СТЕЗЯ
«Я ИСПОЛНИЛ ТВОЕ ЖЕЛАНИЕ»
Отец Герман (Подмошенский) рассказывает о пути на родину
Недавно в Москве мне довелось познакомиться с одним из самых известных православных христиан нашего времени, другом отца Серафима (Роуза) игуменом Германом (Подмошенским). На Рождественских чтениях он из всех секций выбрал посвященную мученикам и исповедникам потому, что его отец погиб в Воркуте, потому, что они с отцом Серафимом очень много сил отдали собиранию материалов о наших святых, прославивших Русскую землю в двадцатом веке.
Общение с отцом Германом доставляет удовольствие, он непрестанно шутит, улыбается, в нем такой огромный заряд жизнерадостности. Восторженно отозвался о нашей газете, которую он выписывает, читает. Сказал: «Это лучшее православное издание в России». Я ответил с некоторым недоверием что-то типа: «Рады стараться». Подумал, наверное, в Америке так принято – воодушевлять собеседника.
Об игумене Германе – так же, как и об отце Серафиме (Роузе), – мне довольно много известно. В том числе благодаря тому, что их ученик, отец Дамаскин (Христенсен), написал об этих людях замечательную книгу «Не от мира сего». И хотелось задать отцу Герману тысячу вопросов – но, увы, времени было в обрез.
– Отец Герман, к какой юрисдикции вы сейчас принадлежите?
– Я не люблю говорить о политике, в том числе церковной, о том, что я ем, как отношусь к такой музыке, как «рок»... Но в виде исключения отвечу. Я принадлежу к Сербской Церкви.
– Мне известно, что вашим духовником был святой архиепископ Иоанн Сан-Францисский. Как состоялось ваше знакомство?
– Я учился в Троицкой семинарии в Джорданвилле, когда туда приехал с Западного побережья владыка Иоанн. Я специально к нему подошел, потому что у меня болела сестра, и попросил владыку молиться о ней. После этого мы все время поддерживали связь, а потом я переехал в Сан-Франциско и стал духовным сыном архиепископа Иоанна.
Он благословил нас с отцом Серафимом на труды, наше братство, наш магазин православной литературы, созданный как место встреч и проповеди. Потом владыка умер, и мы уехали в лес создавать скит и благодаря молитвам нашего духовного отца смогли собрать достаточно средств, чтобы купить землю.
– Какие черты запомнились вам во владыке больше всего?
– Он говорил, совершенно не считаясь с тем, что люди думают о нем. Ему совершенно было начхать на это. О политике никогда не говорил, ночи не спал – молился, ел один раз в сутки, в полночь. И каждый день совершал литургию, часто босиком. А после литургии ходил по всем госпиталям города. Посещал больных, молился, почти ни с кем не разговаривал. У него была очень плохая дикция, он картавил, был совершенно худым, имел большой горб и похож был немножко на Квазимодо.
Среди архиереев одни его любили, уважали, но многие презирали. Спрашивали: «Что это за босоножка?»
– Есть такое установление: человек, имеющий дефект физический, не может быть священнослужителем. Как обошлось в случае с владыкой?
– Один раз его спросили об этом, и он ответил: «Моисей тоже картавил» (в этом месте отец Герман рассмеялся, потом продолжил). Он же святой. Да, заикался. В Житии это есть, и в канон я вставил.
– Владыка признавал Московскую Патриархию? Надеюсь, этот вопрос – не политический.
– Политический. Он признавал. Да.
– А как вы познакомились с отцом Серафимом (Роузом)?
– Отец Серафим был простым американцем. Я ему при первой встрече начал рассказывать насчет владыки Иоанна, Оптинских старцев, показал слайды, или, как их там еще называют, диапозитивы. А когда кончил показывать, отец Серафим, которого тогда еще звали Евгением, сказал: «О, какое откровение!»
Во время беседы я увидел, что у него в углу рядом с иконами висела фотография Государя Николая Второго. И лампада горела. Я удивился. Тогда Царь еще не был прославлен. И меня удивило, что вот американец, и Царь Николай у него. Что он тут делает?
И отец Серафим объяснил мне православное учение о монархии, сказал: «Позор, что русские люди не любят своего Царя, не имеют к нему никаких чувств».
– А что вас привело в эту комнату?
– Узнал, что есть такой американец, интересуется православием. Он был студентом, учился в университете. Впрочем, нет. Он тогда уже преподавал в университете Беркли – древнекитайский язык. Держался просто.
– Чем он отличался от других американцев?
– Ничем. Две ноги, две ноздри. Он был светский человек, ничего в нем особенного не было... сияния никакого не было. В воздух не поднимался.
– Мне очень понравилась книга отца Дамаскина (Христенсена), который написал о вас с отцом Серафимом.
– Отец Дамаскин сейчас – мое духовное чадо, он тоже окончил Беркли, где немало православных, в том числе и среди профессоров. Там, как и везде в мире, кроме России, есть такие кафе, где делаются доклады. Были доклады о буддистах, о даосистах. А однажды пригласили православного священника. Это был отец Серафим, за год до его смерти. Узнав о православии, отец Дамаскин стал дальше интересоваться, и так он пришел к нам.
– Что из себя представляют современные американцы, насколько они переменились на вашей памяти?
– Америка остается Америкой. Но вот у католиков действительно происходит беда. Они обмирщаются, становятся все более светскими людьми.
В том, что сегодня американцы верят меньше, чем раньше, сыграли свою роль отмена молитвы, изгнание веры из публичных школ. Это произошло в 60-е годы. И вскоре пошли аборты, курение, наркотики. Школы в Америке очень плохие. Есть немало людей, которые возмущаются этим, открывают свои школы. Многие дома обучаются, потом сдают экзамены.
Но если вы судите по телевизору (это такая гадость, у нас ее тоже показывают), то вряд ли получите верное представление об Америке. Эта страна глубоко верующая, каждое воскресенье все церкви полны. Свистоплясками занимается только часть молодежи в притонах...
* * *
Я также записал рассказ о том, как отец Герман с отцом Серафимом много лет готовились к возрождению православия в России, и готовили его по мере сил. Кое-что мы об этом уже писали, но без особых подробностей. И сегодня предлагаем эту историю целиком:
– Я хочу извиниться, – говорит о.Герман, – что плохо говорю по-русски, так как в четырнадцатилетнем возрасте меня вывезли за границу. Но я всю жизнь очень тосковал по родине, потому что мой папа мученик, он погиб в Воркуте.
Я родился в Латвии, и мои родители русские, конечно. Когда советчики пришли, они стали арестовывать и расстреливать людей. В нашем городе арестовали почти всех выдающихся людей. И даже убивали собак и кошек. Я вышел на улицу и увидел, как соседская собака истекает на снегу кровью. Ей выстрелили в лоб. И мой кот Васька, он тоже и выбежал, и его застрелили. Мама закричала: «За что же? Вы звери!» А они в ответ сказали: «Буржуйский паразит. Не имеет права существовать». И это, конечно, у меня осталось в памяти на всю жизнь.
Папу арестовали на восемь лет, и я ничего не знал про него, только недавно мне сообщили, в каком году его не стало. А я всю жизнь молился за него и проклинал советчину. Отца убили, и моего деда, и так далее.
Поэтому когда пришли немцы, вы простите, но мы в них видели спасителей. Нас вывезли в Германию. Потом была Америка, потому что там жила моя бабушка.
И я, мальчишка, стал жить американской жизнью. Но отца мне, конечно, очень не хватало. Не хватало мужского влияния. Мальчику нужен отец. Я приходил в отчаяние и, наверное, поэтому познакомился с монахами Троицкого монастыря. И произошло мое перерождение – после того, как мне дали книгу отца Михаила Польского о новомучениках.
В то время в Америку приезжали православные архиереи из России, которые отрицали гонения. Говорили, что Сталин открывает церкви, что никаких лагерей нет – это все ложь. Ар-хи-ереи! На весь мир говорили. И когда я прочел книгу Польского, то многое открылось. После семинарии я одно время преподавал. Среди тех, кто у меня учился, были люди из СССР, которые рассказывали, как они голодали, как страдали.
Я все это записывал, и когда мы познакомились с отцом Серафимом, то стали вместе собирать материалы о новых мучениках и смогли даже издать большую – 600 страниц – книгу на английском языке. Главным образом, это были воспоминания. Никаких архивов в Америке не было, но это были воспоминания людей, которые со слезами рассказывали о себе, о том, что они пережили, о своих духовных отцах, тех светильниках веры, с которыми их сводила жизнь.
Наша книга была посвящена второму периоду гонений – в 20-30-х годах, и отец Серафим дал ей название «Святые катакомбной Церкви». Слово «катакомбной» здесь нужно понимать в широком смысле. Она была о тех новомучениках, которые боролись за веру. Это по крупицам собранные жизнеописания.
К сожалению, книгу на русский язык нельзя перевести. То есть в принципе можно, но нужно проверять все данные, у нас не было возможности их сверять. Мы не могли уточнить, например, где, в каком месте и в каком году происходили события, связанные со святителем Ануфрием. Это был замечательный человек, чудотворец, великий чудотворец Ануфрий Харьковский. Сохранились кое-что из его вещей, большая библиотека, но где погребены его мощи – неизвестно.
Это была большая благодарная работа – создание этой книги. Когда мы собирали сведения о святых, некоторые из них нам являлись. Были кое-какие фотографии, и можно было понять, кто приходил.
Эти истории имеют свое продолжение. Вспоминается, как я приехал в Грецию и случайно познакомился с одной женщиной. Оказалось, что она духовная дочь отца Аркадия, того самого Аркадия, что в Бутово лежит. Дала фотографию. И вот сегодня я собираюсь посетить Бутовский полигон. Не верится, что это стало возможно. Я всегда мечтал приехать в Россию, но не верил, что коммунизм упадет и что я смогу свободно приезжать. Это чудо – мы у себя считаем, что это чудо, совершившееся по молитвам Государя.
Я приезжаю в Россию не первый раз и вижу, как открываются монастыри, возрастает духовная жизнь. И это такая радость, и мы благодарим Господа за то, что произошло. Помню, моя мама узнала, что ее младший брат – мой дядя Коля – выжил в СССР. Каким-то чудом нашла его адрес, написала письмо. И дядя Коля ответил, но все письмо было исчеркано. Какой-то болван сидел – все вычеркивал. Мы разобрали слово, которое не понравилось цензору – «бефстроганов». Он решил, наверное, что это опасное слово, что к нему в руки попала шпионская переписка.
Таким было наше сообщение с Россией в те годы.
* * *
Но отец Серафим верил, что коммунизм падет, что мы должны к этому готовиться. Толчком стал, наверное, указ Папы Римского. Он распорядился, чтобы каждый католический монастырь, по всему миру, обучил по два человека русскому языку, русской истории. Чтобы когда он, Папа, даст сигнал – эти люди отправились в Россию и основали там бесчисленные миссии. Это движение было как-то связано с откровением, данным в Фатиме, и называлось «голубая армия». Она должна была сделать Россию, где живут безбожники и злодеи, католической. И тогда наступит мир во всем мире. То есть вся беда в православии. У протестантов тоже была подобная идея, но не было католической собранности для того, чтобы армию создать.
Мы очень быстро все узнали, потому что обучать монахов нашему языку, ставить произношение могли только русские – эмигранты. К нам с отцом Серафимом тоже приезжал один очень милый человек брать уроки. Он оправдывался: «Нет, нет, мы вас, православных, очень любим. У вас такие святые. Все прекрасно, вот только нам нужно заключить унию».
Когда он уехал, отец Серафим, сумрачно глядя, сказал: «Безобразие. Что делать? Надо предпринять свои ответные шаги, готовиться к тому, что мы, а не они, должны прийти в Россию».
Мы очень рассчитывали на 88-й год – тысячелетие Крещения Руси – и очень много молились Государю. Надеялись, что, когда это станет возможным, мы будем выпускать для России журнал.
И все произошло, как мы мечтали, кроме одного. Отец Серафим не дожил до этого времени. А я стал собирать чемоданы, чтобы ехать, но с пустыми руками нельзя... И так появился наш журнал «Русский паломник». Но, конечно, не так все просто было.
В свое время я был на Афоне, где русским духом уже мало пахло, из России туда нельзя было попасть, поток монахов прекратился, закрылся, например, Андреевский скит, и не только он. Однако я познакомился с греческими монахами, и когда один из них приехал в Америку, он сказал: «Отец Германос, у нас в монастыре лежат подшивки, какие-то русские журналы. Хотите их получить?»
Я ответил, что, конечно, хочу. И когда получил эти журналы – множество экземпляров «Русского паломника», то понял: вот что нам нужно для России. Но это большое дело – создать журнал. Нужны помощники, а русские в Америке больше заинтересованы наживой, думают, как деньги выбить, купить хорошую машину.
Зато американцы, особенно бывшие хиппи, когда узнают о православии, то тянутся. Когда я их крещу, плюют на беса, потом происходит полное погружение – буль, буль, буль. Крестим, венчаем. Так вокруг собралось примерно восемьдесят человек, из них двенадцать – монахи.
Вот они походят ко мне однажды и говорят: «Отец Серафим уже умер, но как же быть с Россией, с изданием журнала, ведь восемьдесят восьмой год уже прошел». Я отвечаю: «Ну и что? Я не буду. Я – один здесь русский, я ничего не вижу, я слепой». – «Мы сами будем», – отвечают они. Я в недоумении: «И что вы будете?» – «Мы сделаем ксерокопии из «Русского паломника». Сделаем копии статей, вырежем картинки, напечатаем, а вы отвезете все это в Россию, чтобы она все-таки не стала католической».
Так, немного наивно, все это было. И они, мои бывшие битники, а ныне православные христиане, действительно собрали средства и, не зная русского языка, выпустили первый номер журнала. Один архиерей из России – владыка Иоанн Санкт-Петербургский и Ладожский – благословил нас создать Валаамское общество Америки. Оно должно было заниматься православным миссионерством. Так все это происходило. Американцы напечатали первый номер, купили мне билет на самолет и отправили в Россию. Я вез с собой тысячу экземпляров. Приехал. А в аэропорту груз задержали. Я объяснял: «Как же это так, вы подумайте, это же православная Россия! Почему католикам можно везти все, что они хотят, а мне, русскому, нельзя?» А мне отвечают: «Вы должны предъявить бумагу, в которой будет написано, что ваши журналы в России хотят прочитать».
Что же делать? У меня был один знакомый епископ, какой-то антиохийский. И я, значит, приехал к этому архиерею в резиденцию, объясняю: «Вы знаете, вот я привез в Россию такой журнал, а меня не пропускают. Напишите им бумагу».
Он, конечно, очень сочувственно отнесся, но бумажку написать отказался. Сказал, что этим не может заниматься, и опасливо показал на стены, мол, аппараты кругом, микрофоны – слушают. Все это время мы по-английски говорили. В утешение он предложил: «Хотите сигаретку?» Но я не хотел.
А на улице меня ждало такси, там был шофер Сережа. Он сказал, что в Москве есть владыка Питирим, он, наверное, поможет.
– Ну, давай к нему, – согласился я.
Мы приехали и только открыли дверь, как видим: стоит молодой человек, который знает одного священника – нашего с отцом Серафимом российского друга. Когда отец Серафим умирал, он даже телеграмму прислал. И я стал в приемной уже не чужим человеком. Побежали к владыке, он все подписал, и я торжественно поехал на аэродром. Купил по дороге коляску за три рубля, таскать журналы. Нам выдали багаж, и мы поехали. По дороге увидели храм, зашли туда и познакомились с отцом Артемием Владимировым. Он встретил нас с любовью. А часть журналов я решил раздать прямо на улице. Подходил к людям, спрашивал: «Хотите? Хотите?»
И тогда я смог обратиться во время молитвы к отцу Серафиму: «Я исполнил твое желание». Сейчас уже вышел 27-й номер нашего журнала. Что я могу еще добавить?
На все милость Божия!
Записал В.ГРИГОРЯН
 | назад |
| вперед |  |
