корней, и дела их могут лежать далеко от области духовной. Но когда с ними начинаешь говорить о душе, о предназначении человека, о Боге, то происходит удивительное... Казалось бы, банкир все 24 часа погружен в цифры, у него круговорот финансовых вопросов... Но, услышав о Боге, с человека как бы спадает личина, уходит наносное, искусственное. И он раскрывает свое сердце. При этом могут быть и искажения, и непонимание, и упрямство. Но он заинтересован, он думает о духовном. И это сразу видно. Наверное, это отчасти связано с тем, что у нас сложная жизнь. Если взять Запад, то там жить легко. Все разложено по полочкам, все выверено, выхолощено. С западным человеком такого не происходит. Он всегда конкретен, решает определенный вопрос в той сфере, в которой ты с ним общаешься, – дольше ему не интересно.
Немного отвлекусь: монастырь очень часто посещает и помогает нам русская финка Марина. Она родилась в Финляндии, но по происхождению русская. И вот она говорит: «Мне скучно там, а приезжая сюда, я радуюсь даже этому беспорядку, крепкому словцу... У меня ностальгия по всему русскому».
Пускай у нас тут плохо и грязно, и сплошные болячки, и народ в ужасном состоянии, а, тем не менее, здесь сохраняется жизнь. Там же – сытое существование. Хотя на
Западе есть и церкви, и жить удобно. И то, что у нас такая неустроенность, и то, что мы пребываем в этих лишениях, – это, наверное, нас сохраняет Господь. В таком состоянии легче заглянуть в свою душу, посмотреть, для чего ты живешь, что ты делаешь,
обратиться к Богу. Для русского человека характерно сильное грехопадение, но если придет покаяние, то оно будет от всего сердца, со слезами. Из самых глубин греха, из самых глубин ада русский человек может откликнуться на призыв Бога и покаяться. В
русском человеке нет западной теплохладности. И очень жаль тех наших людей, которые прониклись духом Запада. С ними уже не поговоришь. У него «ланч», западный менталитет, он не потратит на тебя и лишней минутки. Русский человек о духовном с тобой будет
говорить еще два часа, и про обед забудет.
Корр.:В вашем монастыре работает трудником Эрик, родившийся в Америке. Его предки, русские по происхождению, когда-то эмигрировали из России. Подвизаются у вас и трое человек из Македонии (один из македонцев – иером. Мефодий на снимке справа) – они рассказывают, что после войны в тех местах их детства какое-то время жили монахи, покинувшие Валаам. Как вы думаете, что привело их сюда?
Архим.Панкратий: Всегда считалось, что русский человек – это православный человек. Его национальность, происхождение уходили на второй план. Он мог быть немцем, татарином, ханты, – но он принадлежал к русскому народу, потому что был православным. Настолько глубоко православие вошло в жизнь русского народа, стало его душою, плотью и кровью, что «русский» и «православный» стали синонимами.
Невозможно говорить о русском человеке, если он не православный. «Русский баптист» – это воспринимается уже как нечто инородное, нечто извращенное. Кажется, Император Николай II говорил, что русский человек не тот, кто русский по крови, а тот, кто любит Россию, кто готов жизнь свою положить за нее. Это было естественно для такой огромной страны, в которой жило множество национальностей.
С человеком, соприкасающимся с православием, иногда происходит интересная вещь: он потихоньку начинает становиться русским. Несколько лет назад я был в Америке и встречался с такими людьми, которые уже глубоко вошли в православие. Они вели себя как совершенно русские люди. Это очень интересный феномен. И людей подобного склада души тянет сюда, как на свою духовную Родину.
Корр.:В наше время случается такое, что человек, недавно пришедший в храм, предпринимает шаги, чтобы попасть в монастырь, ну а в монастыре желает подвизаться непременно в скиту. К вам приходят такие люди, и как вы их спускаете с небес?
Архим.Панкратий: Я бы не сказал, что это характерно только для нашего времени. Святые отцы, кажется, это написано у Иоанна Лествичника, говорили, что, если ты заглянешь в душу новоначального послушника, то чаще всего увидишь там стремление к безмолвию, непрестанной молитве, аскетической жизни. Редко бывает, что человек готов просто к послушанию. А послушание, по большому счету, – это высочайшее делание, это не просто исполнение какой-либо работы – это отсечение своей греховной воли пред волей Божией.
Мы верим, что когда человек приходит в обитель, то, во исполнение обетования Божия, «ни один волос не упадет с его головы без воли Отца Небесного», и ничего с ним здесь просто так не произойдет. Все происходит либо по воле Божией, либо по Его промыслу для нашего духовного возрастания. Это понимание приводит человека к смирению. Когда же приобретен навык к смирению, то тогда можно заниматься молитвенным деланием. Упражняться в той молитве, о которой писали святые отцы. Когда человек только что пришел из мира, он полон греховных привычек, в нем живы греховные воспоминания. Не умертвив в себе плотского человека, он начинает по своей гордыне исследовать сердце, пытаясь проникнуть в духовные глубины – все это часто приводит к духовной катастрофе. В таких случаях духовнику нужно быть очень внимательным и объяснять, что важна не сама по себе молитва, не само уединение, – важна вся жизнь человека, его предстояние пред Богом.
Здесь все важно: как человек спит, молится, вкушает пищу, что думает, к чему привязан, как исполняет послушание. Человек может молиться часами, но если он своевольничает, делает не так, как просит его духовник, то этот человек на опасном пути, находится в заблуждении. Это понимание приходит с опытом. Радует то, что у нас сейчас открылось много монастырей, – но возникает вопрос: «А где же взять столько опытных наставников»? Ведь мы начинаем постигать какие-то вещи лишь спустя десятилетия после принятия монашества. А где взять духовного опыта человеку, которого только что постригли? Какой он монах? Монах – это не тот, над которым почитали молитвы и кому выстригли клок волос на голове. Монах – это тот, который всю жизнь посвящает Богу и ради Бога делает то, что ему поручено священноначалием. «Монах», по слову старцев, – это ум, зрящий Бога. Это человек, который всегда направлен к Богу и живет только ради Бога и по Богу, как говорит Симеон Новый Богослов.
Корр.: История Валаамской обители несет в себе несколько исторических этапов. Что бы вы могли сказать о последнем этапе, о процессе восстановления монастыря, участником которого вы являетесь?
Архим.Панкратий: Да, сейчас происходит новое возрождение монастыря. Таких периодов в истории монастыря было немало. Они отличаются один от другого. О древности мы почти ничего не знаем. Лучше известен исторический отрезок с XVII столетия по 40-й год XX века. И, конечно, мы больше ориентируемся именно на этот период, так как затем монашествующая братия разделилась на приверженцев «нового» и «старого» стиля, потом ушла в Финляндию. Мы, естественно, учитываем сейчас изменившиеся обстоятельства жизни и в стране, и у нас на острове.
Так уж сложилось, что на Валааме теперь, помимо монастырских, живет мирское население, да и сами люди, приходящие в монастырь, теперь другие. Одно дело, когда человек воспитывался в традициях православной церкви, и другое, когда человек обратился к вере не так давно и имеет за плечами атеистическое воспитание и порочную жизнь. Прежние монахи были мастеровые, многое умели делать своими руками, творили на острове просто чудеса. Нам же приходится многие вещи начинать с нуля. Я имею в виду навыки к простому, где-то и тяжелому, повседневному труду. Люди, приходящие сейчас в монастырь, – часто это покалеченная после наркотиков и безумной жизни молодежь. И поэтому речь идет о том, чтобы хоть как-то исцелиться, очиститься от этой грязи и начать, пускай в малой степени, жить по-монашески.
Корр.:В монастырь очень часто приезжают монахи с Нового Валаама, они чувствуют здесь свою духовную родину. Как воспринимают их братия?
Архим.Панкратий: Отношения с Ново-Валаамом довольно-таки интересные, потому что у нас в каком-то смысле продолжается то разделение, которое возникло в 20-х годах из-за стиля. Мы представляем ту часть братии, которая осталась верна старому стилю, верна святоотеческому календарю, древнему благочестию, они же выбрали «обновленный» православный стиль. Не будем давать оценки этого выбора, но это разные пути, так как календарное летоисчисление – это лишь одна сторона, есть еще и более глубинные взаимосвязи. Вокруг Ново-Валаамского монастыря сейчас собрано несколько секуляризированное сообщество людей, да и сам монастырь более похож на культурный православный центр. Там и народная академия, и реставрационные мастерские, и библиотеки, проводятся различные симпозиумы, семинары. «Это именно то, – как говорил прежний архимандрит Ново-Валаамского монастыря, – что сейчас нужно Финляндской Православной Церкви. Другого финский народ принять пока не может и не захочет». Другой вопрос – какая сейчас эта церковь? В каком состоянии она находится?
Мы, насельники Валаамской обители, стараемся быть полезными своей церкви, своему народу. И наша главная задача – жить по заповедям, осуществляя деятельное покаяние и показывая этим, что и сейчас можно жить по-христиански. Чтобы люди, часто отчаявшиеся, потерявшие ориентиры в жизни, смогли прийти в монастырь и увидеть, что возможно жить совершенно по-другому. И в этой другой для наших соотечественников жизни могут быть и братская любовь, и жертвенность, и нравственная чистота.
Соприкасаясь с благодатью этого святого места, беседуя, трудясь с братией, они укрепляются в вере, укрепляются в мысли, что жить нужно по-христиански, и что только в этом их личное спасение, спасение русского народа и страны. Укрепляясь в монастыре и возвращаясь в мир, эти люди часто становятся центрами, вокруг которых начинают собираться страждущие и обремененные. От одного светильника веры загораются новые и новые огоньки. Это и есть одна из главных задач монастырей в наше время, погрязшее в пороках и страстях: нести свет Христовой веры в мир, стяжав при этом Бога в своем сердце.
Записал И.ВЯЗОВСКИЙ
| назад |
| вперед |  |
