БЕСЕДА

 

«А В МАЛЕНЬКОМ ХРАМЕ ВСЕ НА ВИДУ...»

В прошедшую субботу в самом центре Сыктывкара, на Октябрьском проспекте, в домовой церкви подворья Кылтовского Крестовоздвиженского монастыря была отслужена первая Божественная литургия. Совершалась она на переносном антиминсе, поскольку храм еще не доделан и не освящен. Между тем все ждали, что на Крестовоздвиженье освящение состоится. И это интервью с главным архитектором храма Павлом Павловичем Резниковым готовилось именно к этому событию. Хоть оно и не состоялось, мы все же печатаем его. Тем более, что разговор после этих неожиданных неурядиц получил новый, интересный поворот.

На пятачке

– Павел Павлович, согласитесь, картина довольно странная. За короткое время в центре Сыктывкара, в Мичуринском парке, вырос огромный храм баптистов-евангелистов. Говорят даже, что у этой конфессии он самый большой по размерам в Европе. И рядом, в одном квартале от этого исполина, строится маленький православный храмик. Строится четвертый год, а конца не видно. Нынче, на праздник Воздвижения, его собирались освятить – и опять не получилось, перенесли на праздник Введения. Почему такая разница? Обращаюсь с этим вопросом именно к вам – вы ведь проектировали и тот, протестантский, храм, и этот – православный.

– Сравнивать трудно. Храм в Мичуринском парке закладывался в совсем другое время, в разгар перестройки, и деньги на него шли от самых разных организаций, большие деньги. В отличие от него, подворье, в которое входит небольшая Воскресенская церковь, строится с миру по нитке. Буквально от проекта до кладки кирпича все делается бесплатно. Сколько работаю в архитектуре, никогда мне, проектировщику, не приходилось заниматься поиском кирпича, а тут – в порядке вещей. Бывало, кирпич приходил то по два, по три, даже по полтора поддона – и сразу в дело. Это не от скупости людей, напротив: отдавали то, что самим нужно, через не могу, так сказать, последнюю копеечку. Очень помог Игорь Павлович Архиереев, начальник завода железобетонных конструкций, другие организации – Южные электрические сети, 50-е строительное управление и так далее. Представьте, когда еще нулевой цикл делали, стоимость одной сваи была миллион рублей. Так ведь нашлись...

– А почему подворье православного монастыря решили строить рядом с протестантским храмом? Так было сразу задумано?

– Нет, с матушкой Стефанидой, настоятельницей Крестовоздвиженской обители, мы изъездили весь город, прежде чем это место нашли. Оно хорошо тем, что в самом центре города, в такой как бы духовной зоне. Вплотную к нему примыкает женское общежитие педагогического училища. Эти девчата будут воспитывать наших детей, и сейчас соседство с православной святыней им не повредит. Помимо церкви, крестильни, монастырских помещений, в проект подворья заложен еще зал, где можно проводить лекции, заниматься хоровым пением и т.д.

rezn2.jpg (10830 bytes)
У деревянного храма в
п.Зеленец (под Сыктывкаром),
построенного по проекту
П.Резникова – на снимке

– Как вам удалось уместить все это на маленьком пятачке земли?

– Места там, действительно, немного, но оно будто специально было оставлено для нас: улица в этом месте не завершена, дома стоят углом, так что мы хорошо туда вписались. При этом не тронули сквера – березки остались на месте, они почти касаются ветками стен. Так что все остались довольны. Вообще-то еще вначале, когда решался вопрос с местом, мы с матушкой Стефанидой разговаривали с жителями соседних домов, нет ли с их стороны неприятия. Нет, слава Богу. В святом месте такого не должно быть. Вот рассказывают случай с одним московским митрополитом, это еще до революции было. Проезжал он по городу в пролетке и услышал со стороны площадки, где церковь строилась, отборную ругань. Спешился, заглянул на стройплощадку – там две женщины сцепились, чуть ли не дерутся. Что же сделал владыка? Приказал разобрать построенное и перенести в другое место. Вот так.

У нас хоть и небольшое здание, но оно, как бы это сказать... для Бога. Оно еще не достроено, а в нем давно уже молебны служатся – и в алтаре на втором этаже, и в рабочем балке, рядом со стройкой. Люди ждут с нетерпением, когда он откроется, и приходят сюда молиться. Хоть и небольшая, но община уже складывается.

Вообще я считаю, что таких маленьких храмов с компактными приходами должно быть как можно больше в городе. Во-первых, это для людей удобно, не надо далеко ездить. Во-вторых, появится настоящая приходская жизнь.

– Священник будет знать своих чад по именам...

– Не только. Когда прихожан мало, он может войти в семейное положение каждого, знать, сколько у кого детей, как они учатся, что-то посоветовать в разных жизненных ситуациях, кого-то приструнить. Как это было до революции, когда священник был вроде семейного врача – врача души. Опять же, если у кого какая беда, батюшка может объявить об этом с амвона: вот, мол, братья и сестры, у вашего соседа из такого-то дома, такой-то квартиры проблема появилась. Давайте все ему поможем! Это и называется – помочь ближнему, потому что в небольшом приходе все ближние, а в большом – уже дальние получаются, никто ни о ком ничего не знает. Или вот ситуация. Приходит новообращенный в большой храм – народу тьма, несколько священников служит, а обратиться-то и не к кому. Потому что много здесь таких, как ты. А в маленьком храме все на виду: тебя и встретят, и покажут, как свечку держать, и вообще о православии расскажут. Сегодня, когда народ наш церковно необразован, воцерковить его могут только такие маленькие приходы.

– Но строить много храмов, хоть и маленьких, это же дорого?

– Ну, если посчитать, сколько средств затрачено на возведение Стефановского собора, который сейчас в Сыктывкаре уже под купол подведен, то дорого не покажется. Хотя, конечно, в столице республики должен быть один большой – кафедральный – собор, но только один. Остальные надо строить поменьше.

– А как строить, если денег нет? Вы же сами говорите, что история с подворьем тянется уже четвертый год. На Бога полагаться? Мол, главное взяться, сваи забить, а там вышней помощью и средства появятся, чтобы работы продолжить.

– История с нашим подворьем – случай особый, очень монастырь нуждался в нем, поэтому и взялись. И обязательно достроим. Но это же не норма. Да, согласен, на Бога надо уповать во всем. Но переваливать на Бога... Одно дело, человек молится: «Господи, помоги!» И совсем другое, когда он рукой так махнет: «А-а, все равно мне Бог поможет». А не поможет! Что ты такое сделал, чтобы тебе Бог помогал? Господь участвует в наших делах через сторонних людей, и если они, эти люди, видят твою самонадеянность, несерьезность, то как может прийти помощь через них?

Перед тем, как браться за храм, надо поначалу взвесить свои – именно свои – возможности. Собраться сходом, как встарь бывало, и порешить: вот нам нужна церковь, так что, братья и сестры, будем отдавать десятину – десятую часть своей зарплаты. Если невмоготу, то отдай свои умения и руки: приходи штукатурить, белить... Или же ищи доброго жертвователя. А то бывает, и об этом я Владыке говорил на епархиальном совете, обращается ко мне молодой священник: вот, храм задумал строить. А знает ли этот, полный великих планов батюшка, сколько сейчас стоит кирпич или хотя бы те же проектные работы? Я, например, могу бесплатно проект сделать – общий план. Но там же целый коллектив должен работать, рассчитать коммуникации, электрическую, водопроводную сеть. Кто им заплатит?

Христос говорил: если вы собираетесь строить дом, подумайте – сможете ли его завершить? Чтобы не получилось так, чтобы соседи потом смеялись над вами. Ведь это же обман, неправда – браться за то, что не можешь потянуть.

Семь раз отмерь

– Раньше, наверное, проще было. Никаких градостроительных комиссий, инспекций, пожарной безопасности. Строили на глазок, и дело спорилось.

– Да никогда такого не было! Всегда специалистов звали, настоящих мастеров, с Устюга, Вологды – и платили им. Шапку по миру пускали. Для Бога же все это... Конечно, Самому Богу ничего не нужно – Он вон какие совершенные вещи сотворил, весь мир необозримый, в котором все есть. Но ведь и мы должны стараться – соответствовать Его замыслу. Если человек придет к Нему в уродливый храм – это же... грех.

И на глазок, как вы говорите, никогда не строили, это заблуждение. Даже великие мастера прежде семь раз мерили, а потом брались за дело. Хотя, конечно, все было по-другому. Случалось вам ходить с экскурсией по домику Петра I в Петербурге? Тогда, наверное, видели там музейчик знаменитого архитектора Растрелли. На стенде выставлен проект одного из его огромных зданий. Представьте, состоит он всего из 4-х листов: фасада, плана этажей, общего разреза и рисунка ордера – украшения колонн. И ничего больше! Только масштабная линеечка еще нарисована, по которой строители должны определять размеры и пропорции. Если сравнить с сегодняшней проектной документацией, в которой утонуть можно, с кипами чертежей, где каждая деталь разрисована, – то эти 4 листа – вроде как насмешка над нашим временем. Дело в том, что старым мастерам, в отличие от сегодняшних, этого было достаточно, им не требовалось объяснять детали. Это же потомственные умельцы были: с малых лет отец брал сына на стройку, и тот все постигал с азов – под конец он знал буквально все, поболе иного инженера. И все равно без проекта, без этих 4-х бумажных листов даже он не мог обойтись, сколько бы пядей во лбу ни было.

– А вот Покровский собор в Кижах, говорят, одним топором, без плана, делали.

– Да, рассказывают, что был такой мастер Петр, который, сотворив из бревен чудо, закинул топор в Онегу – мол, лучше уже не построить. Но это красивая легенда. По моему убеждению, Покровский собор строил не обычный плотник, а монах, причем хорошо образованный. И, конечно, план у него был. На чем он его чертил – на кусочке бересты или палочкой на песке, не играет роли. Не удивлюсь, если он и модель из глины или веточек делал. Потому что... ну никак не способен человек такое одним воображением создать!

Мы, кстати, в архитектурном институте на примере этого собора учились составлять пропорции. А также брали за идеал другие карельские церкви. Лично я занимался отмывкой деревянного кондопожского храма. Отмывка – это такое ученическое упражнение. Берешь китайскую тушь и как бы рисуешь фотографию объекта: сначала схематично, в плане, потом накладываешь слой за слоем, вплоть до полутеней, объемности. И вот что я заметил. Когда смотришь на первый слой, на схему храма, то сразу чувствуешь: э-э, да ведь эту схему уже кто-то чертил до тебя, видна человеческая рука! Архитектор такие вещи тонко чувствует. Так что, куда ни копни, всему предшествовали расчет, проектные работы.

Чудо из дерева

rezn1.jpg (9824 bytes)
Храм в Троицко-Печорске

– Вам тоже, насколько знаю, приходилось строить деревянные храмы?

– Да. В Троицко-Печорске, в родных местах. Потом здесь, под Сыктывкаром, в районе птицефабрики. Еще в Зеленце. Или вот в Объячево – там работы пока продолжаются, но скоро закончат.

– А почему бы и в самом Сыктывкаре не строить церкви из дерева? Вы же говорите, должно быть много небольших храмов. Из дерева можно много настроить – и дешево, и быстро...

– ... и недолговечно.

– Почему же? Вон старые дома по двести лет стоят.

– Ну, сравнили! Раньше из бруса не строили, а выискивали самое отборное дерево. Скажем, брали не просто сосну, а особо гнилостойкую – такая только на болотах растет. Причем брали в четко определенное время – в феврале, как только морозы спадут. Секрет в том, что в этот момент влаги в древесине совсем нет: мороз-то, будь влага, разорвал бы дерево; в то же время корни еще не ожили, не потянули сок. Тут и надо ловить момент. Ведь если на солнце сушить, то это будет не то дерево. Видите, сколько уже сложностей? Пойдем дальше. Вот, казалось бы, простая вещь – как бревна класть. Все знают, что надо северной стороной наружу. То есть надо смотреть на срез бревна: где кольца плотнее, там дерево было обращено к северу, значит, с этой стороны меньше гниет. Все знают, но кто на эту мелочь смотрит? А ведь из множества таких мелочей и складывается... Опять же важно, какая конструкция дома и чьими руками он сделан. Вот мой родовой дом под Троицко-Печорском. Бревна по 30 сантиметров в диаметре, доски на потолке толстеннейшие, из цельных деревьев вытесаны. И как! Дому сто лет, а щели в потолке миллиметровые. Это ведь тоже на долговечность дома влияет. Или еще такая «мелочь». Сейчас бревна прокладывают паклей, которая сразу же начинает гнить, слеживаться, образуя щели в стенах. А раньше прокладывали только мхом.

– А я думал, это по бедности, мхом-то...

– Что вы! Мох – сам по себе прекрасный антисептик, не допускает гниения. Кроме того, он не слеживается, а наоборот, от влаги разбухает, превращает стену в единый монолит. Видите, сколько разных требований? Сейчас все это трудно соблюсти, да и где настоящих мастеров найдешь? Нет, это искусство, увы, нами утрачено. Потом, не забывайте, многое зависит и от конструктивных особенностей. Старые дома в Коми – гениальны, все там тщательно продумано. Вообще-то это традиционные вологодские дома, и для наших крайних северных условий ничего лучше нет. Весь двор в них под одной крышей – внизу животные дышат, посредине люди, наверху сухие сеновалы. Особый микроклимат. Некоторым горожанам кажется, что тесно в таких домах, и крыши, мол, у них пологие, как снег-то убирать? Но и тут все продумано: снег вообще не убирали, снеговая шапка нужный микроклимат сберегала. А теснота – это только кажется, места было достаточно и для огромных семей.

Глаза художника

– Теперь, может быть, не совсем корректный вопрос к вам, Павел Павлович. Вы православный человек, член епархиального совета, много помогаете приходам. Знаю, и возрождению Троице-Стефановского Ульяновского монастыря помогали совершенно бесплатно. И как-то странно, что вы – автор проекта протестантского храма в Мичуринском парке. Насколько помню, их пресвитер собирался строить что-то поскромнее, ведь не в традициях евангелистов-баптистов возводить величественные соборы. А вы настояли именно на таком соборе.

– Я уже говорил, что строить уродливо для Бога – это грех. Хотя, честно говоря, в ту пору, когда с архитектором Эриком Павловичем Булатовым загорелся этой идеей, я еще не был верующим. Первый раз в жизни проектировал храм, и такой был энтузиазм! Даже чуть протестантом не стал.

– С виду он напоминает лютеранский Домский собор, что в Риге. Это не случайно?

– Может быть. Одно точно объединяет – орган. Мы ведь собирались орган установить, для чего и спроектировали концертный зал на 1200 мест, с балконами. Как и в Домском соборе, он мог использоваться и верующими, и любителями музыки. Что же касается архитектурного облика, то, конечно, этот собор не православный. Наши – более пластичны по форме, ближе к природным очертаниям. Хотя и этот храм элементарно можно переделать в православный – на шпили поставить луковички. Такой прием используется, особенно в деревянном зодчестве. Сразу будет другой вид. Там и алтарь есть, хотя протестантам он не требовался – так получилось. Он, правда, не апсидной формы, но приспособить несложно. Как там дело пойдет, не знаю. Все в воле Божьей.

– А как вы стали православным?

– Я работал тогда в «Комикоммунпроекте» главным архитектором. И дали нам задание подготовить предложения по ремонту бывшей Вознесенской церкви – единственного каменного храма, сохранившегося в Сыктывкаре. Кто только эту церковь ни использовал, фактически свалка была, а в стенах – огромные щели. Теперь же хотели определить ее под музей. И вот как Господь вел: под видом музея мы провели там полный ремонт, и буквально через месяц церковь вернули православным верующим. Стал я его посещать. Церковнославянский толком не понимал, но тянуло на службы. Удивительно, но даже после надругательств, запустения эти стены – я чувствовал – сохранили намоленность. Поначалу с костылями тяжело было стоять, уходил до окончания служб. А потом стал не замечать усталости.

– Родители у вас верующие были?

– Мать всегда молилась за нас, пыталась приобщить к Церкви. Но, к сожалению, с родителями я мало жил.

– Почему?

– Долгая история. Мать у меня –коренная коми, а отец с Украины, репрессированный – лес валил в троицкопечорской тайге. Из лагеря он вышел во время войны, но на фронт не взяли из-за травмы, полученной на лесоповале. Чтобы мы не умерли с голоду, стал он ходить на охоту – кормил лосятиной весь поселок. Но нашлись злые языки, так что могли нас снова в лагерь упрятать за просто так. Пришлось нам всей семьей бежать. Приехали на родину отца, он мазанку поставил, зажили снова. Было мне тогда пять лет. И вдруг я зрение потерял, хотя прежде был совершенно здоровым мальчишкой. До семи лет жил в полной темноте. А потом... Сам я не помню, но будто бы я это старшей сестре рассказывал, и она запомнила. Приснилась мне женщина в светлом, по всей видимости, Богородица, и сказала, что я могу выбирать: глаза могут поправиться, но я тогда лишусь ног. Я, конечно, выбрал глаза – так хотелось видеть белый свет. И вот, представьте, зрение вернулось! А ноги отнялись. Повезли меня в Донецк, потом четыре года лежал в больнице в Мариуполе, потом в Ленинграде... Ноги – вот до сих пор на костылях хожу. И слава Богу! Представьте, тысячи людей в потемках живут, вылечиться не могут. А мы, это же счастье, все видим, любуемся миром! Сейчас у меня интересная работа, есть машина «Ока» – люблю ездить, сейчас вот собираюсь на ней в Петербург, оттуда теплоходом на Валаам. Что еще человеку надо?

– Архитектором стать вы в больнице решили?

– Вообще-то я не собирался им становиться. Ленинградский институт детской травматологии, где я лежал, стоял по соседству с политехническим институтом, который как бы шефствовал над нами. И вузовские преподаватели читали нам, лежачим детям, общеобразовательные дисциплины. Тогда я здорово полюбил химию: даже во сне представлял атомы и молекулы. Получив аттестат, легко поступил в тот самый политех, на отделение ядерной химии. Но тут вызывает ректор, лауреат Нобелевской премии, очень я перед ним робел. И сообщает, что человек с моим здоровьем не может работать с радиоактивным материалам, даже маленькая доза облучения будет губительна. Предложил выбрать какое-нибудь другое отделение. Но ничего я не ответил.

Приехал я к себе в Троицко-Печорск, думаю: а как же дальше жить? Тут сестра: «Паша, ты же любил по дереву резать, фигуры лепить. Может, тебе на архитектурный поступить?» Ну, я и поступил.

А лепку я, и вправду, любил. Помню, отец на Украине, чтобы прокормить нас, устроил гончарный круг и стал делать кувшины, кринки. Мать ходила их продавать. Для нас, детей, иногда игрушки делал, грубые такие: птичек разных, свистулек. А однажды к нам в мазанку зашел какой-то странник, попросился переночевать. Видит, глина лежит, и слепил всадника на коне. И это было таким чудом – на всю жизнь. А потом, в Донецке, врач подарила мне пластмассового лебедя. Представьте, каждое перышко на нем видно, даже глазки-бусинки! После этого добыл я маленький скальпель и сам стал фигуры вырезать.

По окончании архитектурного института работал по профессии. В 93-м организовал свою мастерскую. Тщеславия такого, как в молодости было, уже нет. Домов много понастроил, так что за количеством не гонюсь. Сейчас понимаю, что надо красиво строить – это главное. Сыктывкар ведь очень уютный город, его беречь надо, не уродовать.

– Вначале вы говорили о том, что в каждом городе должно быть много небольших храмов. Сколько, по-вашему, нужно для Сыктывкара?

– Мы живем в грешном мире: пройтись по болоту и не замочить ноги невозможно, так что грязь надо отряхивать почаще. И если б на каждом углу стоял храм – это хорошо. Но будем реалистами. Как минимум, в городе должно быть по одной церкви на каждый район, а в таком районе, как Эжва, – два.

Вот достроим подворье с Воскресенской церковью, начнется там молитва – сами увидите, как изменится атмосфера в центре города. Мы очень рассчитываем на жителей этого района. Приходите на стройку, ваша помощь может понадобиться.

Беседовал М.СИЗОВ

sl.gif (1638 bytes)

назад

tchk.gif (991 bytes)

вперед

sr.gif (1667 bytes)

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта


eskom@vera.komi.ru