ВОЙНА, РАЗБУДИВШАЯ ВЕРУ
22 июня – начало Великой Отечественной войны
Однажды в моем редакционном кабинете раздался телефонный звонок.
«Мне только что вернули из архива бывшего КГБ бумаги моего отца, – произнес в трубке взволнованный мужской голос. – Не представят ли для вас интерес его воспоминания? Отец мой был человеком верующим, за веру и пострадал...»
И вот в кабинет пришел житель г.Вятки А.Г.Жаворонков. С собой он принес несколько увесистых «амбарных» книг, исписанных крупным разборчивым почерком, альбом с семейными фотографиями. О своем отце Анатолий Георгиевич рассказал следующее:
«Георгий Яковлевич Жаворонков родился в с.Быстрица Оричевского района в 1905 году. В 1928 году с отличием окончил Кировский художественный техникум, работал преподавателем черчения и рисования. В 1930 году получил офицерское звание, участвовал в подавлении басмаческого движения в Средней Азии. С 1935 по 1938 годы он – художник в поселке Вахруши. Участвовал в финской военной кампании. В Великую Отечественную войну сражался на Калининском фронте. После тяжелого ранения и контузии комиссован по состоянию здоровья.
В 1946-47 годах отец сделал росписи «Воскресение Господне» и «Жены-мироносицы у Гроба Господня» в алтаре Троицкой церкви села Быстрица. Ни голодные послевоенные годы, ни насмешки людей, ни прямые издевательства властей не изменили его взглядов, не ослабили любви к Богу. В своих религиозных росписях, картинах художник воспевал свой край, любимое село и Творца жизни.
В 1948 году Георгий Яковлевич организовал сельскую библиотеку. На своих плечах от станции Стрижи носил мешки и упаковки с книгами. В 1950 году по доносу недоброжелателя отца сняли с работы за религиозные убеждения. Он был арестован и осужден Кировским облсудом на 10 лет лишения свободы и 5 лет поражения в правах по известной 58-й статье. Тюрьма не изменила «врага народа», но здоровья ему не добавила. Верховный суд СССР освободил отца и реабилитировал лишь через 5 лет.
После заключения вера в Бога окрепла, творческая работа продолжалась. Отцом было написано около 100 работ на разные темы. В основном это картины маслом (пейзажи, портреты, бытовые сцены), карандашные рисунки, церковные росписи. Он готовился к выставке, однако местные власти в лице коммунистов-атеистов не позволили довести дело до конца.
Здоровье отца все ухудшалось. Ослабленный войнами, тюрьмой, болезнью (рак желудка), он умер в нищете и неизвестности».
Фрагменты воспоминаний Г.Я.Жаворонкова, названных им «Ключ счастья» и изображающих довоенный период, были опубликованы в вятской епархиальной газете. Обратимся же теперь к страницам, посвященным Великой Отечественной войне, сохранив стиль и своеобразие повествования.
В.СЕМИБРАТОВ
г.Вятка
В 1941 году на нашу Родину вероломно напал немецкий фашизм. С 15 июля я был взят в ряды Советской Армии. Враг дошел до Москвы. Когда перешла наша армия в наступление, в конце января 1942 года, я вышел на передовую линию Калининского фронта, и наша часть наступала на г.Ржев. Впереди нас шел полк за полком, дивизия зa дивизией; мы видели одни полыхающие деревни, оставленные врагом, и всюду – трупы.
В моем воображении пролетела, как быстролетная птица, вся жизнь. Я совершенно не думал вернуться домой, ибо с передовой везли незначительное число раненых, а больше всего было убитых. Вспоминая своих родных и особенно мать, я своею рукою ощущал ее благословение – зашитый в левом кармане гимнастерки крест...
Вот идет небольшой обоз с ранеными по направлению в тыл. Я взглянул на раненых, стонущих от боли, и вслух от всего сердца сказал, взирая на небо: «Боже, если Ты существуешь, то помоги мне выполнить священный долг перед Родиной и оставь меня хотя бы куском живого мяса для покаяния!» Конечно, я ничуть не верил, что мне придется остаться живым, даже тяжело раненым...
Рядом шедший со мной помкомвзвода ст. сержант Симонов возразил мне: «Нет, это несчастье – остаться таким уродом, каких везут, лучше быть окороком», – он показал на замерзшие трупы.
Я не боялся смерти, которая каждую минуту стояла передо мной и смотрела прямо в глаза. Шли ожесточенные бои. Пуля проходит мою шапку, и несколько пуль прорвали шинель, но тело не задели. В последнем бою в с.Мологино за одним ранением осколками мины в спину и бок последует другое. Трассирующая пуля пробивает локтевой сустав правой руки и ночью из-под града пуль выносят свои бойцы с поля боя в санитарный пункт.
Перевязав раны и влив крови, меня отправили в тыл. На пути с фронта до г.Иваново-Вознесенск я был неоднократно подвержен смертельной опасности. На первом пункте меня спасли во время пожара, на втором, пока лежал на операционном столе, началась бомбежка с воздуха, и только что несколько десятков метров отвезли от операционного дома, операционная взлетела на воздух. В городе Торжке ночью, во время погрузки, с самолетов по раненым открыт был пулеметный огонь.
Поезд вышел, и в нем осталось не больше третьей части живыми, в числе которых оказался и я. Из Иваново-Вознесенска меня привезли в Новосибирск, откуда направили на курорт «Урочище Кусары». С курорта я попал домой в отпуск на шесть месяцев.
Эти исключительные события неоднократно вызывали мои искренние восклицания: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» или: «Слава Тебе, Господь мой и Бог мой!» Велика была радость остаться живым для покаяния, ибо умереть неверующим – это хуже всякого земного долголетнего тяжелого мучения. И посему все болезни от ран я переносил с исключительным терпением, не возроптав на Бога, а, наоборот, благодаря Его, что Он, как солнце, осветил мой разум и зажег истинную пламенную непотухающую веру...
|
Находясь в 6-месячном отпуске по случаю тяжелого ранения, мне пришлось как офицеру выполнять должность председателя с/совета в своем родном селе. Конечно, тогда я был чисто религиозных убеждений. Но пришлось сильно бороться с остатками своей гордости, ибо я раньше, до войны, показал себя неверующим перед народом. Когда я заходил в церковь, то меня народ боялся и смотрел на меня с большим подозрением. Даже о. дьякон предупреждал священника о.Виктора, что «здесь стоит в храме неверующий председатель с/совета, будь во время проповеди в словах осторожен». За тринадцать лет я, было, отвык делать крестные знамения, и это еще более привлекало внимание верующих на меня, что я стою в храме во время богослужения как столб, у входа или в углу на правой стороне, где сейчас изображен мною святой преподобный Георгий Малеин – мой ангел.
Вот у о. дьякона Александра Пономарева померла жена. Мне было ее очень жаль, потому что она получила надсаду в лесу, на которую наложено было нарубить столько дров, что и здоровый мужчина не в силах сделать, и она долго после того и серьезно болела. Ко мне пришел просить разрешения о. дьякон в с/совет, чтобы похоронить ее по-христиански, как было заведено до революции. Я разрешил, невзирая на угрозы и недовольство секретаря с/совета и эвакуированных из Ленинграда членов партии, которые ненавидели Церковь. Это было великое в селе событие, что с крестом и священником до кладбища несли умершую с пением «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный...», большим хором певчих и сопровождающей покойную огромной массой верующих, чего приход не видел много лет.
Меня вызывал по этому вопросу председатель райисполкома, я ему указал на Сталинскую Конституцию, ст. 124, и он покачал головой и ничего мне не сделал дурного.
Когда у меня померла дочь трех лет, Нина, и я ее похоронил так же, как положено, по-христиански.
По окончании отпуска по ранению Кировская гарнизонная комиссия, невзирая на мое тяжелое ранение локтевого сустава правой руки, признала годным к строевой службе. Военкомат отправил тогда меня в г.Москву в отдел кадров офицерского состава. Отдел кадров назначил зав. делопроизводством арт. полка, который формировался в Гороховецких лагерях на фронт.
В лагерях, читая газеты, в которых была статья о том, что митрополит Николай Киевский внес большую сумму денег на оборону страны, один офицер, москвич, пояснил в частной беседе, что у него мать очень любит слушать проповеди этого митрополита, который часто служит в храме Воскресения в Сокольниках г.Москвы.
Однажды я сидел с командиром полка в землянке лагерей, от холода рука плохо писала важный документ. Командир полка майор спросил, почему я так тихо пишу, и я показал ему перебитую руку. Он немедленно вызвал полкового врача, который заявил, что я не гожусь на эту работу на фронте и, тем более, зимой. Майор написал рапорт командиру дивизии, и меня отправили обратно в отдел кадров в город Москву. Московская врачебная гарнизонная комиссия признала меня негодным не только к строевой, но и к нестроевой службе в Советской Армии, и меня отдел кадров направил в Кировский облвоенкомат инструктором военной подготовки школ. Облвоенкомат назначил в свой Оричевский райвоенкомат в феврале 1943 года, где я проработал целый год, путешествуя по начальным и средним школам района...
И вот я в Москве. Господь удостоил быть мне в храме Воскресения. Я пришел задолго до начала литургии и имел возможность сделать зарисовку главного иконостаса и хоругвей...
Храм заполняется молящимися. Я ощущаю большую отраду, когда вижу: входят в храм все, видать, образованные люди, и даже вошли лейтенант с майором. Особенно мне стало еще отраднее, что сегодня позднюю литургию будет служить митрополит Николай, о котором я слышал в Гороховецких лагерях и в общежитии отдела кадров в Москве от офицерского состава...
Вереница прибывающих богомольцев растекается по двум руслам. О чем-то перешептываются дьяконы, в то время как тонкие струйки дыма из кадильниц обтекают края их одежд и матовая желтизна не тронутых еще огнем свечей так гармонирует с цветом их стихарей.
Тишину длительного ожидания взрывает мощное приветствие хора. Вошел в храм Высокопреосвященный в белом клобуке с бриллиантовым на нем крестом, и на груди чаруют взоры две панагии. Накинута мантия. Вошедший поправляет четки, и настоятель радушно подносит желанному гостю крест...
Осенив верующих с амвона, Высокопреосвященный располагается на кафедре...
Литургия совершается своим чередом. Возносятся молитвы, всегласно поет хор... Преклонив колена, устремили одни взгляды ввысь, тогда как другие склонили головы набок, словно впитывая чудесную мелодию. Чувствуется, что эти люди разного возраста, положения, характера и привычек слились в настоящую минуту в одном молитвенном порыве и составляют многоликую и крепкую семью Единого Отца...
Особенно я был очарован проповедью митрополита. Его краткая, глубоко содержательная речь осталась навеки в моем сердце... Он есть поистине богослов нашего времени, как его многие и называют. Митрополит Крутицкий Николай (в миру Борис Дорофеевич Ярушевич) принадлежит к числу тех редких людей, значительность которых определяется не саном и положением, а высотою духа...
Как-то в январе 1944 года, находясь дома, я восторгался тем, что в этом году день моего рождения совпадает с днем Святой Пасхи и день ангела – на второй день. Я считал себя счастливцем, что Господь сподобил меня встретить такие святые дни дома и,тем более, в дни Великой Отечественной войны. Но в феврале меня вновь направили в город Киров на гарнизонную комиссию, которая признала меня годным к строевой службе, и облвоенкомат отослал меня в отдел кадров округа в г.Свердловск. Отдел кадров назначил учиться на командира пулеметной роты, которая была в том же городе.
Недолго был я на курсах «Выстрел». После бани, находясь в наряде, я простудился и заболел крупозным воспалением легких. Этой болезнью я уже болел раньше. На этот раз она была очень для жизни опасна. К счастью, я попал в лучший госпиталь Свердловска, где врач был профессор. Врачи уже не имели надежды вылечить меня, но надеялся я крепко на помощь Божию и искренне молил Его, давая обет Ему, что по выздоровлении отдам все свои силы и способности на благоукрашение своего родного храма...
Вскоре, на удивление всех, я стал выздоравливать. И Всемогущий Господь судил мне быть в дни Святой Пасхи, совпавшие с днем моего рождения и ангела, дома.
Уволенный в отпуск по ранению и болезни, я в Великую пятницу на Страстной неделе прибыл из Свердловска в Киров. Временно находясь в г.Кирове, я зашел в Серафимовскую церковь к вечерне. Еще до начала богослужения с трудом пробился сквозь плотную массу людей внутрь храма...
Молитва уносит далеко от грешной земли, далеко от всего страха и тяжести Отечественной войны... Как золотые мотыльки, вспыхивают желтые огни тонких восковых свеч в руках каждого молящегося. В храме гробовая тишина. Замирают сердца. Хор поет погребальную песнь «Благообразный Иосиф». Совершается вынос Плащаницы из алтаря северными дверями на средину храма, где Плащаница полагается на особом столе, устроенном в виде гроба... Душистый синий дым ладана облаками расходится над Плащаницей и головами молящихся, заполнивших храм так, что яблоку упасть некуда. И не только в храме, но и около храма, на улице благоговейно стоял народ с зажженными свечами. В такие великие минуты выходит на амвон епископ Вениамин и говорит зажигательную, захватывающую сердца проповедь о страданиях и смерти Господа нашего Иисуса Христа...
По окончании вечерни я приложился к Плащанице, взял благословение от святителя и на другой день в Страстную субботу пошел по Московскому тракту в свое родное село Быстрицу... В родном храме я встретил Воскресшего Христа в день своего рождения и ангела в первый раз на сороковом году своей жизни, вернувшись третий раз домой от смерти в дни Отечественной войны.
| назад |
| вперед |  |
