НАУКА И ХРИСТИАНСТВО

НАУКА – ДИТЯ ХРИСТИАНСТВА

О влиянии веры на научные результаты наш корреспондент беседует
с кандидатом исторических наук, вятским священником о.Сергием Гомаюновым

– Надо сказать, что в ответ на это родился другой, прямо противоположный, миф, – будто знание и вера едва ли не тождественны. Но современная наука очень сложна, и попытки приспособить ее для широких миссионерских целей довольно опасны. Особенно плохо, когда за это берутся люди, далекие от Церкви. Вместо цельной картины мира они создают обычно какие-то химеры.

От нас, верующих людей, требуется, как мне кажется, совсем иное. Опознать науку как дитя христианства.

В последние годы в Церковь пришло много ученых, и это потребовало, с одной стороны, оправдать научное творчество. С другой – установить определенный канон: в каких пределах можно плодотворно трудиться, не причиняя вреда своей душе.

Искать ответы, мне думается, следует в такой области, как методология. Эта сфера является той кухней, где рождаются представления о целях и средствах научного знания. Впервые учение о методе ясно, строго и точно было изложено в трудах святителя Григория Паламы в середине XIV века. В частности, в его знаменитых «Амилиях». Но если говорить о современной науке, то она, увы, ведет свою методологию от Декарта, что прямо противоречит православной традиции.

– Метод от Декарта сводится к тому, что движения мысли могут быть признаны правильными лишь тогда, когда они соответствуют каким-то логически выверенным шаблонам. Лучше всего это можно проследить на математических построениях, где результат в наибольшей степени опирается на разум. «Я мыслю – следовательно, я существую» – вот лозунг этой методологии.

Но она вдруг начинает работать с перебоями, когда разуму приходится вступать во взаимодействие с природой. И терпит полное поражение при попытках познания человека.

В то время как святоотеческое наследие, говоря о методе, вбирает в себя все богатство православной антропологии. Учитывает, что человек есть личность, образ Божий, подобие Божие. Здесь метод опирается не только на рацио. Он учитывает то, что наша мысль – это результат сотворчества человека с Богом, синергии.

Это понятие – синергия, раскрытое св.Григорием Паламой, – можно перевести и как сотворчество, и как соработничество. Примерно с середины ХХ столетия наука стала проявлять большой интерес к этому понятию. Потому что был пройден или почти пройден тот этап, когда она осознавала себя чем-то абсолютно противоположным религии.

Знаете, как это бывает у подростка? Для того, чтобы самоопределиться, встать на ноги, он отрывается от матери и отца, иногда даже враждебен им, оттого что ему хочется начать думать своей головой. Но потом, когда он обретает самостоятельность, нужда в этом противостоянии отпадает, и он возвращается, понимая, что без осознания своего родства он так навсегда и останется подростком.

Вот и наука начала вспоминать очень мучительно, уже и забыв, откуда вышла, о своих христианских началах. Первыми вопрос о методе, о параллелях с религиозным познанием мира начали ставить представители естественных наук, особенно физики. И что поразительно. Практически всех этих людей или почти всех увело на Восток. В буддизм.

– О Шредингере и людях этого масштаба. Но парадокс здесь в том, что наука не могла зародиться на Востоке. Она могла появиться только в лоне христианства, которое впервые поставило вопрос о методе. И это уже само по себе говорит, что путь, избранный Шредингером, был ложным, тупиковым.

Тем не менее, православному богослову дорого, что новая наука о системных методах познания была обозначена в ХХ веке таким словом, как «синергетика». Его ввел в оборот Илья Романович Пригожин, очень известный ученый, родившийся за рубежом. Он – крупнейший специалист в области физики, математики. О трудах св.Григория Паламы Илья Романович, судя по его работам, никакого представления не имел.

Но понятие о синергии родилось еще до Григория Паламы. Оно вышло из монашеско-аскетической традиции. Однако и до этого апостол Павел убеждал христиан, что они должны стать соработниками на ниве Божией.

Рано или поздно научному миру придется над этим задуматься. Само слово «синергия», его происхождение обязывают к этому и в то же время открывают широкие перспективы.

Меня оно тоже в свое время заинтерсовало. Я пытался тогда применить системный метод в исторической науке, показать, как может методология опираться на христианскую традицию.

И даже написал на эту тему две книжки – как я их в шутку называю, для келейного чтения. Они вышли небольшим тиражом. В одной из них дается теоретическое обоснование этого подхода. А во второй, которая мне дороже, я попытался показать, как христианская методология может работать в области краеведения.

– Для меня поиск начал был облегчен моей специализацией. Историк рано или поздно подходит к поискам смысла в истории. И может прийти к видению того, как Господь в ней действует.

Физикам, биологам, химикам найти свои корни труднее. Не говоря уже о сопутствующих искушениях. Я бы настороженно относился к таким словосочетаниям, как, например, «христианская математика».

Научный мир – это особое сообщество. Там нельзя сходить с заданного основания, которое предполагает точные методы, рациональный язык. Нельзя покидать пространство диалога, иначе тебя просто перестанут понимать.

Но есть область, где православное видение имеет полное право на существование. Это антропология – учение о человеке, которое святыми отцами в том же, например, «Добротолюбии» было разработано на высочайшем уровне.

И уже через антропологию мы получаем доступ в другие науки. Не может быть православной физики, но зато есть православные физики. Влияет ли на них вера, как на ученых? Давайте смотреть – это вполне научная тема.

Первым делом, конечно, нужно разобраться – чем православная антропология отличается от других антропологий, чего в них нет такого, что есть у нас.

– Нет понятия о богоподобии человека и понятия о Божьем призыве к уподоблению. А ведь движение к Богу – это и есть синергия.

– Я не готов глубоко рассуждать о физике, но еще в середине 70-х годов был сформулирован так называемый антропный принцип вселенной. Согласно ему, основные параметры вселенной, все ее константы связаны между собою и подогнаны таким образом, чтобы в ней на определенном этапе появился наблюдатель, то есть человек.

– Да. И что интересно – физика при этом встраивается в химию, химия – в биологию, все они вкладываются друг в друга, причем отклонение констант на ничтожные доли сделало бы появление человека невозможным.

Вот есть молекула ДНК – это скрученная в спираль двойная лента, которая несет генетическую информацию. Для того, чтобы жизнь воспроизводилась, необходимы две физические величины. Чтобы нить в ДНК не рвалась и чтобы нити расходились, с тем, чтобы РНК могла считывать информацию и тиражировать ее.

Чтобы нити не рвались, нужно сильное поле, а чтобы расходились – слабое. И у них, у этих полей, действительно есть константы, которые существуют с начала вселенной. Если бы они отличались на несколько процентов, жизнь бы просто не возникла.

– Помните, в 60-е годы было противопоставление физиков и лириков. А Карл Поппер вообще отказывался называть то, чем занимаются гуманитарии, наукой. Английское слово «сайенс» подразумевает только естественные науки, где есть возможность для опыта, эксперимента.

Но постепенно все изменилось. Оказалось, что гуманитарные знания все-таки необходимы не только лирикам. Когда, например, создавалась теория квантовой механики, то возник вопрос: что такое электрон – поле или частица? Что такое фотон? И оказалось, что все зависит от того, как мы его будем наблюдать. То есть все зависит не только от прибора, но и от человека. Мы не можем по совету Декарта полностью дистанцироваться от наблюдаемого объекта. Исследователь всегда находится внутри исследуемого, а значит, изучать ему нужно еще и себя самого.

Так что в физику пришлось вводить психологию, физиологию и пр. А постулат о «чистой науке», куда не привносятся наши страхи, наши страсти, отнести к области мифологии.

При этом человек должен бояться не столько своего влияния на эксперимент или на создание теории, сколько того, что характер этого влияния может от него ускользнуть.

– Современная наука вообще-то смирилась с тем, что наблюдатель находится внутри наблюдаемого. И обсуждается даже такой постулат, что вера может оказаться неотъемлемым фактором научного познания. На моей памяти была защищена как минимум одна диссертация на эту тему в области теоретической физики.

– Говоря о вере, мы имеем в виду не только веру в Бога. Например, есть философская теория, которая отрицает познаваемость мира. А наука, тем не менее, существует. Значит, она основывается на непроговариваемом основании, базируется на вере в познаваемость мира. У кого этой веры не было, те не смогли принять участия в научной деятельности.

В области методологии мы сейчас пытаемся понять, как идет процесс познания. Общепринятой является точка зрения, что существует знание, но существует и такая область, как предзнание.

Тот же Карл Поппер, кстати, много об этом говорил. Предзнание радикально влияет на формирование научной парадигмы ученого. Характер, склонность к образному мышлению или логическому – все на это влияет. Ученому часто приходится иметь дело с объектами, которые невидимы. То есть наблюдать их можно только образно, метафорично. И здесь многое может зависеть даже от того, как ты этот объект назовешь.

Есть, например, такое понятие – «смеющийся кварк». Это не просто словосочетание. Через образы, эмоции, особенности характера ученого и формируется область предзнания, и сюда входит то, что называется верой.

– Конечно. Огромное влияние оказывает, например, точка зрения на характер материи. Индуист, атеист и христианин смотрят на нее по-разному, ищут разное и часто находят разное.

Потому что знания о мире неисчерпаемы. И находим мы обычно то, что сознательно или бессознательно искали.

– Во времена вед индийцы были великолепными математиками, медиками – находились на передовых рубежах науки. А потом интерес к естественнонаучным дисциплинам у них начал затухать. Происходило это в точном соответствии с религиозными переменами. Зачем познавать мир, если он иллюзорен?

Атеизм, наоборот, отсекает от науки религиозную составляющую и на время развязывает ей руки. Но в результате познание вторгается в такие области, которые способны пресечь его естественным образом, уничтожив человечество.

– В этой связи можно вспомнить учение о ноосфере. Вернадский исходил из предпосылки, что раз Бога нет, значит, человек появился в ходе геологических процессов – как их функция, призванная создать разумную планету. При этом после появления ноосферы (планетарного сознания) надобность в людях как бы отпадает.

Но, поверив в то, что он – функция, раб обстоятельств, человек, во-первых, быстро утратит инициативу, во-вторых, начнет стремиться к мятежу. Это противоречие озадачивало самого Вернадского. Ему казалось, что человек, которому вместо религии предложили руководствоваться наукой, должен стремиться к согласию с природой.

Но произошло прямо противоположное. Отталкиваясь от «чистой науки», Вернадский создал, по сути, квазирелигию.

– Да, важны качества личности ученого, энергия, талант. А что это такое? Откуда все это берется? Талант обозначал у римлян меру веса золота, но своим современным значением это слово обязано Евангелию и означает дар Божий.

Нужна методология, которая должна ответить на вопрос, какую роль для ученого играют смирение и гордыня. И в ответе на этот вопрос лучшей опоры, чем святоотеческое наследие, не найти.

Академик Лосев доказал, что огромное влияние на научную европейскую мысль оказал святой Дионисий Ареопагит. Его учение о непознаваемости Бога высвободило эту мысль из пут многих суеверий. Тесно смыкается с трудами св.Дионисия и учение св.Григория Паламы.

Святые отцы учили нас искать свободу в Боге. Мы часто дурно ее используем, эту свободу, но без нее человек – всего лишь раб падшего мира.

Беседовал В.ГРИГОРЯН

назад

вперед