СТЕЗЯ
ЛЕТАЮЩИЙ БАТЮШКА
Последнее время о.Владимир Конев стал известным человеком не только у себя в селе Визинга, что на юге Республики Коми, но и по всей России. В свободное время священник занят необычным делом – полетами на параплане. Сам того не желая, он сначала попал на страницы местных газет, потом к «летающему священнику» приехало коми телевидение, затем и из Москвы, с ОРТ. Очень уж это привлекательная тема: «служитель культа» летает в небе, да не где-нибудь, а в самом Раю. Именно так называется деревня, с гор которой батюшка совершает свои полеты.
Прежде мы уже писали («Орден Преображения», № 400) о священнике, взявшемся как бы не за свое дело. В Кирове настоятель храма создал для «трудной» молодежи клуб мотоциклистов-байкеров. За него тоже ухватились журналисты, приезжали из Москвы, из-за рубежа, показали на весь мир как какую-то диковинку: «Батюшка верхом на мотоцикле!» Теперь же нашли другую невидальщину: «Батюшка на параплане!» И как-то за кадром осталось главное...
Чтобы восстановить полную картину, в Визингу отправился наш корреспондент.
«Как я крест-то держать буду?»
В Визингу – райцентр Сысольского района – я приехал в один из сентябрьских дней. Дом священника находится рядом с храмом, названным в честь Живоначальной Троицы. Огромная каменная церковь разрушена до половины, все ее стены поросли травой и деревьями. Отремонтирован пока только один из пяти приделов, Георгия Победоносца, – правда, и он по своим внутренним размерам превосходит многие храмы, построенные в епархии в последнее время.
Батюшку я застал около его дома, перепачканным мазутом и лежащим под автомобилем на голой земле. «Здравствуйте, отец Владимир, – приветствовал я его. – Что, машина сломалась?» – «Да вот уже два месяца ремонтирую. У меня еще один приход есть в Пажге, там народ без служб сидит, ждет меня».
И далее о.Владимир в простоте душевной начал мне объяснять, как у него что-то там в двигателе куда-то не подходит, и это что-то надо перевернуть на 180 градусов, чтобы поставить на место. Для меня вся эта техника – темный лес. «А почему вы сами-то ремонтируете? – обращаюсь к священнику. – Взяли бы водителя для своего прихода». – «Водителя держать – себе дороже, – отвечает он. – Пока ему объяснишь, что к чему... Я сам езжу везде, днем и ночью. На этом «уазике» мы с прихожанами и в Дивеево, и в Троице-Сергиеву лавру паломничали, и к мощам о.Иоанна Кронштадтского, по всем святыням Вологодчины и средней полосы проехали. Я и лес сам заготовляю, и дрова для храма вожу. Без машины священнику никуда».
Как оказалось, о.Владимир не только машину ремонтирует своими руками. Он собрал для своего хозяйства небольшой гусеничный трактор, затем одноместный самолет-биплан и сейчас мечтает о строительстве вертолета. «Ну, пойдем в дом, чайку попьем», – предлагает батюшка.
Тяга к технике и к небу у о.Владимира с детства. Когда в школе учился, то каждое лето летал самолетом к своей верующей бабушке в Тотьму и полюбил заоблачные выси. В Тотьме начал он обретать веру. Стал ходить к небесному покровителю городка Феодосию Тотемскому, мощи которого почивают там уже около 500 лет.
Много исходило от них чудес. Несколько лет назад начал являться угодник матушке местного священника со словами, что скоро перейдет в храм Рождества, что в центре Тотьмы. Так и вышло. В прошлом году это перенесение состоялось.
Была своя история, связанная со святым, и у отца Владимира.
«В 92-м году это было, – рассказывает он. – Я тогда только в церковь стал ходить. Снится мне сон. Как будто в Визинге я подхожу к разрушенной церкви. Смотрю, а около нее стоит такой благообразный священник с дьяконом. У них облачения, как раньше, при царе Горохе были, расшитые очень красиво. Они стоят такие милые, и у них из одежды лучики света исходят. «Надо, – думаю, – подойти к священнику, благословение взять». – «Благословите, – говорю, – батюшка, грешного раба Божия Владимира». – «Бог благословит», – перекрестил меня и на голову руку свою положил. Рука у него такая тяжелая. «Чего вы тут делаете?» – спрашиваю у них. «На вас пришли посмотреть!» – «А как вас зовут?» – «Сегодня календарь посмотришь, узнаешь как». И зашли прямо в алтарь через стену церковную. Я проснулся, с утра пошел на учебу (я тогда учился в сыктывкарском пединституте), а сон никак из головы не выходит. После лекций пошел в церковь, посмотрел в церковный календарь, а там жирными буквами написано: «Феодосий Тотемский» – день его памяти.
Родом-то я из Великого Устюга. В Визингу родители в 73-м году переехали, по распределению. Барак, в который нас поселили, сразу же сгорел. Мама тогда рыдала от безысходности. Но ей тоже приснился святой Феодосий и утешал во сне.
А я после явления святого во сне еще не думал, что священником стану. Был в поисках Господа. До этого к кришнаитам ходил на лекции, уверовал в восточную мифологию. И вот однажды ночью опять снится мне сон, что надо срочно вернуться домой, в Визингу. И вот еду я на КамАЗе, а дело к вечеру, солнце уже заходит. Проезжаю Лозым, там телевышка на горе стоит, и вижу, что вместо телевышки – большой православный золотой крест, весом, наверное, в несколько десятков тонн. И сияет ярче солнца, глазам больно. Думаю, что за странное явление? Надо, наверное, подойти к подножию креста, поцеловать его.
Поднимаюсь в гору, смотрю: крест-то стоит не на основании, а женщина его держит в воздухе на своих плечах. От тяжести ноги у нее вошли в землю выше колен, сама вся изнемогает. Увидела меня. «Вот, – говорит, – какой ты молодец. Подержи крест, а то я его уроню». А крест, огромная стометровая махина, уже начинал падать. Я говорю: «Ну и сумасшедший же день сегодня». А сам думаю: «Как я крест-то держать буду, меня же эти тонны в землю, как блоху, вдавят».
А женщина тем временем совсем плоха стала, в три погибели согнулась. «Ну, – думаю, – нет». И в порыве решимости кинулся я под этот крест, головой и плечом подперся под него, чтобы человека спасти. Но тут вдруг выяснилось, что крест-то, оказывается, и не тяжелый вовсе. Только отойти от него нельзя, падать начинает. Стою я, держу его, а внизу машины ходят. Люди смотрят на крест, радуются.
Тут я проснулся. Пошел на исповедь, рассказал, как все было. И слышу от батюшки: «Ты будешь священником». – «Нет, – отвечаю, – ни за что». – «А куда ты денешься, если тебе Господь такой крест приготовил».
Я расстроился. У меня и в планах такого не было. Хотел после окончания института из Коми уехать куда-нибудь на Вологодчину или в среднюю полосу, стать учителем, купить домик около храма и ходить на службы. А теперь что, семинарию, что-ли, заканчивать? Я уже устал учиться. Сперва школа, потом авиационно-техническое училище, теперь пединститут. Хочется работать, наконец, начать, самому что-то делать.
После окончания института мне батюшки посоветовали возвратиться домой в Визингу, чтобы там восстанавливать церковь. Перед отъездом я в Вознесенском храме встал перед Голгофским крестом и говорю: «Господи, если Ты меня призываешь на служение, давай с Тобой договор заключим: я поднимаю в Визинге православный приход, а Ты мне помоги на ноги встать, с жильем, с работой все вопросы решить».
Устроиться на работу в Визинге тогда было очень трудно. Приехал, а у меня даже домишка захудалого нет. Кое-как поступил в школу учителем труда и ОБЖ по старому знакомству. Стали жить с женой, родителями, сестрой в тесной квартирке. Я месяц жду, два, когда мне Господь хотя бы в общаге комнату даст. Уже осерчал: «Что же, – говорю, – Господи? Мы же договаривались». Потом пошел, написал заявление: «Собираем православный приход в Доме культуры, будем регистрироваться».
Провели собрание, и тут же звонит мне директор СПТУ: «Освободилась комната в общежитии, срочно заселяйтесь, а то другие займут». Я ушам своим не поверил. Положение с жильем было очень напряженное. А затем, когда владыка рукоположил меня во священники, Церкви вернули большой дом бывшего священника о. Стефана Куратова.
Храм
Батюшка, отец Стефан, до закрытия храма жил здесь со всей семьей. Он, кстати, был родным племянником первого коми поэта Ивана Куратова и сохранил бесценные рукописи поэта. Их ему передал его родной отец Афанасий Куратов, тоже священник.
О.Стефан был образованнейшим человеком, имел очень богатую библиотеку. Его сын Степан Степанович Куратов впоследствии опроверг расхожее мнение о «вандализме» о.Стефана, пущенное ученым А.С.Сидоровым, заявившим, что рукописи поэта валялись у священника на чердаке. В своей статье «Это не так», напечатанной в журнале «Войвыв кодзув» в 1973 году, Степан Степанович рассказал, что рукописи Ивана Куратова хранились в их доме как самая большая семейная реликвия.
После того, как семья священника была выселена из своего дома, в нем было правление колхоза «Заря коммунизма», потом военкомат, детский сад, музыкальная школа, контора жилкомхоза. Когда контора жилкомхоза съехала, дом месяца два пустовал, в нем уже стекла начали бить. Глава района хотел милиции его передать. И вдруг Глава республики Ю.Спиридонов позвонил: «Почему не возвращаете дом священнику?» Сразу же отдали.
– А что было в храме после закрытия? – спрашиваю у батюшки.
– Сделали мельницу. Это было в 34-м году. Потом она сгорела, был страшный пожар. После мельницы открыли пекарню, потом пивоварню. Здесь же, при храме, ларек пивной поставили. А в 41-м году снесли купола и колокол сбросили. Очевидцы рассказывали, что колокол огромный был, упал на церковное крыльцо, сломал его и сам раскололся.
В те же дни сброшены были колокола с куратовской церкви. А через десять дней началась война. И все, кто на церковь руку поднял, были убиты в первые же месяцы. А те, кто внизу стоял и смотрел на это кощунство, прошли всю войну. Господь сохранил их, чтобы они свидетельствовали об этом преступлении и о наказании Божием.
Коммунисты долго подбирались к церкви: никак не могли закрыть. Вначале установили на нее налог, но прихожане налог собрали. Властям это не понравилось, они установили налог на внутренний объем воздуха, который занимает церковь. Со штрафами получилось 2 444 рубля – астрономическая по тем временам сумма, когда корова стоила всего один рубль, а лошадь – три рубля. И издали приказ ввиду того, что церковь не платежеспособна, отобрать ее у верующих и передать в совнархоз.
К тому времени половина верующих была разослана по тюрьмам и ссылкам. Но вот к отцу Стефану богоборцы все никак не могли подобраться. Два раза судили его по ложным доносам, вменяли в вину проповедь против советской власти, но концы с концами у них не сходились. Из церковного дома семью батюшки выгнали на улицу, все отняв, пустив по миру. В третий раз НКВД всерьез взялось за батюшку. Ему подкинули пистолет и забрали за хранение оружия. Расстреляли его 31 августа 37-го года. Место захоронения неизвестно.
– А как вы стали священником, отец Владимир?
– Когда в институте я стал ходить в церковь, надо мной друзья стали подсмеиваться: «Вот, мол, в попы метишь». Я готов был их по стенке размазать, потому что таких планов у меня не было. А потом год-два походил на службы и понял, что дышать не могу без православия. Когда переехал в Визингу, то за 33 километра добирался в церковь в селе Иб. Каждую субботу и воскресенье, когда пешком, когда на велосипеде.
А потом душевный кризис начался. «Господи, – говорю, – Ты меня или рукоположи, или священников сюда присылай. Я не могу без службы, и постоянно ездить в такую даль у меня тоже сил больше не хватает». Я тогда в общежитии встал на колени и этой молитвой всю землю прокричал. И услышал в ответ голос: «Готовься, тебя рукоположат 19-го». Вот только какого месяца, не было сказано. Это было в сентябре 95-го года. Думаю, может, декабря. Как раз три месяца на то, чтобы подготовиться. На месяц ошибся. 19-го января, на Крещение Господне, состоялось рукоположение.
Пять месяцев после этого я жил в Вознесенском храме – на лавочке. Каждый день, без выходных, служил там, а жена с грудной дочкой в Визинге меня ждала. Когда я приехал в Визингу, то с прихожанами мы восстановили предел Георгия Победоносца. Первое время приходилось служить при минус десять градусов. Церковь в честь Живоначальной Троицы раньше немаленькой была: пять приделов. В Стефановском, возвышаясь до потолка, стояла скульптура св.Стефана Пермского. Иконостас в главном приделе был весь позолочен. Куда все подевалось? Уже в 50-х годах, когда стенки в храме стали ломать, в одной из них нашли тайник с золотой и серебряной церковной утварью, с драгоценными камнями, старинные церковные богослужебные книги, в дорогих позолоченных окладах. Куда все делось, никто не знает.
Храм сейчас восстановлению не подлежит. Стены разваливаются. Их нужно разбирать до основания и на их месте строить новый храм. Конечно, хотелось бы построить церковь с куполами, но пока у нас такой возможности нет. Человек пятьдесят на службы в праздники приходит. Немного нас.
Раньше ходили мы по предприятиям, просили, но руководители – люди неверующие. Никто нам здесь не помогает. А ведь в прежние времена каждая семья строителей в течение недели кормила. Сорок лет храм строился. А сейчас... Чтобы восстановить его, мне на всю жизнь работы хватит.
О братьях меньших
Прежде молодежь часто церковный забор ломала. Двери в доме выбивали, шифер с крыши храма воровали. В общем, всяко донимали, хулиганили. Так достали, что взмолился я: «Господи, пошли мне собаку, чтобы не дура была и не очень интеллигентная, чтобы с хулиганов могла штаны спустить». Через три дня привозит мне тракторист дрова. Выгрузил телегу, а там у него под гидроцилиндром беленький щенок сидит. Тракторист говорит мне: «Собаку свою убери!» Я говорю: «У меня нет никакой собаки». Но все-таки снял щенка с гидроцилиндра, и вырос он в белую симпатичную лаечку, везде за мной бегает. Без нужды никого не трогает, но по ночам может и штаны спустить с хулиганов.
А потом мне Господь и двух котиков послал. А то мыши совсем уже обнаглели, в алтаре стали бегать. С одной у меня целая история вышла. Во время службы она на жертвенник залезла и пыталась просфору утащить. Что делать, не бежать же за ней посреди литургии. Так разозлился, что взял да и проклял. «Совсем, – говорю, – ты, мышь, совесть потеряла. Идет святая святых, а ты перед престолом бегаешь, да еще и нагадила на жертвенник. Будешь проклята между небом и землей, я тебя заклинаю за такую дерзость».
После этого она убежала, и неделю я ее не видел. А через неделю захожу в храм, смотрю, мышь сидит посреди церкви на задних лапках перед Голгофским крестом. «Ну, – думаю, – мыши совсем обнаглели. Растопчу-ка я ее ногами». Стал потихоньку подбираться, а в церкви в тот момент никого, кроме нас с ней, не было. Но, думаю, вдруг кто увидит, что ногами топочу, скажут: «С ума сошел». Подкрался. А она сидит на задних лапках, смотрит на меня и мигает. Я сел перед ней на корточки. «Ты чего, – говорю, – мышь, совсем совесть потеряла? Ты зачем сюда пришла, чего хочешь от меня? Я тебя кошке отнесу, ее тоже чем-то кормить надо». А она смотрит на меня, мигает, головой крутит, словно сказать чего-то хочет. Думаю, что неспроста мышь сидит, неестественно как-то, передние лапки кверху подняла, словно молится перед крестом. Но все равно говорю: «Я сейчас тебя поймаю и кошке отдам». Подношу руку сверху, чтобы схватить, смотрю, а мышь вообще не боится. Тогда я опустил перед ней свою ладонь, она залезла на нее и по руке поднялась на плечо, в ухо носом тычется, словно чего-то мне говорит. Начал я с ней выходить из церкви, и меня как молнией пронзило: «Ты проклял эту мышь, она не умрет спокойно, пока ты не снимешь с нее проклятие и не отпустишь грехи». – «Да, Господи, точно, проклинал на литургии мышь», – вспомнил я. Зашел обратно в церковь, встал перед крестом, в левую руку положил мышку, правой ее накрыл и говорю: «Прощаются тебе, мышь, грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа. Я, иерей, отпущаю тебе все грехи, разрешаю от проклятия. Иди с миром».
Но мышь не убегает, на мне так и сидит. «Ладно, – говорю, – нет у меня времени с тобой возиться». Вышел на крыльцо, поставил ее на перила, она так и осталась сидеть на задних лапках, передние сложив, будто на молитве. «Ну, – думаю, – до чего в церкви дослужишься, с ума можно сойти». Ушел домой.
Через час дома мне что-то неспокойно стало. Решил мышь проверить, как она там себя чувствует. Пришел на крыльцо, смотрю, мышь все так же на задних лапках сидит. Хотел ее взять, а она уже мертвая, в таком молитвенном положении и застыла. Тут уж я окончательно расчувствовался. «Раз, – говорю, – ты так по-божески умерла, я тебя не отдам кошке, по-божески и похороню». Пошел, закопал в землю, только крест не поставил, сказал: «Упокойся с миром прах твой». Вот такая история. Так что проклятие иерейское не только на людей, но и на мышей действует.
Полеты не во сне, а наяву
– Расскажите теперь о своих полетах на параплане, – обращаюсь к о.Владимиру. – То, что вы летаете, душе вашей не навредит?
– Кто-то говорит, что летать не спасительно. И журналисты почему-то любят спрашивать: «Не считаете ли себя каким-то особенным?»
Нет, не считаю. Когда летишь, то испытываешь такое необъяснимое чувство радости и любви ко всем и ко всему в мире, что, когда приземляюсь, мне хочется, чтобы как можно больше людей испытали то же самое состояние. Потом до вечера я готов поднимать людей в небо и радоваться вместе с ними. И у тех, кто хоть раз полетал, отношение ко мне меняется. Если прежде они меня считали таким чопорным небожителем в рясе, то после полетов мы становимся ближе друг к другу. Те люди, которых я поднимал в небо, думаю, уже никогда не бросят в меня камень.
И потом, когда от этой мирской суеты уже изнемогаешь, достаточно один раз в небо подняться, чтобы потом целый месяц чувствовать себя окрыленным. Полеты – это тоже молитва, воздание хвалы Господу за ту землю и то небо, что Он сотворил.
– А как вы относитесь к тем экстремалам, которые прыгают с парапланом с километровых обрывов, над пропастями, над водопадами, чтобы испытать острые ощущения?
– Я летаю не для того, чтобы испытать острые ощущения, хотя, конечно, их испытываю. Но рисковать жизнью ради острых ощущений – это грех. Когда я лечу, то так радуюсь, воздаю хвалу Господу. Конечно, можно полихачить, испытать судьбу, но я никогда этого не делаю. Так можно разрушить то чувство доверия к Богу, которое я ощущаю.
* * *
Свой первый параплан из китайского шелка о.Владимир сшил своими руками. Аппарат хоть и летал, но пилота в воздух поднять не мог. Тогда батюшка купил «летающее крыло» за символическую цену у одного знакомого парапланериста из Санкт-Петербурга. Благодаря этому и сбылось его заветное желание полетов не во сне, а наяву. После того, как параплан был освящен (в современных требниках есть специальный чин на «Освящение небесной колесницы»), о.Владимир активно стал приобщать к этому занятию всех желающих, в том числе и своих прихожан.
Батюшка шутит, обобщая, наверное, не только опыт пилотирования «крыла»: «Архистратиги летают, архангелы летают, святые, когда достигают высоких степеней святости, тоже летают. Ну и мы тут потихоньку в небо карабкаемся».
Е.СУВОРОВ
Фото из архива о.Владимира Конева.
 | назад |
| вперед |  |
