ПРАВОСЛАВНАЯ ПЕДАГОГИКА
ЕЕ РУССКАЯ ЖИЗНЬ
29 сентября в пригороде Нью-Йорка Вэлли-Коттедж в возрасте 96 лет скончалась старейший православный педагог и писатель, профессор Софья Сергеевна Куломзина, сообщило Мировое агентство православных новостей.
Софья Куломзина (урожденная Шидловская) родилась в Санкт-Петербурге в 1903 году. Дочь последнего вице-председателя царской Думы Сергея Шидловского, вместе с семьей она покинула Россию в 1920 году. Училась в Германии и США (по рекомендации митрополита Евлогия), где получила степень магистра педагогики. Принимала участие в религиозно-философских собраниях, проводившихся выдающимися русскими религиозными мыслителями Николаем Бердяевым, о.Сергием Булгаковым и Семеном Франком.
До конца 40-х годов Софья Шидловская жила во Франции, полностью отдав себя работе с детьми в Русском студенческом христианском движении. Вместе с Елизаветой Скобцовой (впоследствии — матерью Марией) она оказывала материальную помощь нуждающимся русским эмигрантам. В годы нацистской оккупации, оставаясь во Франции, она оказывала посильную помощь советским военнопленным.
После переезда в США в 1948 году Куломзина основала Комиссию по православному образованию и с 1954 года в течение почти 20 лет преподавала в Свято-Владимирской духовной семинарии в Крествуде (штат Нью-Йорк) религиозную педагогику. Свято-Владимирская семинария присудила ей за труды почетную степень доктора богословия.
В 1932 году Софья вышла замуж за инженера Никиту Куломзина, который жив до сих пор. У Куломзиной остались три дочери, сын, 11 внуков и 12 правнуков.
В последние годы Куломзина принимала активное участие в духовном возрождении новой России, являясь президентом ассоциации «Религиозные книги – для России». С.С.Куломзина – автор книг «С нами Бог», «История Православной Церкви», «Закон Божий» в 5 тт., ставших классикой православной педагогической литературы. В возрасте 77 лет Куломзина опубликовала книгу своих воспоминаний под названием «Много миров: русская жизнь». В России изданы ее книги: «Наша Церковь и наши дети» (1993), «Семья – малая церковь» (1997), «Закон Божий» (1991), «Рассказы о святых» (1996). Мы предлагаем вашему вниманию фрагмент лекции С.С.Куломзиной «Что и как преподавать детям в воскресной школе» (1990), который, несомненно, может быть полезен не только православным педагогам, но и родителям.
РЕБЕНОК У ВРАТ ЦЕРКОВНОЙ ЖИЗНИ
Из лекции Софьи Куломзиной
«Что и как преподавать детям в воскресной школе»
С самого начала мне хочется, чтобы для нас всех было ясно, что мы понимаем под Законом Божиим. Это не есть просто предмет, который мы делим на части и «проходим» сначала реки, потом города, потом горы. Закон Божий – это те сведения, те понятия, которые мы хотим внушить и передать детям, чтобы они могли жить наиболее полной христианской православной жизнью. И мы, законоучителя, занимающиеся детьми, должны всегда помнить: то, что мы стараемся передать, – это только знания о Боге, о Церкви, но это не есть сама жизнь в Боге, это не есть самое познание Бога.
* * *
Если мы хотим, чтобы эти школы были полезны, нужно очень тщательно и продуманно приготовить и то, что мы преподаем, и то, как мы это преподаем.
Школа хороша, если она вводит детей в опыт церковной жизни. Это ее цель. Она должна быть входом в Церковь и должна быть открыта жизни. Она должна втягивать, потому что в ней происходит что-то для детей интересное. И в то же время она является как бы прихожей, передней комнатой, которая должна быть открыта и вводить своих учеников в жизнь прихода и в жизнь Церкви.
Например, в приходе, в небольшом приходе, при работе с самыми маленькими, четырех-пятилетними, детьми очень важно учительнице привести детей в храм не во время богослужения, а когда богослужения нет, чтобы можно было показать им – как прикладываться к иконе, как надо стоять. Дети не могут понять это в объяснениях, им надо дать ручками это попробовать, показать, что на этой иконе, что на той, дать тронуть, понюхать, хорошо бы вынести и показать им кадило – что это такое, как оно действует. Важно помнить, что 4-5-летние дети воспринимают гораздо сильнее органами чувств: зрением, обонянием, ощущением, слухом, чем только через словесные объяснения.
* * *
Мы, когда дети были семи-восьми лет, проводили с ними в одной школе детское говение. Занятия проходили в пятницу вечером, и уже за два последних урока во всех классах школы с детьми были проведены беседы о покаянии, об исповеди, о том, как исповедуются и т.д. Потом мы вовлекли детей как могли. Старшие девочки приняли участие в выпечке просфор: та женщина, которая пекла просфоры для литургии, специально один раз испекла эти просфоры с нашими девочками из школы. Всем детям было задано приготовить дома и принести ими самими написанные записки о тех, за кого они хотят помолиться за упокой и за здравие. С учительницей все дети подготовились петь некоторые части литургии – «Господи, помилуй» во время ектений и одно-два песнопения. Дети, конечно, технически, может быть, не так хорошо пели, но звук детских голосов был такой ангельский! Тех детей и подростков, которые любили церковное пение и участвовали в нем, как бы они потом ни отходили от Церкви, эта ниточка всегда будет держать.
Мальчики, конечно, были привлечены к прислуживанию вместо семинаристов на этой литургии, девочки – к чтению, читали апостол, часы. Исповедь была накануне вечером, а проскомидию священник совершил перед царскими вратами, в храме, причем все дети стояли вокруг, и пока он вынимал частицы, они по своим запискам читали имена тех, кого надо было помянуть. Я стояла рядом с шестилетним мальчиком и помню, как он переживал, что вот он читает имена!
* * *
У детей в три-четыре года нет понятия, что Бога нет, – такого, если хотите, сознательного атеизма. Но ребенок, который растет в атмосфере, где о Боге не говорят, Бога не знают, Богу не молятся, просто не знает о Нем.
А у ребенка, растущего в христианской и верующей семье, есть понятие о Боге, он видит, что упоминают Бога, что крестятся, что мать или отец, бабушка молятся, и все эти понятия входят в его жизнь. И первое, что он может сказать, что он может понять, – это когда ему говорят: «Боженька все сделал, и солнышко, и звезды». Я всегда вспоминаю маленького трехлетнего ребенка. Мать с ним вечером помолилась, ну как можно молиться с таким ребенком: «Господи, помилуй папу, маму», а потом он высунулся в окно, взглянул на небо и сказал: «Спокойной ночи, Боженька!» – и пошел спать. И вот эта вера, уверяю вас, именно по-евангельски – та, которая и нужна человеку, а говорить детям какие-нибудь определения, формулы, по-моему, ни к чему.
* * *
Очень важно никогда не говорить то, что для нас самих неправда, и не сочинять рассказы про Иисуса Христа, про Матерь Божию, про Церковь, про чудеса – такие, какие потом им надо будет откинуть, когда они станут взрослее.
Я до сих пор помню неприятное чувство, которое у меня ребенком осталось: в дореволюционной России нам давали пропись переписывать, стихи Блока, если я не ошибаюсь:
Боженька весь беленький
С
седенькими бровками,
Платьице застегнуто
Божьими коровками.
Мне было тогда, вероятно, лет девять-десять, и я помню мое внутреннее чувство отвращения.
Вот другой случай, когда вы тоже рассмеетесь, и все-таки он меня меньше шокировал, чем «Боженька весь беленький». Одна молодая женщина, приехавшая из советской России, интеллигентная, неверующая, но крещеная в православии, вспоминала, как родители ее были тоже атеистами, но в семье была бабушка верующая. И она маленькой пятилетней девочкой спросила раз бабушку: «А что такое Бог?» Она задумалась, что ей сказать доброе, сильное и хорошее, и говорит: «Ну, Боженька – это как дедушка Ленин». И понимаете, в этом была для нее какая-то правда. Бабушка поискала то, что для 4-летнего ребенка, ходившего в детсад, все время провозглашалось как что-то доброе, сильное и хорошее. Так что очень важно никогда не говорить детям неправду. Говорить им то, что правда, но говорить это в такой мере, в таких словах, которые доступны для их понимания.
* * *
Церковь наша допускает детей к таинствам. Во-первых, таинство причастия. Все вы видели: мать подносит младенца, ему еще несколько месяцев. И вот, собственно, первое, что мать пугающегося младенца говорит ему: «Это вкусно, это хорошо». И ведь это правда, что причастие вкусно, и правда, что это хорошая пища. На этом периоде надо, чтобы ребенок понимал, что это хорошо, что это вкусно. Я до сих пор вспоминаю старенького батюшку, очень простого, в нашем приходе. Моей первой дочери было несколько месяцев, всегда очень хорошо причащалась, но как-то она заболела, и во время болезни ей давали с ложечки невкусное лекарство. И вот я ее первый раз после этого приношу в церковь, и она не хочет причащаться, отворачивается. Наш о.Иоанн так был этим огорчен, что после этого пришел к нам в гости чай пить, – он взял мою шестимесячную Елизавету на колени и стал с ложечки кормить ее вареньем, чтобы Елизавета знала, что батюшка дает всегда вкусное. Если хотите, это правильно. Это был простой батюшка, не ученый, но реакция его была правильной.
Следующая ступень – это когда дети начинают понимать, что это что-то особенное, что-то святое. Вот уже в два года ребенок чувствует, что родители к этому относятся как-то по-особенному, благоговейно.
Когда дети дорастут до трех-четырех лет и начнут понимать рассказы, тогда надо рассказать о Тайной вечере. И именно об этом. Со всеми подробностями – и как нашли комнату, и какая она была устланная, и как ученикам ноги умыл Христос. И в этом рассказе упомянуть и слова Христа на Тайной вечери.
* * *
Маленькие дети не способны еще воспринимать ничего в понятиях хронологии, времени и географии, места, где происходит событие. Поэтому надо рассказать так, как будто все это произошло или происходит сейчас. Очень удачно, когда им даешь рисовать: нарисуй и самого себя тоже, что ты там стоял и это видел. Про какое-нибудь чудо: а ты нарисуй, что ты там тоже был, и тоже это видел. Это дает чувство соучастия.
И вот тут я не могу не упомянуть наш приход, где был этот милый священник с двадцатью пятью прислужниками. Научил он детей в церкви на Пасху кричать в ответ на «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!». И в приходе дети орали, они ждали этого дня. Вы можете себе представить, когда эти сорок-пятьдесят детей во всю силу своих легких, всем криком орут «Воистину воскресе!» каждый раз, когда священник говорит: «Христос воскресе!» А о.Серафим так сказал: «Лучше, по-моему, пусть из моей церкви уйдут взрослые, которых это коробит, чем дети, которые кричат». Раз в жизни можно в церкви кричать.
* * *
Перехожу к следующему возрасту, от 8 до 11 лет. Главный критерий нашего преподавания – это вопросы, которые дети задают. Очень часто они на уроке многого не спросят. На уроке есть и какая-то застенчивость, и дисциплина. Я считаю, что каждый человек, который занимается с детьми, должен где-то вести знакомство с ребятами этого возраста, чтобы знать, какие вопросы дети задают.
И надо помнить, что восьми-десятилетние дети удовлетворяются очень простыми ответами, и вопросы их не глубоки и не сложны – и ответы им нужны тоже простые, но только чтобы было все ясно и логично. Наши законоучителя обыкновенно грешат тем, что таким вот 8-9-летним начинают давать слишком сложные ответы.
А 10-12-летним, которые уже бывают скептиками, отвечают, наоборот, слишком примитивно. Из моего детства вспоминаю, как меня очень смутил ответ нашего законоучителя. Проходили мы дни творения, я его спрашиваю: «А как же так: свет сотворен, а солнца-то ведь еще не было?» А батюшка мне отвечает: «Ну, вы же знаете, когда солнышко зайдет, все-таки свет еще есть». И я поняла даже в девять лет – это глупо, ведь это же отсвет от солнца все-таки.
* * *
Детям постарше делается очень скучно в церкви. Их уже не развлекают зрительные впечатления. Маленькому можно сказать: смотри, огоньки горят! Да от него и не требуют так много: он может и пошевелиться, и походить. Но когда стоит девятилетний мальчишка, ему уже говорят: не смей, не говори, в церкви не говорят! А детям скучно. И мне казалось, что можно им помочь, дав понять ход богослужения.
Начинаться это может очень примитивно, с вопроса: как долго это еще будет длиться? И если ты хоть немножко знаешь богослужение, то ты уже понимаешь – ага, уже выходят, уже Великий вход, «Иже херувимы» – значит, уже половина службы... В детстве это было моим первым ощущением хода богослужения. За уроками закона Божия мы делали очень простые карточки: люди собираются в церковь, идет проскомидия; на дискосе батюшка в это время собирает частицы. И вся литургия в таких очень простых рисунках. Вот по этому плану у каждого ребенка в конце концов получался комплект карточек. Во время урока перемешивались все карточки: ну, теперь положи их в порядке. В девять-десять лет эти занятия были очень полезны.
* * *
Нужно дать детям и настоящее понимание чуда. Именно в отличие от суеверия, от магизма и волшебства. Я нашла для себя полезными два рассказа о чуде. Один православный священник в Америке как-то раз летел на аэроплане из Японии в Соединенные Штаты. И в течение этого путешествия произошли семнадцать случайных совпадений: часы перевели, чемодан потерялся, опоздал на аэроплан, посадили на другой аэроплан... – всяких таких мелких совпадений, которые сами по себе никто не назвал бы чудом. И в результате всех этих совпадений он оказался в США, в г. Миннеаполисе на аэродроме, в приемной комнате, в тот час и в ту минуту, когда находившийся там человек решил покончить с собой. Этот священник смог ему помочь, принять в нем участие и т.д. И он перечислил те семнадцать совпадений, которые привели к тому, что он, ни о чем не подозревая, оказался в этом городе и в этом месте и смог спасти человека. Это чудо или не чудо? Ни одного нарушения физического закона не было.
* * *
Теперь перехожу к последнему возрасту – детям тринадцати-пятнадцати лет. И мне кажется, критерий преподавания этому возрасту – суметь передать им чувство, что вера, религия, духовные ценности христианства связаны с теми проблемами, которые они очень остро чувствуют: жизни и смерти, отношений с другим полом, своего собственного призвания и т. д. У них ведь есть чувство, что их собственная жизнь и то, что они с ней делают, – это одно, и это реально, это настоящее. И потом там есть еще что-то – ну, Закон Божий, и это, может быть, очень хорошо и чисто, но никакого отношения к их жизни не имеет. И вот законоучитель может дать подросткам чувство, что вера, христианство имеет отношение к тому, как, например, ты целуешься с мальчиком – не просто, что, мол, целовать так можно, а целовать этак нельзя – т.е. к самому смыслу любви, смыслу материнства и т.д. Все эти вопросы – реальное осуществление нашей веры.
Вот, например, был очень праведный владыка Иоанн (Максимович). Он ходил всегда босиком или в сандалиях, был он весь такой скрюченный, искалеченный, внешне некрасивый. И у него, извините за подробность, с носа капелька висела в течение всего занятия. Ну, подростки, ведь знаете как, хихикать начнут, правда? Но представьте, час он с ними беседовал, и ни один не подтолкнул другого, не посмеялся. Должна быть какая-то феноменальная простота подхода, должна быть способность видеть каждого из этих подростков таким, каков он есть, и любить его, а не только смотреть на него: каким я хочу, чтобы он был. Вот это очень важно, чтоб преподаватель чувствовал, какой он есть, этот ребенок, и старался бы его понять.
* * *
Я вспоминаю, как были у меня 15-16-летние подростки на занятиях по истории России, Русской Церкви. И я предложила им представить, будто есть машина времени, и мы на этой машине летим в XV веке в Москву, а они все репортеры и должны составить номер газеты – свои впечатления о Москве. Один написал интервью с Андреем Рублевым, другой описывал заседание боярской Думы и сравнивал с английским парламентом, третий... В общем, мы большую стенную газету сделали.
Сочиняли спектакли. С подростками мы придумывали, как князь Владимир веру выбирал, сочиняли текст и постановку; и на житие преподобного Сергия. Был иконописный кружок.
Откровенно говоря – безразлично что. Важно зажечь интерес и потом знания приносить, если хотите, как хворост, чтобы поддерживать огонь. Нужно стараться освободить их от привычки рассуждать о чем-то, ничего не зная об этом. Вот цель кружка: найти занятие, тему, которая заинтересует, дать в ней участвовать и сообщать знания.
* * *
Я хочу сказать, что для нас, преподавателей, все дело именно в ощущении нашей призванности. И все зависит от личности. Мы можем нарушать все методические правила и все-таки быть хорошими преподавателями. И мы можем их все соблюдать и быть плохими преподавателями. Это наш труд, это наша радость и это исполнение нашей собственной духовной жизни.
