Однажды отправился я на поезде через
бывшие наши западные республики в Приднестровье,
в Тирасполь. Со мною в купе, тоже до Тирасполя,
ехал снайпер-доброволец, а мужчина с молодой
девушкой ехали в Одессу.
Снайпер был немного выпивши,
возбужден, выпоил мужчине, который назвался
«новым русским», и девушке бутылку и ушел
добавлять. Я залез на верхнюю полку и пытался
заснуть. Мужчина внизу сердито шептался с
девушкой. Девушка вдруг вскочила, оттолкнула
спутника, громко сказала: «На первой остановке!»
– и вышла из купе. Я зашевелился, обнаруживая
желание спуститься. Совершенно неожиданно
мужчина, «новый русский», стал говорить, что вот
эту девушку он нанял, он даже сказал, что «купил»,
ехать с ним в заграничный круиз.
– Греция, понимаете, Кипр, Израиль. А
она – видели? – заявляет, что хочет обратно, мамы
боится. Мамы! Мы так не договаривались.
– А как договаривались?
– Чтоб без проблем. Мне нетрудно ее
обратно отправить, женщину я и в Одессе куплю. Но
опасно. Это ж Одесса, любую со СПИДом подхватишь.
Девушка вернулась, и я вышел в коридор.
Там сосед-снайпер вовсю дымил еще с одним
мужчиной, который оказался... тоже снайпером. Они
курили и говорили о том, что это не дело, когда
девчонки идут в снайперы. Вон в Бендерах были
«стрелочницы» из Прибалтики, это не их дело, это
дело мужское, и так далее...
Из нашего купе вышли мужчина с
девушкой. Проходя мимо, «новый русский» мне, как
посвященному в его дела, доложил торопливо: «В
ресторан уговорил!»
Я вернулся в купе, завалился на полку и
не просыпался до самого утра, до самой украинской
таможни. В вагон вошли такие гарные хлопцы, такие
парубки, что если бы они не паспорта проверяли, а
землю пахали, то Украина завалила бы всех
пшеницей. В Канаду бы продавала. Хлопцы были в
форме, похожей на запорожскую, были все с усами,
говорили подчеркнуто на украинском. Нам было
предложено «гэть из купе», чтоб они обыскали и
купе, и вещи. Мужчина успел радостно сообщить, что
девушка обещала подумать, что он увеличил ей
плату: «Мне ж дешевле, чем новую искать».
Таможенники почему-то «прикопались»
только ко мне: зачем я еду?
– Мне ж интересно видеть самостийную,
незалежню, незаможню Украину.
– Шутковать нэ трэба, – сказал мне
усатый таможенник. – Вы письменник?
– Да, радяньский письменник. Царапаю
на ридной русской мове.
– Нэ шутковать.
– Какие шутки. Можете записать, что я
украинский письменник, пишущий на русском
диалекте.
– На яком диалекте?
– На русском. Это следствие, рецидив,
так сказать, имперского мышления.
Слово «имперское» могло меня погубить,
но, на мое счастье, таможенника отозвал офицер.
Потом была молдавская таможня, потом –
приднестровская. Я уж решил лучше молчать.
Снайпер тяжело приходил в себя. Он встряхивал
головой, поводил мутными, плохо прицеливающимися
глазами, наконец попросил меня выйти и
посмотреть, есть ли в коридоре тот снайпер. Я
посмотрел – никого. Тогда он соскочил с полки,
сбегал умылся, сел напротив и сказал:
– Всё очень серьезно, – он закрыл купе
изнутри. Соседи наши уже ушли в ресторан
завтракать.
– Что серьезно?
– Того снайпера видел вчера?
– Ну.
– Он не к нам едет. Он к румынам едет,
понял? К молдаванам. Он с той стороны будет
стрелять. Он, гад, за деньги нанялся, я-то из
патриотизма, ну, гад! А мы вчера разговорились, а
он-то думал, что я тоже нанятый. Ты, говорит, за
сколько контракт подписал. Тут-то и открылось. Ну,
брат, дела. Он дальше поедет, до Кишинева, я до
Тирасполя, – снайпер покрутил головой. – Чего
делать?
– А чего ты сделаешь? Вы как
договорились – друг в друга не стрелять? Или ты
его свалишь, вот и деньги некому получать.
– Семье заплатят, он сказал, семья у
него в Москве. Да он, гад, и с нашей стороны бы
начал стрелять, но тут не платят. Он говорит: ему
все равно, лишь бы «бабки». Этим девкам из
Прибалтики много платили. Но они (парень
выругался) даже по детям стреляли. Это он не
одобряет, – снайпер опять покрутил головой. –
Достань чего-нибудь, не дай помереть.
Тут с завтрака вернулись соседи.
«Новый русский» прихватил какого-то заморского
пойла и щедро стал угощать. Девица, достав
огромный специальный ящик для косметики,
углубилась в работу над своей мордашкой. Еще раз
пришли какие-то пограничники, а может быть, еще
какие-то таможенники, я уж в них запутался. Нас
снова, но теперь на русском языке, попросили
выйти. Вышли и из других купе. Мы теснились в
проходе. Вышел и тот, едущий до Кишинева, снайпер.
Тоже явно с головной болью. Снайперы обменялись
взглядами. Наш, уже опохмелившийся, глядел
побойчей.
Поезд стал тормозить. Я думал, нам еще
долго ехать, а, оказывается, мы уже приехали.