За угощением батюшка рассказал про эти крестные ходы. Но начал издалека – с писателя Достоевского.

– Сам я не местный. Родился в Ленинграде, в районе Сенной площади. Той самой, где разворачивались события романа «Преступление и наказание». С детства полюбил те хмурые дома, дворы-колодцы, углы, в которых теплятся судьбы людей. Историю Достоевского про Раскольникова я и сейчас кожей чувствую, ведь он про наше время писал. Бывает, едешь в метро и вздрагиваешь, когда по радио рекламу объявляют: «Сенная, 6. Ломбард. Круглосуточно!» Ну как старуху-процентщицу не вспомнишь?

Учиться я поступил на филологический, в Ленинградский пединститут. По окончании стал «подпольным человеком», подобно многим интеллигентам в советское время. Работал в кочегарке. Потом судьба забросила в Старую Руссу. Здесь и стал священником. Оказалось, что эти места тесно связаны с Достоевским – он часто приезжал лечиться на местный курорт, купил здесь дом, жил в нем в последние годы перед смертью. Итак, стал я служить, и мое педагогическое образование пригодилось – читал лекции в школах, на курорте, участвовал в образовательных чтениях в доме-музее Достоевского, написал даже исследование по «Преступлению и наказанию». Однажды познакомился с прапраправнуком Федора Михайловича, который, как и предок, приехал с семьей лечиться на курорт. Что меня поразило: сам того не зная, он приехал как раз в день празднования иконы Божией Матери «Старорусская». А ведь Федор Михайлович очень почитал этот образ, он и поселился-то рядом с Георгиевской церковью, чтобы быть ближе к иконе.

К Шелонской битве «Старорусская» имеет самое прямое отношение. Интересна и предыстория, как она попала на Русь. По преданию, ее написал евангелист Лука, и со временем она оказалась в Константинополе. Ее почитали не только византийцы, но и все христиане, в том числе новокрещеные русские. По размерам она была самой большой в мире – высота ее 3 аршина 12 вершков, это примерно 280 сантиметров. Думаю, и сейчас такой нигде нет. Когда в Византии вспыхнули иконоборческие гонения, икону переправили через Черное море в Ольвиополь, близ нынешнего Херсона. В 1470 году Ольвиополю стали угрожать турки. Это был последний оплот Византийской империи, Константинополь к тому времени уже двадцать лет как был завоеван мусульманами. Чтобы спасти святыню от поругания, византийцы отдали образ киевскому князю Михаилу Олельковичу, который как раз вел военные действия у южного Буга. Интересно, что греки просили его переправить икону на Русский Север, поскольку оттуда в Ольвиополь часто приезжали богомольцы, почитавшие образ. И Господь так судил, что через малое время новгородцы пригласили Михаила Олельковича к себе княжить. Он пришел туда вместе с иконой – несколько десятков дружинников несли ее на огромных носилках. Потом ее переправили в Старую Руссу – ровно за полгода до Шелонской битвы.

Какую роль икона сыграла в нашей истории? Она решила судьбы двух царей – первого и последнего. Вспомните, что было в конце XV века. Русь балансировала на острие ножа. С одной стороны, хан Ахмат собирал войска для подавления воспрянувшей Руси. Готовился чудовищный реванш после Куликовской битвы, Москву предполагалось вообще стереть с лица земли. С другой стороны, вся Западная Русь находилась под польской пятой и к королю Казимиру вот-вот должен был переметнуться Новгород. А что такое Новгород? Это огромная северная республика, раскинувшаяся от Мурмана до Пустозерской тундры. Если бы с двух сторон схлопнулась эта ловушка, от Руси бы ничего не осталось. И в этих сложных условиях Великий князь Иван III предпринимает поход на Новгород. Войско его – всего 5 тысяч копий. А со стороны Великого Новгорода навстречу выступает 40-тысячная армия. Восьмикратное превосходство! В Старой Руссе новгородцы молятся Богородице, чтобы Та даровала им победу. Ведь их дело «правое» – они защищают свою землю от агрессора, защищают старину и исконные права, данные еще Ярославом в «Русской правде». И Богородица внемлет молитве – за два часа битвы на Шелони 40 тысяч новгородцев разгромлены в пух и прах.

В чем здесь дело? Почему Богородица отвернулась от богомольцев? А Она и не отворачивалась – все сделала, как просили. Новгородцы хотели защитить «старины», вот и получили. В ту пору только в составе единой Руси во главе с Москвой можно было спастись. А под Польшей – какие «старины»? Через год после Шелонской битвы это показали события в Юрьеве (Тарту). В день Крещенского праздника поляки утопили там в только что освященной проруби святителя Исидора и других русских, отказавшихся принимать униатство. Так что Марфа Борецкая тянула новгородцев в пропасть. Она вместе с боярами, которые очень схожи с нашими современными олигархами, пыталась спасти не старину, а возможность получать барыши с обширных северных территорий. Тогда нефть не добывали, но ценилось «мягкое золото» – пушнина. Ни с кем делиться олигархи не хотели и готовы были на все.

Такова суть молитвенного прошения... Ты молись – и Господь управит все лучшим образом. Недавно археологи в земле Старой Руссы нашли берестяную грамотку, на которой, словно завещание нам, написано только одно предложение: «Али ты чега восхоте – молися». Главное – молись, проси, а как Бог исполнит просьбу, это уж не твое дело.

Еще один пример – отречение Царя Николая II от престола. Известно, что Государь-страстотерпец дважды молился перед иконой Божией Матери «Старорусская». Был он в Старой Руссе и за день до отречения. Что он вымолил у Богородицы? Явно Царь не просил владычества коммунистов над страной и гонений на православных. Но кто знает, что в ту пору было предпочтительней?

– Вы в Коростынь-то заезжали? – спрашивает нас батюшка.

– Да, только храм был закрыт.

– Утром я вас туда свожу. Там есть один из первых списков Старорусской иконы, очень необычный. В конце XVI века нашу «Старорусскую» увезли в Тихвин, чтобы спасти город от моровой язвы. Богородица вняла молитвам горожан, но после этого ее обратно не отпустили – продержали в Тихвине до 1888 года. А накануне, в 1887 году, ручане сделали копию иконы. Однажды, как говорит сказание, Богомладенец на иконе «взыгрался» – повернулся вполоборта к Божией Матери и левой ручкой, уже без свитка, закрыл Свое ушко. «Теперь будет нас слышать вполуха!» – взволновались тогда ручане. Многие решили, что это знамение о грядущем наступлении безбожия... Вот посмотрите, какой стала икона.

Священник показывает нам литографию, на ней действительно Богомладенец закрывает левое ухо. А по окладу иконы размещены образы святых.

– Тут вся история Старорусской земли, – поясняет о.Николай. – Слева вверху – преподобный Иоанн Лествичник, небесный покровитель Ивана III, который присоединил Новгородщину к Москве. Справа напротив – мученица Параскева Пятница, покровительница русских в борьбе с татарами. Ниже слева – Анна Пророчица, которая с Иоакимом встречала Богородицу в храме. Анна символизирует здесь сретенье, то есть встречу, Новгорода и Москвы. Напротив нее – преподобная Мария Египетская, покровительница первой жены Ивана III. Семейственность Великого князя показана не случайно – ведь битва на Шелони и Коростынский договор определили всю будущность княжеского рода. Сразу после объединения с Новгородом Иван III венчался на царство, и у Руси появился царь. Эта же победа позволила ему заключить брак с византийской царевной и провозгласить Москву третьим Римом.

После Шелонской победы Иван III вывел Русь на ту геополитическую орбиту, по которой наша страна движется до сих пор. И как блестяще он это сделал! За десять лет решил все политические вопросы, которые перед ним стояли. Для Руси было подарком, что в детстве Иван воспитывался при слепом отце – Василии Темном, тому Шемяка выколол глаза. С 12 лет он был глазами Великого князя, участвовал во всех политических делах и к тридцати годам вырос в зрелого политика, стратега.

– Сейчас много говорят о царе Иване Грозном, о его канонизации. Но, получается, его дед Иван III больше сделал для православия, – перебиваю я священника.

– Уж если говорить о канонизации, то разумнее бы прославить не одного Царя, а, скажем, Собор русских властителей. Созидая Русь, они тем самым утверждали православие на земле. Но вернемся к иконе... Вот здесь внизу еще пять образков. Это наши ильменские святые: преподобные Михаил Клопский, Ефрем Перекомский, Варлаам Хутынский, Антоний Леохновский и Антоний Римлянин. У нас близ Коростыня, на берегу Ильменя, лежит камень, на котором по водам преподобный Антоний прибыл из Рима. Каждый год мы ходим туда крестным ходом...

– А на Шелонь когда начали ходить? – напомнил я, с чего начался разговор.

– Три года назад. И тому была своя предыстория...

– Началось все с маленьких крестных ходов по селу, – рассказывает о.Николай. – Когда я сюда приехал, то никого из сельчан не знал и никто меня к себе не звал. Народ здесь замкнутый, сам по гостям не ходит, а если пригласишь – сидят скованные, набрав в рот воды. И вот решили мы на престольные праздники ходить по деревням, с посещением каждого жилища. Людям это понравилось – встречают у калитки со своей иконой, прикладываются к Евангелию и кресту, я их благословляю, окропляю святой водой. Потом заходим в дом, поем тропарь главной домашней иконе. Пока обойдешь деревню, день проходит. Так я перезнакомился со всеми, люди меня привечать начали.

А в 1999 году мы провели крестный ход на корабле – проплыли с молитвой по всей акватории Ильмень-озера, освящали воду. Такое, думаю, здесь впервые было. Отдельно на озере совершили панихиду о погибших подо льдами якутских красноармейцах-лыжниках. Сейчас со Штыровым, главой Республики Саха, ведутся переговоры, чтобы построить часовню в их память, письма ему пишем.

В старорусской земле столько солдат лежит, что молиться надо круглые сутки. Однажды наш краевед, учительница Людмила Михайловна, говорит: «Батюшка, я вас во сне видела. В окружении парней с лопатами. На них какая-то форма, но вроде не военная, я не разглядела. Они вас о чем-то спрашивают, а вы показываете: вот здесь ройте, здесь... А потом другой кадр, как в кино: кулич вижу, огромный, весь глазурью залит, как многоцветный букет». К чему бы этот сон? Вскоре Пасха наступила, и звонит мне военком: «Ребята из поискового отряда «Долина» нашли в лесу много тел павших солдат. Надо бы отпеть». И вот служу я панихиды над русскими косточками... Господи, сколько их! Неотпетые души, мыкающиеся по мытарствам. Но вот, ребятки, и на вашей улице теперь Пасха! Отпел их пасхальным чином.

Души непохороненных, действительно, мыкаются где-то в заброшенном, неосвященном мире. Случай был в Мясном Боре, девушка рассказывала. Вечером к ней в дом постучался солдат: «Сестрица, дай хлебушка». Она выносит целую буханку. Он взял буханку и говорит как бы удивленно: «Вот как вы стали жить-то хорошо». Повернулся, чтобы уйти, и девушка видит, что это скелет. А другие ребятишки однажды в лес ходили и вернулись бледные, молчат. Потом признались, что «видели смерть». Будто бы встали люди из-под земли и снова стали падать – что-то ходит меж ними и косит всех подряд. Такие вот явления.

А в один год было явление во плоти. У нас в Коростыни остановились шесть автобусов и оттуда стали высаживаться офицеры германского бундесвера – полковники, генералы. Ветераны, которые в войну бесчинствовали здесь, снова вернулись на нашу землю. Приехали открывать свой мемориал.

– Мы видели этот тевтонский крест, – встреваем в рассказ священника. – Непонятно, почему его именно там поставили?

– Место очень красивое. Линия горизонта сливается с небом, и такое ощущение, что в вечности находишься. Это место богоизбранное. Но так случилось, что в пионерском лагере, который находился там до войны, фашисты устроили госпиталь. Лечились в нем солдаты дивизии «Мертвая голова». Наверное, кого-то хоронили рядом с госпиталем, но я уверен, что всех похороненных оттуда давно уже вывезли. Так что никакого повода устраивать там свой мемориал у немцев не было. Но они настояли – в какой-то «дыре», Коростыни, им обязательно понадобилось духовное присутствие. Конечно, они знали о Шелонской битве, о Коростынском договоре, положившем начало единого русского государства. Не случайно и дату для открытия мемориала выбрали – следующий день после памяти святого князя Александра Невского. Может, и не сами додумались, а просто лукавый так устроил.

Об открытии «фашистского мемориала» ручане узнали заранее, и район против этого поднялся. Губернатор, испугавшись, согнал сюда весь ОМОН, они перекрыли въезд и выезд из Коростыни. Но нас с еще одним священником пропустили, приняв за участников торжеств. Мы пришли пораньше в полном облачении, чтобы в пику немцам служить панихиду у стелы нашим воинам, павшим в Великой Отечественной. И вот приезжают автобусы. Увидев нас, немцы были вынуждены выйти. С ними оказался армейский оркестр, он начал играть советские военные мелодии. Затем с венками они пошли пешком к своему мемориалу. Так и получилось, что прежде им пришлось посетить памятник русским воинам, а потом уж свой. А мы поднялись к Успенской церкви, обошли ее крестным ходом. Идем и слышим от мемориала звуки мегафонные – лающую немецкую речь. Аж мороз по коже, так вспомнилась война.

Позже несколько ветеранов фашистской армии поднялись к нам в церковь. Через переводчика стали спрашивать, почему мы не пришли на их мемориал. «Наш крест, – говорят, – общий, и для наших, и для ваших солдат. Вы же свой не поставили». И тут один из них рассказал, что видел своими глазами, как расстреливали нашу дивизию. «Они лежали штабелями на льду, а когда началась весна, ушли под воду. Почему вы им крест не поставили?»

– Как говорится, свято место пусто не бывает, – заключает священник. – Вот тогда, в пику тевтонскому кресту, мы начали проводить крестные ходы к месту памяти о якутской дивизии. Вспомнили и про убиенных русских воинов на реке Шелони. В 2001 году, на 530-летие Коростынского договора, пошли туда первый раз крестным ходом – 50 километров от Коростыни до Велебиц. Помню, подходим к какой-то деревне, а там уже на околице встречают – все на улицу высыпали. Иван Иванович, мой помощник, на видео снимал и вперед с камерой забежал. Спрашивает у людей: «Откуда вы про крестный ход-то узнали?» Они отвечают: «Мы тут бато-оны ждем». Оказывается, вот-вот должна была хлебовозка подъехать. А в других деревнях люди плакали, видя хоругви, иконы и столько верующих людей, идущих вместе.

В прошлом году во время крестного хода установили мы два креста – у места Шелонской битвы и в Коростыни, рядом с немецким мемориалом. Дело оказалось непростое – нечистый вовсю сопротивлялся. За месяц перед этим кто-то в окошко Покровского храма у нас в Борисово бросил камень, завернутый в подожженную ветошь. Если бы не Иванушки, храм бы точно сгорел.

– Какие Иванушки?

– А вот слушай. В тот день с утра поехали мы в Шимск на требы. За рулем сидит Иван водитель, рядом мой помощник Иван Иванович, и едем мы к мальчику Ивану. Совпадение удивительное. Сейчас это имя стало редкостью, если сравнить с прежними временами. Я часто читаю поминальные записки об убиенных на фронте, так вот 80 процентов там Иваны. «Сегодня будем поминать Иванушек» – что это значит, у нас в храме все знают.

Короче говоря, вернулись мы с треб – из алтаря нашего Покрова дым валит. Иван Иванович как человек военный быстро организовал людей, доставку воды, стали тушить. Сам он чуть ли не погиб – вышел из храма последний, по наитию ориентируясь в дыму. Помогла закалка летчика высотных самолетов. Начали мы потом смотреть урон. Подоконник южного окна весь сгорел, и рама окна полностью выгорела, а иконы, лежавшие на подоконнике, остались нетронутыми. Даже стекла окладов не закоптились. Евангелие напрестольное ничуть не обуглилось, хотя вокруг престола огонь бушевал. Интересно, что в алтаре у нас стояла стеклянная батарея с простой водой для обогрева, стенки ее в палец толщиной. Они лопнули. А рядом были обычные полиэтиленовые бутылки со святой водой – и даже не оплавились. Стали мы соскребывать копоть со стен, сдирали ее вместе с краской. И в том углу, где возник пожар, под слоем краски обнаружилась старая замазанная фреска. И, как думаете, кто на ней изображен? Иоанн Предтеча! Так что Иваны храм спасли.

Были и другие искушения. Во время последнего крестного хода на Шелонь мы брали с собой много детей. Они шли нормально все 50 километров, но все же маленькую часть пути пришлось сократить, сели на автобус. И вот уже после крестного хода как раз на этом небольшом участке, где мы не шли пешком, недавно едва не случилась трагедия. Ехали мы на своей машине с небольшой скоростью. И вдруг средь бела дня сбоку нас таранит «девятка». Вы знаете, какой у нее бампер, это танк. Матушка моя чудом осталась жива. В «девятке» сидели какие-то кавказцы. До сих пор они судятся с нами, хотят получить компенсацию за помятый бампер.

Так Господь нас вразумляет. Однажды с Иваном Ивановичем едем в Петербург, и аккурат напротив поворота в Вырицу останавливает ГАИ. Думаете, простое совпадение? Какое там! Сколько раз прихожане говорили мне: батюшка, съездите к Серафиму Вырицкому. А я все откладываю. Последний раз бывал там в 60-х годах, мама возила меня, маленького, к Серафиму. А на этот раз, представьте, уже милиция напоминает...

Так же было и с крестным ходом на Шелонь. Было много разных «напоминаний», пока не собрались и не пошли туда.

Утром мы поехали в Коростынь, в Успенский храм. Отец Николай крестил людей, а мы молились перед Старорусской иконой с «взыгравшимся Младенцем». Церковь до конца еще не отреставрирована, на полу лежит штабель досок, пахнет известкой. Даже не верится, что этот сельский храм, можно сказать, ровня знаменитому Успенскому собору в Москве.

Московский Успенский собор, главный храм объединенной Руси, был заложен Иваном III сразу после заключения Коростынского договора. В ту же пору Великий князь стал величаться царем – возникло Русское царство. Прошло ровно 250 лет, и в 1721 году, сразу после победы над шведами, петербургский сенат утверждает указ Петра I о создании Русской империи. В ознаменование этого Екатерина I в том же году в подаренной ей Коростыни закладывает этот Успенский храм. Два этих храма символизируют Царство и Империю.

– Конечно, Екатерина помнила о Коростынском договоре, – объясняет нам о.Николай. – Еще бы! Это мы забыли, сколь он важен в нашей истории, а предки наши всегда это сознавали.

Вы, наверное, помните, что на 2000-летие Рождества Христова, совсем недавно, в Кремле было великое событие – изнесение главных русских святынь. Они выставлялись в церкви преп. Иоанна Лествичника, которая находится в основании знаменитой колокольни Ивана Великого, построенной все тем же Иваном III. У меня есть фотографии этих святынь из тайников Успенского собора. Там 99 вещей связаны только с одним Распятием Господа Иисуса Христа: частички Животворящего Креста, часть копия, гвозди, часть облачения ризы Господней... Вынесли их на обозрение только в величайший праздник – на 2000-летие Рождества. Но представьте – то же самое было 24 августа 1471 года, в день подписания Коростынского договора. Русские святыни вынесли для поклонения народу. Такова была радость от объединения с новгородцами!

Пришла пора прощаться с батюшкой. Он проводил нас до калитки, ступая по мягкому ковру из опавших листьев, благословил, объяснил, как добраться до места Шелонской битвы.

Снова урчит машина, за окнами мелькают осенние виды. Вот и село Велебицы, название которого расшифровывается как «велия», то есть великая, «битва». Там, на высоком холме, стоит Иоанно-Богословский храм, рядом с которым в ветхой сторожке живут две старушки-смотрительницы – Вера Ивановна Строде и Мария Яковлевна Реппельс. Вера Ивановна ведет нас к Поклонному кресту, по пути рассказывает о себе:

– Я со своим мужиком в Воркуте познакомилась, увез он меня в Латвию, в город Резекне. Двенадцать лет назад он умер, и мне гражданства не дали, стали меня выживать тамошние нацисты, чтобы я дом за бесценок продала. Ну, я подарила дом одной женщине в нашем православном храме, она немножко денег на дорогу дала, и подались мы с Машей Реппельс на родину. Мы с ней тоже в Резекнском храме познакомились. Маша псковская, а я родом из Старой Руссы. Приехали, а жить негде. Спасибо владыке Льву, пустил нас в этот домик... Девятый год уж в нем ютимся, не жалуемся.

Смотрительница подводит к высокому дубовому кресту. Тому самому, который был установлен год назад во время крестного хода. На нем надпись: «Спаси, Господи, люди Твоя. Жертвам российских лихолетий – вечная память; создателям единой России – вечная благодарность от потомков; сим победиши».

Простившись со старушками, едем дальше. Почти сразу обычный проселок переходит в мощенную булыжником дорогу. Это древний псковский тракт, которому 1000 лет. У деревни Скирино (от слова «секира» – в память о битве) встречаем согбенную старуху, бредущую с клюкой в руке.

– Бабушка, где тут у вас речка Дрянь? Она протекает у Скирино и впадает в Шелонь. Говорят, в том месте, где она впадает в Шелонь, была битва между новгородцами и москвичами.

– Ой, сынок, – кряхтит старуха, – я прожила 75 лет и не слышала про такую речку. Названье-то чудное. Были б мои родители живы, они бы сказали, ангел ты мой.

Подъехала девочка на велосипеде и указала рукой вперед:

– Во-он у того ручья под горкой прошлым летом священники пели молитвы. Мой папа ручей и вправду Дрянью называет. Но я думала, что это из-за болотины, он ведь совсем пересох.

Спускаемся под горку. Я продираюсь сквозь кусты к ручью. «Ты куда?» – спрашивает Игорь. – «Руку в Дрянь опустить». – «Смотри, отсохнет!» Игорь, конечно, шутит. Дрянью эту реку побежденные новгородцы назвали отнюдь не из-за качества воды.

За ручьем открывается огромный луг, протянувшийся до самой Шелони. Перед революцией приезжал сюда полковник генерального штаба с короткой фамилией Баов, что-то вычислял, чертил на топографической карте и установил, что именно здесь произошла сеча, определившая судьбу России.

– Ребята, где здесь Шелонь? – раздался голос сзади. Из окна подъехавшей «Ауди» высунулся мужик в очках.

– Вы место битвы ищете? – не поняв, переспрашиваю его.

– Какой битвы?!

«Ауди» покатилась дальше, покачиваясь на кочках. Видимо, мужику понадобилось машину в реке помыть. Когда он исчез из поля зрения, место битвы мне показалось еще более пустынным. Одна только черная кобыла стояла в траве, лениво помахивая смоляным хвостом.

– О, Русь моя, до боли мне ясен долгий путь, – стал я вспоминать строчки из Блока, чтобы придать торжественность моменту. – Летит, летит степная кобылица, и мнет ковыль...

– Никуда она не летит, слава Богу, – заметил Игорь. – Посмотри, что у нее на шее.

Подходим ближе: с шеи черной кобылицы свисает толстая железная цепь. Никогда такого не видел. Это ж какая дикая силища у нее, если пришлось ее приковать цепью к земле! С некоторой опаской подходим и треплем ей холку меж чутко вспрянувшими ушами.

Так что не получилось у нас «блоковского апофеоза» в конце путешествия. На обратном пути я все оборачиваюсь в сторону Шелони – чтобы полюбоваться на мирно пасущуюся лошадь. Хорошо ей там, в сытных лугах, без слепней и оводов. Осенний рай.

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга