СТЕЗЯ
«ЕГИПТЯНИН»
Уральский художник-монах Михаил Потапов объединил в своем творчестве историю Древнего Египта, Византию и современность
В квартире-музее
На Урале, в Соликамске, судьба подарила мне встречу с замечательным художником и иконописцем Михаилом Михайловичем Потаповым. Про себя этот 97-летний старец говорит, что он «осколок дореволюционной Российской империи», которой «завидовали Европа и Америка, приложившие свои руки к ее уничтожению». Несмотря на почти вековой возраст, о.Михаил сохранил живой ум, хорошо помнит все события своей жизни. Хотя он сейчас совсем ничего не видит и плохо слышит, но речь его ясная и о многом он может поведать. На склоне лет судьба подарила этому немощному и совершенно одинокому человеку молодого ученика, тоже художника, Сергея Лапина, который стал для него не только сыном и поводырем, но и ближайшим другом, сподвижником – его руками и глазами. Эти два художника – старый и молодой – живут теперь как бы одним маленьким скитом: постоянно молятся, причащаются, трудятся во славу Божию. В соликамских храмах и музеях имеются работы обоих иконописцев. Но большинство икон о.Михаила находится в храмах других епархий. На Урал он переехал уже в преклонном возрасте, в 1984 году – из Закарпатья.
Квартира Потапова – в обыкновенном панельном доме, но напоминает собой настоящий музей. В зале размещена галерея портретов египетских фараонов и цариц: Нефертити, Эхнатона и других, здесь же находятся иконы Пресвятой Богородицы, Архангела Михаила. В спальне, в молитвенном
углу, меня поразила необыкновенная икона Стефана Великопермского.
– Откуда этот образ у вас? – спрашиваю Михаила Михайловича.
– Ниоткуда, это мое творчество, – отвечает он. – Я дал правду о святом, зная его характер и жизнь. Прочитал его житие, сам представил его лик и написал то облачение, которое носили архиереи в XIV веке.
Столь же необычны и другие иконы Михаила Михайловича. Дело в том, что они написаны в древневизантийском стиле XII века.
– Вот этот образ Господа Иисуса Христа и апостолов Петра и Павла – копия с катакомбных изображений второго века, – наугад, по памяти (сам-то уже не видит) старец показывает рукой в сторону стены с иконами. – А это круглая икона Божией Матери «Знамение», я ее сделал с мозаики XIV века в Константинополе. А вот Римская Божия Матерь, Чудо Архистратига Михаила, они сделаны в военные годы на простой бумаге простыми акварелями...
Когда экскурсия по домашнему музею закончилась, мы прошли в зал, уселись в удобные плетеные кресла возле небольшого столика (все убранство квартиры выполнено в любимом для художника восточном стиле), и Михаил Михайлович поведал мне свою трудную и долгую жизнь.
Потомственный дворянин
– Мой род идет от мастера Петрушки Потапова, воздвигшего в XVII веке храм Покрова Пресвятой Богородицы в Москве, у Потаповского переулка, – начал старец свой рассказ. – Отец мой, потомственный дворянин, был генералом медицинской службы в русской армии. Когда я родился в 1904 году, он служил в Варшаве, совмещая должность дивизионного врача с преподаванием медицины в университете. Я его почти не помню, мне было пять лет, когда он умер. Отец хорошо пел и играл на скрипке, а скрипка у него была известного итальянского мастера Амати. Родители мои были глубоко верующими людьми. Отец всегда говорил: «Врач поможет только там, где захочет помочь Бог». По общим отзывам, он был человеком исключительной честности, очень добрым и участливым.
Я хорошо помню отцовскую квартиру в Варшаве из 10 комнат: кабинет отца, будуар матери, столовая, гостиная, детская... Такую квартиру мог содержать военный врач, к пятидесяти годам дослужившийся до генеральского чина, хотя он не был ни графом, ни князем, а был простым дворянином.
Я был седьмым ребенком в семье. Когда отец внезапно умер, нам пришлось уехать на родину мамы в Черкассы, на Полтавщину, и семья жила на пенсию от военного ведомства. Некоторое время я провел в интернате для дворянских детей-сирот в Москве. Я имел счастье видеть последнего Царя Николая II и всю Императорскую Семью во время торжеств, посвященных 100-летию изгнания армии Наполеона из России. Это был 1912 год, мне было восемь лет. Нас повезли в колонный зал Дворянского собрания на встречу с ним. Помню, каждому воспитаннику подарили по плитке шоколада, апельсин и конфеты. Царь был очень скромно одет, в простой полковничьей форме. Под руку с Царицей они вышли в зал. На ней была широкополая белая шляпка и белое длинное платье, так же были одеты и царевны. А царевича в простой матросской форме нес на руках придворный. Я был и поныне остаюсь монархистом.
В 1913 году я поступил в классическую гимназию, где изучал Закон Божий, при гимназии была своя церковь. В каждом классе висели иконки, перед ними горела лампадка, за которой следил дежурный. Первым уроком всегда был Закон Божий, дежурный читал молитву перед учением. У меня с детства был хороший слух, поэтому я пел в гимназическом церковном хоре, прислуживал священнику в алтаре.
В первом классе гимназии я открыл учебник по Древнему Востоку, увидел иллюстрации, относившиеся к Древнему Египту, и они меня очаровали на всю жизнь. Во втором классе учитель истории, видя мою любовь к Древнему Египту, дал разрешение пользоваться книгами об Египте. Я часами перерисовывал египетских фараонов и цариц.
Гражданская война застала меня на Украине. Мои братья связали свою судьбу с белым движением. Отступая на юг, старший брат Владимир предложил матери ехать в Одессу. Все бросив в Черкассах, прихватив лишь корзину с необходимым, мы в товарных вагонах добрались до Одессы. Затем морем до Севастополя, куда мой брат получил назначение к главнокомандующему барону Врангелю. Там, в Крыму, мы прожили весь 1920 год. Я своими глазами видел эвакуацию врангелевской армии, это была жуткая картина. При отступлении белые подожгли продовольственные склады. В Херсонесском монастыре под Севастополем тогда собрался весь цвет духовенства во главе с Антонием Храповицким, ставшим затем во главе Русской Зарубежной Церкви. Видел я там и знаменитого архиепископа Феофана, который ввел Распутина в царский дворец. Помню, как под траурный колокольный звон русские архиереи в сопровождении монахов шли к пристани, где их ждал катер. Он отвез их на военный корабль, стоявший в открытом море. Они уехали, а мы с мамой и братом остались в Крыму.
Для окончания образования уже при советской власти я поступил в седьмой класс севастопольской гимназии, которая тогда уже называлась школой второй ступени имени наркома Луначарского. Фактически весь курс наук остался прежним, кроме отмененного Закона Божия. После школы мечтал поступить в университет и стать египтологом, но в те годы в высшие учебные заведения не принимали молодежь дворянского происхождения. Ради куска хлеба работал чертежником, рабочим в коммунхозе, лаборантом на санэпидемстанции... Лишь увлечение живописью спасло меня.
В 1929 году через товарища по гимназии Леню Иванова я приехал в Ленинград, познакомился с академиками Марром и Струве, показал им свои акварели в древнеегипетском стиле. И академик Струве устроил меня в египетский отдел Эрмитажа практикантом. С января 1933 года я перешел работать в Москву в биологический музей, где трудился вплоть до ареста.
Арест и лагерь
Поздней осенью 35-го года в пять часов утра в мою квартиру пришли два красноармейца с винтовками. Ими руководил человек в штатском. Начался обыск, нашли много рисунков по Древнему Египту:
– Что у вас все Египет, да Египет, уж не собрался ли туда бежать?
И забрали на Лубянку для допроса. Инкриминировали мне контрреволюционную деятельность. В чем ее суть, я понятия не имел.
Следователем у меня была молодая еврейка моих лет. На первом допросе она набросилась на меня: «Как вам не стыдно! Советский человек – и политически безграмотный. Вы не читали ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина, ни Сталина! Забили себе голову какими-то религиозными глупостями, вот и доигрались».
Мне приписали, что я один из организаторов подпольного Союза христианской молодежи, о котором я слышал в первый раз.
Следователь-мужчина, сменивший женщину, задал мне однажды такой вопрос:
– Нам известно, что вы говорили, будто советская власть – власть антихриста. Что вы на это скажете?
– Меня удивляет ваш вопрос, – ответил я следователю. – Коль вы боретесь со Христом, так кто же вы? Антихристиане. Значит, и советская власть – власть антихриста.
Потом меня перевели в Бутырскую тюрьму, впихнули в огромную камеру, наподобие подвала: сводчатые потолки, сплошные нары, сотни людей, лежащих на них. У порога – емкость с нечистотами. Вонь страшная, табачный дым столбом. Дали мне пять лет и сослали в северный поселок на берег Онежского озера. Поместили в барак для инженерно-технических работников.
Вначале я работал чертежником. Условия были терпимые, но хорошее мое положение длилось недолго. С началом судебных процессов над Рыковым, Бухариным, Зиновьевым нас, политических, отделили от общей массы и отправили под конвоем в лагерь на берег Баренцева моря, в поселок Оленья губа. Политических там держали вместе с убийцами, бандитами и жуликами. Один из них подошел ко мне и спросил: «Ты кто такой?» – «Я художник». – «Художник, говоришь? А портрет мой сделаешь?» – «Почему не сделать? Карандашом в альбоме, у меня больше ничего нет». Сделал ему портрет, он взял его, обрадовался. Потом повернулся к толпе заключенных: «Если кто тронет его, будет знать мой кулак». Так ремесло спасло меня в первый раз.
Держали нас, политических, на общих работах. Особенно тяжело было грузить баржи в полярную ночь, когда с моря дул ледяной ветер. Многие умирали, я думал, что скоро придет и мой черед. Однажды подошел ко мне начальник лагеря, которому я делал портреты его и его жены: «Что, Потапов, плохо тебе?» – «Да, гражданин начальник, я тянусь из последних сил». Он наклонился к моему уху: «Потерпи еще немного, сейчас у нас комиссия из Москвы, она уедет, и снова будешь работать чертежником». Через два дня меня перевели в инженерный барак и этим спасли от гибели.
В 1938 году стало известно, что нас отправляют в Карелию, на лесоповал в «Загибаловку» – так звали лагерь на Волоозере – настоящий лагерь смерти, откуда практически никто не возвращался. В Медвежьегорске ко мне подошел начальник пересылки. Узнав, что я художник, попросил нарисовать его портрет. Я нарисовал. Он показал рисунок врачу, тот попросил и его нарисовать. За это он мне дал справку, что по этапу я следовать не могу, так я снова был спасен.
Отбыв срок заключения, я приехал к матери в Крым. Но их с братом из-за меня выслали в глухое татарское село. Там мы и встретились.
По древним образцам
Вскоре началась война, а потом немецкая оккупация. И вновь, как в лагерях, выручило ремесло художника. Комендант села, узнав, что я художник, потребовал, чтобы я сделал его портрет, потом портрет своей жены с фотографии. Благодаря этому комендант не включил меня в список для отправки в Германию. К периоду оккупации относится начало моих профессиональных занятий иконописью. Надо сказать, что именно при немцах по всему Крыму началось открытие церквей. Староста села Воинка, прослышав обо мне, приехал: «Выручай. Комендант ногами топает, кричит, чтобы к празднику Петра и Павла церковь открыли, а у нас ни одной иконы нет. Иконостас только кое-как из досок сколотили...» Комендант, увидев написанные мной иконы, хотел отправить меня в Германию для учебы в Берлинской академии художеств, где преподавал его знакомый профессор. Но я отказался, сославшись на больную мать и больного брата, сказав, что не могу оставить их одних.
Во время освобождения Крыма осколком немецкой гранаты, брошенной в наш дом, была ранена моя мама, а я контужен. Много раз мы попадали под бомбежку своей авиации. После освобождения, пройдя допросы в советской контрразведке, до конца войны я работал санитаром в госпитале. В 46-м году в Закарпатье нашелся мой старший брат Владимир, который вызвал нас к себе. Мы с мамой перебрались к нему в город Хуст.
В доме старшего брата я прожил более тридцати лет, посвятив себя тому делу, для которого хранил меня Бог – иконописи и стенописи в православных храмах. После смерти мамы в 1950 году я жил в полном одиночестве, настоящим монахом.
Первый иконописный опыт я приобрел еще в 1928 году в Севастополе, где по поручению священника написал плащаницу Богоматери. Первая же серьезная работа была, когда в Закарпатском Липченском женском монастыре под Хустом в горах построили новую церковь и мой брат порекомендовал меня как настоящего иконописца. Мы отправились туда с мамой, где нас поселили в одной из келий. Как-то летом в храмовый праздник в Мукачево приехал архиепископ Нестор. Он попросил меня сделать его портрет. Я нарисовал владыку с натуры тут же, в монастыре, рассказал, что учился еще в царской гимназии, что в гимназической церкви прислуживал в алтаре и пел в хоре. Владыка попросил меня спеть. Я спел.
– О, у вас хороший голос, и вы пишете иконы... Как было бы хорошо, если бы вы имели еще и священный сан!?
– Как соблаговолите, владыка, – ответил я.
Так в 1945 году я стал дьяконом православной церкви. Дьяконствовал и продолжал писать иконы в монастыре. Мама после одного богослужения обняла меня со слезами и сказала: «Как хорошо, что ты служишь. Я не могла нарадоваться».
За тридцать лет я очень много написал икон в иконостасы разных церквей и монастырей Закарпатья. Но самое главное, что я сделал, – это роспись мукачевской церкви.
В 1953 году мукачевский архиерей предложил мне написать иконы для их церкви. Я уговорил его расписать церковь в археологически точном стиле византийских фресок XII века. Он одобрил мой замысел. За три года я расписал церковь как хотел. Стенописи Мукачева считаю лучшим из всего, что я сделал. Когда их увидел профессор Московской духовной академии Алексей Иванович Георгиевский, он расплакался и сказал: «Боже мой, Боже! Ведь это же мукачевское чудо». Эти росписи одобрил и глава Русской Зарубежной Церкви митрополит Феодосий, когда был на Украине с визитом. Он обнял меня и произнес слова, растрогавшие меня до слез: «Смотрю и вижу: жива еще Святая Русь, если есть такие художники, как вы».
Потом я был вызван Одесским архиепископом Никоном написать иконы во все три иконостаса кафедрального собора. Я написал 72 образа.
В 1954 году покойный Патриарх Алексий (Симанский) решил направить меня в Загорск для создания эскиза стенописи Покровского собора Духовной академии и организации при Троицкой лавре иконописной мастерской. Он сказал архиепископу Никону: «Ну что, владыка, о.Михаил все для вас сделал здесь в Одессе, забираю его в Загорск, пусть создаст в Лавре иконную мастерскую».
Привезли меня в Лавру, а у меня началось ухудшение зрения. В то время я лечился у академика Филатова в Одессе, позвонил ему. Он сказал мне по телефону, чтобы я немедленно приезжал в Одессу. «Попросите благословения у Святейшего, чтобы он направил вас в Одессу для лечения...» А о.Пимен мне говорит: «Зачем вам ехать в Одессу, у нас загорские врачи не хуже академика Филатова. Я имею другое указание, чтобы немедленно подавать прошение о вашем зачислении в братию Лавры и чтобы вы приступали к возложенным на вас иконописным обязанностям». Я расплакался. А он мне: «Чего вы плачете? Как иеродьякон будете получать 400 рублей в месяц, как иконописец столько же. Дадим вам двухкомнатную келью: спальня и мастерская. Питание у нас прекрасное, обмундирование от Лавры, чего вам еще надо? А в дальнейшем, если сумеешь угодить Его Святейшеству, у тебя появится перспектива архиерейской кафедры». – «Я это все прекрасно понимаю, – отвечаю ему. – Но я художник, для меня глаза – это все. Я должен в первую очередь заняться своими глазами. Умоляю вас, уговорите Его Святейшество разрешить мне вернуться в Одессу для лечения в клинике Филатова». Отец Пимен сказал: «Хорошо, я запрошу Его Святейшество». Через пару дней вызвал меня и говорит: «Можете ехать в вашу Одессу на лечение, но всякое доброе отношение Его Святейшества к вам лопнуло, как мыльный пузырь. Он на вас смотрит как на беглеца и дезертира».
Я упросил одесского архиерея, чтобы мне остаться опять в Одессе. В начале 70-х другой одесский архиерей, митрополит Сергий, попросил меня расписать главный храм Одесского мужского монастыря. Я его расписывал почти пять лет в том же древневизантийском стиле XII века. Почему я избрал именно этот век? Потому что это было время высочайшего расцвета византийского искусства. Но я не просто копировал древние фрески, придерживаясь канонов, а создавал свои собственные композиции, обращаясь к опыту старых мастеров. В этом видел для себя самую главную цель и пытался с Божьей помощью достигнуть ее. Надо заметить, наши иконописцы – покойная Соколова и ныне здравствующий архимандрит Зенон – работали в стиле древнерусской, а не древневизантийской греческой иконописи.
Стенопись Одесского монастыря осмотрел в 1980 году Патриарх Александрийской Церкви Николай VI. «Впервые вижу в вашей стране нашу византийскую стенопись», – сказал он мне. И наградил орденом святого Марка.
– Сережа, принеси-ка орден, – обратился Михаил Михайлович к своему помощнику.
Тот быстро принес орден в красной коробочке, показал мне и фотографии, на которых запечатлен торжественный акт вручения ордена. Во время всей нашей беседы он, как ангел-хранитель, внимательно следил за своим учителем, готовый прийти к нему на помощь в любую минуту. Чаще ему приходилось быть при нем толмачом, потому что даже мои крики старик не слышал, а его голос как-то привык различать.
– То, что я был награжден именно Александрийским Патриархом и именно орденом Святого Марка, – продолжает дальше Михаил Михайлович, – было для меня особенно символично. Евангелист Марк проповедовал в Египте, поэтому египетская церковь считает его своим покровителем. Через эту награду какая-то невидимая нить из Египта протянулась к моему сердцу.
38 лет я был иконописцем. В Соликамск я попал тоже по промыслу Божию. Мои знакомые в 1981 году организовали мне выставку в Соликамске. На ней присутствовали хозяева города – председатель горисполкома и его заместитель. Там им директор музея Дина Геннадьевна Соколкова сказала, что приглашает меня переехать в Соликамск, чтобы я и дальше писал картины на любимые темы, и завещал бы все свои картины соликамскому музею. Часть моих картин музей уже приобрел. «Пусть приезжает, мы дадим ему хорошую благоустроенную квартиру», – сказал глава. А своему шоферу велел отвезти меня на новостройку, чтобы я выбрал себе любую квартиру в новом строящемся доме. В Закарпатье я жил в комнатке на чердаке, где было одно маленькое окошко, низенькие потолки. Воду из колодца, дрова, уголь для печки приходилось таскать наверх по наружной лестнице. А я уже был не в силах это делать. На мою дьяконскую пенсию в 45 рублей без посторонней помощи было не прожить. Поэтому я принял это предложение. Слава Богу, и сейчас здесь живу».
Ученик
«Хочу сказать и о той великой милости Божией, которую Господь послал мне, 90-летнему одинокому беспомощному старику. Здесь, в Соликамске, впервые за всю мою жизнь у меня появился ученик, молодой художник-оформитель. Сначала Сергей Иванович был учеником приходящим, но после трагической смерти своей матери перешел жить ко мне. Отец его давно уже умер. За годы жизни со мной он многому научился. Писал образа в иконостас церкви для заключенных в зоне №9. Его запрестольный образ Спасителя в алтаре Преображенской церкви очень понравился пермскому архиепископу Афанасию. Очень важно и то, что он тоже верующий человек, по натуре настоящий монах. А когда я умру, он будет хозяином этой квартиры, я завещал ему ее нотариально, как квартиру-музей частной коллекции со всеми моими работами и книгами», – похвалил Михаил Михайлович своего ученика, человека, действительно очень похожего на своего учителя не только по внутреннему мироощущению, но даже и чисто внешне.
Сергей Иванович организовал уже несколько выставок Потапова, сопровождает его во всех поездках. В 1990 году осуществилась давнишняя мечта Михаила Михайловича – он побывал в Египте. Получилось это так. В посольстве Египта в Москве увидели фильм о М.М.Потапове «Египтянин», снятый в 1989 году Свердловской киностудией, и пригласили посетить Египет в качестве почетного гостя. Две недели Михаил Михайлович был в тех местах, которыми грезил всю жизнь и которые еще раньше воплотил в десятках картин.
Да и в разговоре со мной теме Египта он уделял большее внимание, чем интересовавшим меня вопросам. Любимую личность Эхнатона по религиозным воззрениям Потапов считает равной ветхозаветным пророкам, поскольку фараон Эхнатон за 1400 лет до Христа провозгласил единобожие и тем самым приблизил пришествие Спасителя. А загадочные произведения художника, в которых сочетаются древневосточный колорит и православное мироощущение, думаю, со временем будут все больше и больше привлекать к себе внимание.
Записал Е.СУВОРОВ
Фото автора.
| назад |
| вперед |  |
