СТЕЗЯ
В ЖЕРНОВАХ РУССКОЙ СМУТЫ
Из письма в редакцию
Здравствуйте, газета «ВЕРА»! Посылаю вам «Жизнеописание владыки Иннокентия» с надеждой на то, что исполняю нечто справедливое и даже поучительное для читателя. А сподобил меня написать в вашу газету Николай Александрович Талашов, житель вологодской деревни Васильевка, ведущий почти в одиночку восстановление в своей деревне храма Василия Великого, относящегося к концу ХVII – началу ХVIII веков. Сейчас в этом храме уже идут службы.
Когда я приезжаю из Москвы в Кирпичное (это рядом с Васильевкой), непременно навещаю Николая Александровича и дивлюсь, сколько проделано им за полгода. Он уже не молод – ему пошел 76-й год, он прошел через горнило Великой Отечественной войны, вырастил и поднял семерых детей и сейчас все силы души и тела отдает храму. А познакомилась я с Николаем Александровичем благодаря владыке Иннокентию. Когда в поселке Кирпичное открывался музей, посвященный владыке, он же показал мне несколько номеров «Веры», на которую он подписан и прочитывает от корки до корки, и сказал: «Я читаю эту газету и все жду, когда же я прочту вашу статью о судьбе митрополита? Надо обязательно написать в христианскую газету «Вера». Газета очень хорошая...»
Так что выполняю его просьбу. Хотя писать об этой судьбе сложно – столько в ней неизвестностей и загадок. Жизненный путь архиепископа Иннокентия (Пустынского) пришелся на крутые исторические разломы и пролег через Сан-Франциско, Аляску, Тверь, Московский Кремль, Троице-Сергиеву лавру, Якутск, Ташкент, Алма-Ату, Киев, Архангельск. Начинался он в глубине вологодских лесов, а оборвался в казахстанском лагере выстрелом в 1937 году... На недавнем Архиерейском Соборе его бы причислили к лику священномучеников, если бы не одно обстоятельство. В конце жизни, не понятно почему, он оказался среди обновленцев-раскольников, так, во всяком случае, сообщается в шеститомной энциклопедии «Русские православные иерархи периода с 1869 по 1965 годы». Обстоятельство довольно странное. Известно, что владыку хорошо знал архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). Так вот, в его воспоминаниях говорится, что владыка Иннокентий, напротив... боролся с обновленчеством. Странно и то, что в самом подробном исследовании обновленчества – в «Очерках русской смуты» – имя владыки Иннокентия среди раскольников вообще не упоминается. А ведь он был заметной фигурой, не простым архиереем, а «обновленческим митрополитом» – так утверждает энциклопедия. Чем больше узнавала я о владыке, чем больше оживал его образ, тем удивительнее мне казалось: как же так, он – и раскольник? Нет, тут где-то концы с концами не сходятся...
И опять вопросы
Зачином этих заметок послужили воспоминания ныне живущих старожилов Александро-Коровинской пустыни (Грязовецкий район на юге Вологодской области), где родился о.Иннокентий и от которой произошла его фамилия – Пустынский. Девятилетней видела его Анна Ивановна Стожкова, когда владыка приезжал в Пустынь в 30-х годах, и помнит его преотменно: «Ученый человек, много языков знал. Были у него митра и риза золотые, ему их в Америке подарили. Было у него и книг очень много: от Шуйска их на двенадцати подводах везли, а когда уезжал из Пустыни, то было только семь. Жил просто, ходил в лапоточках и белых портяночках». Записаны на магнитофон и воспоминания Павла Николаевича Ширкунова (его венчал архиеп. Иннокентий), а также его братьев. Они рассказали, как приезжали за владыкой милиционеры, но куда и зачем увезли, не смогли сказать – не знают.
Вернувшись в Москву, я обратилась в синодальную библиотеку Московской Патриархии и нашла в уже упомянутой энциклопедии биографическую справку: «Иннокентий (Пустынский Александр, архиеп. Туркестанский и Ташкентский, в обновленчестве митрополит Архангельский и Холмогорский). Родился в 1869 году. Окончил Вологодскую духовную семинарию. В 1893 году окончил Киевскую духовную академию со степенью кандидата богословия, определен псаломщиком кафедрального собора Сан-Франциско в Америке. В 1894 г. пострижен в монашество и рукоположен в иеромонаха. В 1895 г. – помощник инспектора Новгородской духовной семинарии. В 1897 г. – помощник инспектора Московской духовной академии. В 1900 г. за свой труд «Пастырское богословие в России за XIX в.» получил степень магистра богословия и назначен ректором Тверской духовной семинарии. В начале 1903 г. – наместник Чудова монастыря в Москве. 14 декабря 1903 г. хиротонисан во епископа Аляскинского, первого викария Северо-Американской епархии. 1909 г. – епископ Якутский и Вилюйский. 1912 г. – епископ Туркестанский и Ташкентский. В 1916 г. возведен в сан архиепископа. В 1923 г. уволен на покой. В том же году уклонился в обновленчество и назначен архиепископом Курским и Обоянским. С 1924 г. – митрополит Киевский и Галицкий. С 1929 г. – митрополит Архангельский и Холмогорский. В 1934-1942 гг. жил в Алма-Ате на покое. Скончался в 1942 году в Алма-Ате, а по другим сведениям в 1935 г.».
Как бы лаконичны ни были эти сведения, из них уже встает личность масштабная. И вместе с этим возникают вопросы, вопросы, вопросы... Как мальчик из вологодской глубинки попал в Киевскую духовную академию? Кто были его родители? Почему местные жители называют его «митрополитом Киевским и Галицким»? Почему в столь уважаемом справочном издании так неопределенна дата его кончины? Какова роль о.Иннокентия в движении обновленчества и соответствует ли это действительности? Где находятся его труды? Есть ли сведения об аляскинском периоде? Почему на склоне лет он вернулся на родину и куда увезли его оттуда? Множество других «почему» заставили действовать, искать ответы, уточнять. Как говорится, под лежачий камень вода не течет.
Твердой веры
В Вологодском областном архиве были найдены точные метрические данные – родился Александр Пустынский 23, а крещен 26 сентября 1868 года (по ст. стилю), а также имена его родителей (отец служил пономарем Свято-Троицкой церкви в Пустыни).
Народный бытописатель, уроженец Пустыни Алексей Лыков, прислал сведения, полученные им от старых пустынцев и проливающие свет на детство Саши Пустынского: он рано лишился родителей, был пастушком, выучился грамоте у местного священника о.Василия (Авдуевского), который и выхлопотал мальчику место в Вологодском духовном училище, собрав деньги на дорогу среди селян. Сам Лыков, будучи ребенком, видел владыку в 30-х годах в Пустыни, его службу в церкви, бывал в его доме в деревне Дмитриково и видел скромную обстановку в его комнате – кряжики, служившие стульями, книжные шкафы, фисгармонию.
Чудом сохранилась у уроженки Пустыни А.И.Стожковой фотография митрополита Иннокентия, в нижней части которой типографским способом напечатано: «Председатель Совета, Ректор Высшей Богословской Школы в Киеве, Высокопреосвященный Иннокентий, митрополит Киевский и Галицкий». Вот, оказывается, «документальное» объяснение тому, почему на его родине он известен как «митрополит». Но главное – увидеть это лицо! Со снимка смотрит уже немолодой человек с окладистой бородой; взгляд проницательно-умный, выражение серьезное и грустно-одухотворенное.
Еще одно свидетельство о нем есть в книге воспоминаний «Я полюбил страдание...», написанной архиепископом Лукой (Войно-Ясенецким). Там тоже предстает образ проницательного, мудрого пастыря: «Он (владыка) взял меня под руку и повел на перрон, окружавший собор. Обойдя два раза вокруг собора, он сказал мне: «Доктор, вам надо быть священником!» У меня не было и мысли о священстве, но слова Преосвященного Иннокентия я принял как Божий призыв архиерейскими устами и, ни минуты не размышляя, ответил: «Хорошо, Владыка! Буду священником, если это угодно Богу!» Надо сказать, в ту пору террор и репрессии заставляли многих священников покидать свои приходы, отказываться от церковного служения. И в такой обстановке владыка Иннокентий делает ставку на людей твердой веры – таких, как Войно-Ясенецкий, известный врач и ученый. Он же самолично его и рукоположил.
Священники твердой веры были нужны еще и для того, чтобы удержать паству от раскола, который раздирал Церковь. О тех же днях архиеп.Лука вспоминает: «Вскоре произошло восстание против Патриарха Тихона московских и петроградских священников... По всей России произошло разделение духовенства на стойких и крепких духом и на малодушных, неверных, или не разбиравшихся в бурных церковных событиях... Отозвался раскол и у нас в Ташкентской епархии. Архиепископ Иннокентий, крайне редко сам проповедовавший, выступил со смелой, сильной проповедью о том, что в Церкви бунт и что необходимо сохранять верность Церкви Православной и Патриарху Тихону и не входить ни в какие сношения с «живоцерковным» епископом, приезда которого ожидали».
Дальше события развивались стремительно. Был 1923 год, архиепископа Иннокентия отправили в заштат, а на его место, как сказано, должен был приехать архиерей-обновленец. Что же делает владыка? Не дожидаясь приезда раскольника, он ставит епископом Ташкентским архимандрита Виссариона, верного тихоновца. Шаг довольно смелый по тем временам. Совершить хиротонию нового епископа полным чином помог ему епископ Сергий (Лавров), как раз переведенный в Ташкент из ашхабадской ссылки. Но на следующий день его ставленника арестовывают, сам же владыка Иннокентий вынужден ночью тайно бежать в Москву, надеясь оттуда попасть в Валаамский монастырь. Это ему не удалось и «спустя много времени», как пишет архиеп. Лука (Войно-Ясенецкий), «смог он пробраться в свою вологодскую деревню Пустынька».
Поворот судьбы
Воспоминания архиеп. Лукой были написаны в 1958 году, уже после всех этих событий. И примечательно, что об «обновленчестве» владыки Иннокентия ничего в них не говорится. Между тем, как мы знаем из энциклопедической справки, в 24-м году обновленческий Синод поставил его митрополитом Киевским, а в 29-м – митрополитом Архангельским и Вологодским. Соответствуют ли эти факты действительности?
На самом деле митрополитом Северного края владыка Иннокентий стал не в 29-м, а в 32-м году, и прослужил на этом месте всего год. 14 марта 1933 года он был арестован по обвинению в «несогласии с политикой советской власти по отношению к Церкви». Об этом свидетельствует копия Следственного дела (№ 914/33), которую в Архангельске получил в ФСБ журналист Н.С.Федоров. Причем арестовали его не в Архангельске, где он должен бы исполнять свои митрополичьи обязанности, а в вологодской деревеньке Пустыни.
Нельзя без глубокого уважения и сочувствия читать протоколы допросов этого 67-летнего старца. Видно, что владыка Иннокентий не лавирует, не увиливает в своих показаниях. Они откровенны и нелицеприятны, хотя он знал, к каким последствиям это приведет. И когда заявлял о своем несогласии с политикой соввласти в отношении Церкви, и когда давал характеристики членам обновленческого Синода, и когда говорил о своем намерении «уехать за границу в связи с непорядками», которые были в церковном мире. Нет, не склонил он своей головы перед властью, состряпавшей против него дело, чтобы убрать со сцены. «Такой» владыка власти оказался не нужен. Известно, что он не принимал активного участия в расколе, его подписи нет ни под одним документом обновленческих соборов. А ГПУ требовались настоящие обновленцы, служащие верой и правдой новой власти.
В следственном деле есть строки, написанные рукой самого владыки. Специалисты-графологи, возможно, по этим нескольким строчкам смогли бы определить многое в его характере, что ускользает от нашего внимания. Чувствуется, что это почерк интеллигентного высокообразованного человека, немного растерянного и понимающего, что его растирают жернова произвола, но не потерявшего присутствия духа и сохранившего чувство собственного достоинства... Поначалу приговор довольно мягкий – высылка сроком на три года в Казахстан. О дальнейшей судьбе сосланного митрополита стало известно из письма Епархиальной комиссии по канонизации новомучеников из Алма-Аты:
«На основании Указа ПВС СССР от 16.01.89 г. восстановлена справедливость в отношении Пустынского Александра Дмитриевича, 1868 года рождения, уроженца Вологды, бывшего митрополита, расстрелянного 3 декабря 1937 года в Алма-Ате по решению тройки УНКВД по Алмаатинской области».
Два портрета
Еще хотелось бы сказать вот что. Сама я работаю радиокорреспондентом компании «Голос России», ведущей вещание на зарубежные страны. Естественно, что и в своих передачах я рассказывала о судьбе митрополита Иннокентия и о проводимом мной журналистском поиске новых данных о его жизни, в том числе и об удивительном обретении его единственной фотографии. Об этом услышала в далекой Аргентине художница Норма Нава и написала в Москву письмо с просьбой прислать ей ксерокопию снимка, чтобы написать портрет православного новомученика. Во время работы над портретом Норма Нава делилась в письме своими переживаниями:
«Как всегда это бывает, оставаясь один на один с холстом, я веду молчаливую беседу с моим «персонажем». Так вот, наедине с проницательным, уходящим в бесконечность, взглядом митрополита я спрашивала, чего добились
те, кто поставил его к стенке – его смерти? Нет, ибо он продолжает жить в самом святом месте – в сердцах людей... Было постоянное ощущение, что являюсь лишь проводником высших сил, которым нужно, чтобы этот портрет был написан...»
Портрет митрополита Иннокентия кисти Нормы Нава поражает с первого взгляда. Не только сходством, но и той силой и мощью, которые вложила в него аргентинская художница. Можно только удивляться, как она смогла понять эту православную душу, проникнуться этим чисто русским, вологодским характером, прочувствовать трагизм конца его пути.
С той же фотографии был написан второй портрет – уже нашим, русским, художником Сергеем Кулаковским. Он оформил его так: за спиной владыки мы видим распятие, справа – икона преп.Сергия Радонежского, перед ней горящая лампада. «Не случайно портрет написан на фоне иконы преподобного Сергия Радонежского, – объяснил художник, – ведь владыка родился в местах, освоенных и обжитых Арсением Комельским, духовным учеником Сергия Радонежского еще в XVI веке. А распятие – это символ его мученического конца...»
В пустыни
Действительно, деревня Пустыня, родина владыки, образовалась на месте пустыньки преп. Арсения Комельского. Его обитель стояла на слиянии пяти речушек, главная из которых – река Шингарь, и обросла со временем целой гроздью деревень – Шабалин-Починок, Дмитриково, Власово, Козлово, Попово. Их объединяла стоящая в центре Свято-Троицкая церковь, где и был крещен Саша Пустынский, где он пел на клиросе, где с горящими глазами слушал проповеди священника В.Авдуевского, сыгравшего огромную роль в судьбе отрока. Сюда он вернулся, чтобы спастись на закате жизни от бурь, сотрясавших Россию и его паству, но был выдернут и выброшен в мутные потоки безвременья... Есть свидетельства, что в заключении митрополит сказал: «Водицы бы напиться из Шингаря». Доныне местные жители припоминают его провидческие слова: «Ничего здесь не будет. Колокола снимут. Пустыня станет пустыней». Алексей Лыков, уроженец Пустыни, говорит с горечью: «Сейчас нет здесь ни одной деревни. Но осталась полуразрушенная церковь с еще отчетливо сохранившимися святыми ликами, в которой крестил меня митрополит Иннокентий. Я бываю там часто и смотрю на все это с замиранием сердца и обидой на тех, кто это разрушил».
Русскую смуту владыка предвидел еще задолго до революции. В проповеди на день Покрова Пресвятой Богородицы, опубликованной в 1898 году, он говорил:
«Люди с утра до ночи трудятся в делах своих, в поте лица несут тяготу трудовую. Но так ли они трудятся, как Господь заповедал? Над тем ли трудятся они, что угодно Ему? Вот, например, трудится разум человеческий. Деятельность заметнее всякой другой... Перед людьми раскрываются недра земные и показывают им сокровенные тайны свои; пред ними осушаются моря, и их сокровища делаются достоянием людей; водопады, как послушные кони, впрягаются и движут гигантские колесницы людского труда... В своем обольщении люди не замечают, что их разум давно уже переступил определенную ему границу, за которой он бессилен и ушел далеко в сторону от истинного пути познания мирового порядка. Человек решил, что он сам и природа суть те божества, которым в той или иной форме следует поклоняться. А отсюда ему оставался всего один маленький шаг до того, чтобы вынести из своего жилища священные изображения – убрать святые иконы, – а на их место поставить свой собственный образ и образы земных наших кумиров...»
Сто лет прошло, а голос его продолжает звучать, предостерегая нас от ошибок.
* * *
На берегу реки Монзы, в двенадцати километрах от ныне пустой Александро-Коровинской пустыни, в поселке Кирпичное стоит пятистенок с доской, на которой написано «Музей памяти митрополита Иннокентия». В этот музей собрали документы, архивные материалы, газетные статьи о митрополите Иннокентии, его собственные произведения, воспоминания старожилов, подлинную фотографию владыки и портреты, написанные с нее Нормой Нава в Буэнос-Айресе и Сергеем Кулаковским в Москве, а также этнографические экспонаты, воссоздающие быт жителей Пустыни конца XIX – начала XX века. Мемориальный уголок посещаем: сюда приезжают школьники поселков Монзенского Поречья, родственники и знакомые обитателей деревни Восья, поселков Каменка, Кирпичное, города Вохтога. А недавно вышел в свет и «Сборник материалов Музея митрополита Иннокентия в п.Кирпичном Вологодской области», рассказывающий о трагическом пути русского пастыря.
Надеемся, что и моя публикация послужит читателю доброй пищей для работы ума и сердца. Да, не все в нашем прошлом можно оценивать однозначно, тем более в истории русской смуты. Только Бог ведает, почему владыка Иннокентий вдруг оказался в стане обновленцев. И что было в его душе, когда он, оставив обновленческую митрополичью кафедру, уехал в свою Пустынь? Этого мы никогда уже не узнаем.
Недавно, как мне рассказали, музей в Кирпичном ограбили. Неизвестные ничего не тронули из выставленных документов, лишь вынули из рамок и унесли портреты владыки. Те самые, написанные Нормой Нава и Сергеем Кулаковским. Розыски местных органов правопорядка результатов не дали. Наверное, это символично. Нам, потомкам, остаются от прошлого лишь сухие документы, а живые образы – которые, собственно, и могут рассказать правду о времени – исчезают, стираются...
А.ХАЙРЕТДИНОВА
| назад |
| вперед |  |
