| СТЕЗЯ КРЕСТЫ АНАТОЛИСА СМИЛИНГИСА(Окончание) Расцветающие кресты
Именно увлечение прялками и сблизило Смилингиса с Людмилой Королевой восемнадцать лет назад. Она рассказывает, что орнаментами увлекалась с детства. В семье у них и мама, и бабушка хорошо рисовали, и она наносила узоры на бумагу без устали. Потом выяснилось, что многие, в том числе сложные, совпадают с теми, что вырезаны на прялках. Быть может, генетическая память.
С Анатолисом Смилингисом они сначала дружили, как ученые вместе ездили в экспедиции, все больше беседовали. Потом поняли, что разлучаться им совсем не хочется. Слишком похожи. Вдвоем они – научный отдел. Собранный ими материал уже сейчас можно назвать сенсационным. Речь идет о влиянии времени на узоры, которыми покрыты коми прялки. Подобно тому, как годовые кольца на деревьях дают нам сведения – что пять или десять веков назад такое-то лето было дождливым, а такое засушливым, – так и по прялкам можно заметить, как языческое влияние сменяется христианским, сплетаясь и расплетаясь.
Самое интересное – это, наверное, языческие календари и христианские орнаменты. Там содержатся такие подробности о древней коми астрономии и православных верованиях, которых нигде уже больше не найти. Например, на одном из календарей сделано 360 насечек – столько дней в году насчитывали древние зыряне. А рядом с Голгофским крестом(на фото выше)видно окно – думается, в рай. * * * – Первую прялку мне подарили в деревне Троицкое. Одна бабушка подарила на прощание. Там были какие-то знаки, я заинтересовалась. Когда перерисовала тридцать узоров, почувствовала, что в них есть какая-то система, смысл. И я начала догадываться, что это не простое украшение, орнамент – а это носитель информации. Я не выпрашиваю прялок, в основном срисовываю. Когда вижу, что старая, сломанная – интересуюсь, не собираются ли от нее избавляться. Только тогда прошу подарить. Постоянно слышишь – то там выбросили, то здесь. Поначалу я и сама многое пропустила. Начинаю уточнять, есть ли узоры, – отвечают, что нет. Я верила. Потом поняла, что люди чаще всего сами не замечают орнаментов. Покажешь, пальцем проведешь: вот это солярный узор, а это древо жизни – удивляются, говорят: «А мы и не замечали». Иногда потому, что узоры грязью покрыты, их не видно. А мыть нельзя. Примета такая в коми деревнях – если прялку помыть, кто-то в доме умрет. Поэтому приходится протирать без воды. Меня бы к ним и вовсе не подпускали, но очень выручает то, что я местная. Первым делом спросят, когда заходишь: «Кто твои родители?» А мама у меня была учительницей, уважаемым человеком, ее многие знали. Очень важно и то, что я по-коми с бабушками разговариваю. Своей труднее отказать. Они узоры оберегами считают и уверены, что если их перерисовать, то те свою силу потеряют. Но человеческие отношения дороже, поэтому терпят нас. Когда набралось 120 изображений, мы поехали с Анатолием Антоновичем на коллегию в Национальный музей, показали. Сотрудники музея ахнули, не поверили, что могло такое сохраниться. Сейчас у нас 270 рисунков и около 50 прялок с узорами – из тех, что нам подарили. Для сравнения скажу, что в Национальном музее из 150 прялок всего несколько имеют значимые орнаменты. У нас в округе резьба очень художественная, а в Сыктывдинском районе, например, одни ромбы. Пять поколений Каждая прялка хранится около ста пятидесяти лет. Значит, со времен Стефана Пермского сменилось всего пять поколений. Одна ветшала – узор переносился на другую.
Но на фотографиях, сделанных Смилингисом, они часто улыбаются, сидя рядом со своими прялками. На многих вырезано древо жизни. – Древним людям казалось чудом, что из маленького семечка может вырасти огромный дуб или береза. И они связали это с Богом, – говорит Смилингис. Потом уточняет: – Крест на Голгофе часто изображают цветущим – это тоже дерево жизни, такой смысл вкладывался. * * * Вдвоем они с Людмилой Николаевной исследовали Корткеросский район и часть Усть-Куломского. Ареал распространения удивительных здешних узоров почти исследован. Впрочем, даже на этой небольшой территории множество оттенков – религиозных, культурных. По рисункам в Сторожевске легко можно догадаться, что народ туда пришел с Вишеры. В Вомыне каждый пожилой человек помнит родовые пасы, а символика на прялках практически отсутствует. Загадка. Ведь в окрестных Подъельске и Мыелдино орнаменты только успевай срисовывать. В чем там секрет? Или Важкурье. Там своя символика. Это последний языческий центр, где христианская символика почти отсутствует. А языческие орнаменты, что очень важно отметить, не достефановские, а более поздние. А вот на Вишере, в Богородске, Нившере, Большелуге тоже много языческих узоров сохранилось, но они очень древние, старейшие в Коми. Туда часть зырян отступила, чтобы избежать соприкосновения с православием. Но, будучи людьми убеждений, они, быть может, горячее всего и приняли потом христианство. Потому что сосредоточение христианской символики там тоже самое густое в Коми. Особенно сильно две веры переплелись в Нившере и Сторожевске. Прялки сохранили на себе следы этой борьбы идей.
Именно идей. Древнее и новое сосуществовали в Коми довольно мирно, не мешая друг другу. В Богородске, например, до революции возле церкви принят , о было закалывать белого оленя. В легендах говорится, что олень сам прибегал в церковный праздник к храму. А в Корткеросе уже в советское время, чтобы провести колхозное собрание, приводили быка, закалывали, варили и за трапезой обсуждали свои дела. – А новые прялки сейчас делают? – спросил я Людмилу Николаевну. Она обрадовалась вопросу, но и опечалилась одновременно: «Да, мы видели одну несколько лет назад. Совершенно новая, из корня вырезана. На ней солярная символика, но это не вычегодские узоры, они взяты из книг». * * * Анатолис Смилингис показывает на восьмиконечный крест, вырезанный на одной из прялок, объясняет: «Это Голгофа». А круг внизу, расчерченный еще одним крестом, – подземный мир, куда спустился Христос.
– Да, возможно. Кстати, на некоторых прялках подземный мир состоит из девяти треугольников, ступеней ада, как у Данте. И вообще много пересечений с Западной Европой. С какой древности это родство осталось, трудно даже представить.
А есть узор, где два креста на Голгофе стоят рядом с главным. Один из них принадлежит закоренелому разбойнику, а второй – раскаявшемуся. Но помнить следует обоих – чтобы не ошибиться в выборе. Так думали зыряне. Я видел коллекцию прялок, собранных в Литве. Мы в одном нашем районе больше собрали, – с гордостью говорит Анатолис Смилингис. Я растерянно смотрю на него, зная, как он любит свою Литву, без слез не может о ней вспоминать. И все-таки – «в нашем районе», да еще со счастливой улыбкой. – Как же я могу от этого уехать, от прялок, – недоуменно проговаривает он в густые усы, – это же какой-то анекдот. Перед ним разложены альбомы – литовские, западноевропейские, русские. Рядом лежит рукопись его статьи о символике цветущего креста на Голгофе. Там и ад, и окно в рай. Через которое прошли его мать, его отец и много хороших людей, которых повстречал на своем веку Анатолис Смилингис. В.ГРИГОРЯН
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта | ||||||||||||
– Вот видите этот расцветающий крест на прялке? – спрашивает меня Смилингис. – Точно такой я видел на новгородской иконе XII века, встречается он и у западных христиан.
А на прялках ХХ века появляются изображения Ленина, серпа и молота, пятиконечных звезд, и некоторые из них почему-то так же, как и пасы, точно повторяют изображения древнего Египта.
Нищета в селах ужасная. Анатолий с Людмилой Королевой как-то раздали бабушкам финские религиозные книжки на коми языке. Старухи были очень благодарны. Старого уклада их лишили, а нового не создали, бросив умирать.
– А вот здесь не круг, а треугольники один в другом. Это круги ада? – спрашиваю я.
