– То есть и в церковь ходили с детства?

– Нет, я жил в простом сельском поселке Волошка в Коношском районе, и церкви-то не было на ближайшие триста километров нигде. Потом я кончил Ерцевскую среднюю школу. Это была очень сильная школа. Ерцево – особый поселок, это один из больших островов ГУЛАГа. Многие репрессированные оставались здесь, опасаясь возвращаться в центр. И тут были великие учителя, которые одновременно могли преподавать и русский, и французский, и литературу, и историю.

Нас было трое братьев, я самый младший. Старшие поступили в Рязанский радиотехнический институт, и я был вынужден поступить туда же следом, хотя душа-то не лежала, честно сказать. Мы все кончили этот институт, потом два года армии двухгодичниками-лейтенантами. Родители в это время переехали в Новодвинск. После армии мы тоже туда приехали. Поскольку братья быстро передвигались по административной линии, то на мои робкие попытки заговорить о восстановлении священства отвечали, что это разрушит клан Соколовых и что не время сейчас.

После того, как наступила эта наша перестройка, в Новодвинск приехал иеромонах о.Александр, который за год построил храм. Это было в начале 90-х, работал я в те годы в АСУ ведущим программистом. Тогда я просто предложил о.Александру свою помощь. Он согласился, взял меня вначале псаломщиком. Потом у нас сменился епископ, владыка Тихон приехал. Мне было уже 45 лет, когда меня рукоположили, и два года я служил дьяконом. Потом был рукоположен в сан иерея. И однажды – это было два с половиной года назад – владыка, объезжая южные районы Архангельской области, взял меня с собой, поскольку на родине у меня, в Ярцево, уже был храм Казанской иконы Божией Матери, а священника не было.

Поселок в это время совсем захирел. Управление было переведено в Североонежск, и на месте жилых домов остался такой развал, такой разгром страшный. Мы сидели все вместе: владыка, начальство городское. Я говорю: «Ну что ж вы так разорили поселок, нельзя же так?» На что мэр поселка, мой бывший одноклассник, ответил: «Вам хорошо там, в сытом Архангельске, рассуждать. А приезжайте – покажите, как надо». Владыка сказал: «Хорошо, я вас отпущу, если будет такое желание». И я оказался здесь. Где родился, как говорится, там и пригодился.

Храм Казанской Божией Матери – первый храм, который появился в Коношском районе. Я долго думал: почему? Ведь поселок уже был разрушен, здесь не было ничего, кроме зоны особо строгого режима. У меня одноклассница работала в архиве зоны, и я спросил, много ли у нас сидело священников. Она ответила: очень много. В личных делах погибших – и епископы, и священники, и монахи. И я несколько горделиво, может быть, решил, что это по их молитвам возник храм, где я теперь в заупокойных молитвах постоянно поминаю всех священнослужителей, в земле ерцевской погребенных.

– Когда эта церковь построена, она новая?

– В 1994 году, и до нее не было ничего.

– На какие средства это удалось?

– А вот это чудо, понимаете. Есть такой человек – Вячеслав Александрович Горохов, тоже выпускник ерцевской школы, у него здесь мама. Он подвизался в Оптиной пустыни послушником. Вот он и решил возвести храм у себя на родине. А помогали бабушки, ну и, конечно, администрация как-то. В основном усилиями его и бабушек-прихожанок этот деревянный храм и был построен, почти как в сказке. Церковьнебольшая, человек на семьдесят-сто, но очень уютная, красивая.

– Отец Евгений, вы работали высококлассным программистом, специалистом по компьютерной технике. Насколько работа ваша могла быть связана с верой?

– Я часто выступаю с лекциями в школе. И неожиданно для школьников бывает, когда я говорю, что наука современная – это как бы путь к вере. Простой пример. Спрашиваю школьников: пересекаются ли параллельные прямые? Мне говорят: нет. Так вот, говорю, мы в это верили тысячи лет по аксиоме Эвклида, пока Лобачевский в XIX веке не доказал, что они все-таки пересекаются в бесконечности. И наука, постоянно развиваясь, опровергает сама себя, свои аксиомы. И если говорить о людях неверующих, то их в принципе нет. Мы верим выводам археологов, биологов, геологов о том, что Земля образовалась так, а не иначе, но точно этого не знаем.

Если мы представляем Вселенную бесконечной, то понимаем, что как ограниченный материальный объект мы никогда не познаем ее. Ограниченный объект никак не может познать бесконечности. Поэтому наука может только подвигнуть к вере и не более того. Если вы посмотрите на икону Рождества Христова, то увидите на этой иконе два пути, по-разному ведущие к Богу. Пастухи приходят сразу: ангел им говорит, и буквально в полчаса – вот они, в пещере и поклоняются Младенцу. Другой путь – путь волхвов. Эти волхвы часто изображаются на иконе там, за холмами. А кто такие волхвы? Это мудрецы, ученые.

Путь через разум к вере тоже возможен, только он более длителен, тернист. Но сегодня большинство идет именно этим путем. Вот в этом году в июне я закончил Свято-Тихоновский богословский институт, и там еще раз убедился, что сегодня, к сожалению, большинство, особенно из интеллигенции, идут путем волхвов. И простоты сердечной, любви как таковой, в нас не хватает.

Поймите, в какой дикости мы живем. Я прихожу в школу и задаю простые вопросы: мы знаем, как сделать ребенка умным? Конечно. Есть методики Шаталова, Амонашвили, Сорокина, Ильина. У нас много методик, позволяющих в короткие сроки научить ребенка основам математики, физики, химии, истории, информатики. Мы знаем, как вырастить ребенка здоровым, сильным; вон сколько вырастили чемпионов. А как сделать ребенка нравственным? – задаю я вопрос родителям. И мне ни разу еще никто ничего не ответил. А какой смысл растить ребенка умным, сильным, богатым, если не знаешь, будет он нравственным или нет? Ведь иначе он все свои дарования может обратить во зло. Так может тогда и не надо этого делать – учить всему, ведь стержень-то должен быть – нравственный.

Я спрашиваю у педагогов: каковы критерии воспитанного ребенка? И выясняется, что их нет сегодня. Каждая школа трактует по-разному. Как тогда мы можем воспитывать? И что остается? Культура? Но вот я вижу, как наши народные артисты хвастаются своим плотским невоздержанием: публично рассказывают, сколько у них там было любовниц, жен и прочее, прочее. Взять хоть даже Никиту Михалкова. Вот он хвастается, как во время съемок ругается нецензурными словами или что по телевизору не может рассказать анекдот, потому что он непристойный, а у экрана сидят дети. Куда мы идем? Если «сливки общества» ведут себя так?

– Ну, батюшка, мы в своей семье эту проблему решаем просто. Нашему сыну четыре с половиной года, так у нас просто телевизора нет. И очень хорошо живем.

– Вот это – да! (Смеется). Дай Бог ребенка с детства воцерковить и не приближать его к этой гадости.

– Отец Евгений, вы владеете компьютерной технологией. А сейчас у вас есть доступ к этой технике?

– Ну, здесь, в Ерцево, у меня компьютера нет. Пока нет жилища, я живу при церкви, в келье, зимой приходится топить чуть не всю ночь. А в Новодвинске – да, есть. Но интернетом я пользуюсь очень выборочно: сайт «Православие.ру», «Радонеж» и, конечно, официальный сайт Московской Патриархии. А в основном в интернете такая помойка, прямо страшно заходить.

– А Ерцево – большой поселок?

– Около 4 тысяч населения да зона особо строгого режима на тысячу человек, у меня там воскресная школа есть.

– И много прихожан в церкви собирается?

– Когда я приехал, было немного, а сейчас на службу человек сорок-пятьдесят приходят.

– Это по воскресеньям?

– Да, а если большой праздник, то и на неделе. А возраст – в основном либо школьники (в здешней средней школе я тоже веду воскресную школу), либо старше сорока. Только вот от двадцати пяти до тридцати пяти – почти никто не бывает. А так – люди начали, начали ходить. В этом году в Чистый четверг у меня было пятьдесят шесть исповедников.

– И как, приход складывается?

– Да, конечно. У нас постоянно акафист читается, если меня нет. Дом для священника строится, сейчас на стропила вышли. Свой огород: 5-6 мешков картошки собрали в прошлом году, в этом году, думаю, не меньше соберем. В первое время, как приехал, была проблема с клиросом. А когда я в Ерцево учился, то кончал здесь и музыкальную школу по классу фортепиано. И вот ко мне подошла женщина – я ее не узнал, пока она не спросила: а вы вальс-маскарад играете? Тогда узнал свою бывшую преподавательницу: она учила меня в музыкальной школе. После этого она на две недели ездила в Оптину пустынь на стажировку. Вот она сейчас и руководит клиросом.

– Вы еще и по району ездите?

– Владыка благословляет, и бывает, что я с лекциями езжу. В Подюге был, в Коноше. Вот в Волошку никак не выберусь, собираюсь в сентябре попасть в свой родной поселок.

– Не знаю, батюшка, вопрос, может быть, бестактный: а вы как, без семьи сейчас там живете?

– Ну, матушка приезжала сюда, и дети мои по очереди приезжали.

– А так они – в Новодвинске?

– Да, да. Так некуда ехать пока. Вот дом достроим, а дальше... как Бог даст.

– Вы ходите по поселку – люди узнают вас, здороваются?

– От мала до велика здороваются все. Я в рясе всегда хожу, и если поначалу и смеялись было, то сейчас отношение сильно изменилось.

– Сейчас вы уже почти два года там. А сколько лет до этого не были?

– С 68-го года, как школу закончил.

– И теперь еще у вас там есть одноклассники?

– И одноклассники, и учителя, которые меня еще учили, как они себя в шутку называют, – «обломки империи». Им уже за восемьдесят лет.

– Есть ли у вас что-нибудь, о чем хотелось бы рассказать нашим читателям, может, жизненные случаи какие-нибудь? Ну как бывает в поезде, когда с попутчиком разговоришься...

– Да, вот я в поезде часто езжу, и у меня немало «лекций» как раз там прочитано. Пока едешь от Архангельска до Ерцево, очень много людей подходит с различными вопросами. И вы ведь знаете такое свойство: дорога сближает. С малознакомым человеком люди делятся гораздо свободнее, чем с близкими. Очень много случаев, очень много скорби, которой люди делятся именно в поезде. Тут можно было бы долго рассказывать, да жаль вашего телефонного времени. А самое отрадное сейчас для меня – что очень многие бывшие заключенные, освободившись, присылают письма.

– Вам пишут?

– И мне, и своим в зоны пишут, вспоминают о лекциях. Встречи с православием оставляют в них очень сильный след. Здесь я бы вот что хотел сказать. Эти люди сейчас брошены обществом, им некуда пойти, у них часто нет ни семьи, ни жилья. Один мне говорит: «Я сейчас выхожу и, чтоб не умереть, все равно буду вынужден воровать. Вот только после встречи с вами я, наверно, никого не убью». Вот как это расценивать: как шаг вперед или, наоборот, мое поражение? Меня часто спрашивают: «Вам не трудно ездитьв поселок?» Я говорю: «Нет. Я люблю Ерцево. Поэтому мне большая радость каждая поездка».

– О чем вы говорите, встречаясь с людьми?

– Например, о том, что такое любовь. Ведь это чувство сейчас утрачено. Конечно, Бог есть любовь, а Бог непостижим, но все-таки какие-то черты надо бы отделить. Это мое субъективное мнение, но я говорю школьникам так: любовь – это в первую очередь умение и желание жертвовать собой. Если мы этому научимся, тогда с большим терпением, смирением и с большим оптимизмом сможем проходить этот очень нелегкий период жизни, который сейчас выпал на нашу долю. Повторяю: умение и желание жертвовать собой – одна из основных черт любви. Всё остальное – это отблеск, оттенок, но не любовь. Это, скорее, страсть, а страсть не есть любовь. А если мы не понимаем, что такое любовь, то как можем прийти к Богу?

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта

eskom@vera.komi.ru