БЕСЕДА
«МЫ – СЧАСТЛИВЫЕ ЛЮДИ!»
О годе минувшем и наступившем разговор с русским писателем Владимиром Крупиным
Дом в Камергерском
В декабре нам, «редакционной делегации» в составе Игоря Иванова и Михаила Сизова, довелось быть в Москве на церемонии награждения газеты (об этом мы рассказывали в публикации «Награда газете»). Торжества отгремели, выдался свободный вечер, и решили мы позвонить давнему другу и автору нашей газеты – писателю Владимиру Крупину. А он, человек хлебосольный, зазвал нас в гости.
Камергерский переулок, где он живет, в самом центре столицы, впритык к Государственной Думе. Прежде здесь бывать нам не случалось. В квартире кругом иконы, картины, книги. И чуткая тишина толстых стен. После шума Тверской улицы словно уши заложило, ни звука сюда не доносится. Владимир Николаевич провел нас экскурсией по «достопримечательностям» квартиры, в зале показал за окно, на тянущуюся вверх по стене как раз рядом с окном пожарную лестницу: «С нее-то и бросили нам «коктейль Молотова».
Поскольку мы народ обопытный, пришлось хозяину рассказать эту историю.
– Было это в начале 90-х. Я тогда редактировал журнал «Москва» и, по-видимому, кому-то очень не нравилась патриотическая линия журнала. Сначала меня всячески по телефону запугивали. Ладно бы только мне звонили, а еще и жене на работу, подражая моему голосу: «Вам звонит знаменитый писатель Крупин. По поводу жены. Как вы смеете ее третировать, не продвигать по службе!» – и еще матом. Конечно, начальство в институте догадалось что к чему. А потом кто-то забрался по этой пожарной лестнице и бросил зажигалку. Все сгорело: архивы, книги, мебель... Одна только икона осталась. Три года запах гари из квартиры не мог выветриться. Да... Сейчас, слава Богу, нет такого явного противостояния.
В общем, ознакомились мы с квартирой и вернулись в столовую к трапезе. За ней-то и потек неспешно наш разговор «за жизнь».
Куда идем?
– Как вы думаете, чего нам ждать в новом году? – спросили мы напрямки русского писателя.
Владимир Николаевич рассмеялся:
– А вы что бы хотели услышать? Накаркивание катастроф среди интеллигенции – са-амое любимое дело. Куда ни придешь, слышишь: «Ой, вы знаете, японские компьютеры просчитали – после 2003 года всё, начнется обвал... А корейцы предсказывали конец света». Было все это уже, было. Может, и точны японские компьютеры. А какая-нибудь старуха возьмет да и отмолит у Господа...
– В связи с принятием ИНН тоже сулили катастрофу. Вы занимали какую-то позицию по этому поводу?
– Мне предлагали взять ИНН, но особо не заставляли, сказали только, что у вас могут быть неприятности. Так и было: в нескольких газетах не дали мне гонорара. Но хорошие люди потом как-то оформили. И что получилось? И я от ИНН отказался, и жена. А потом приходит квитанция по оплате жилья – там наши налоговые номера обозначены.
– У нас та же история: в налоговой от ИНН отказался, а потом глядь: бухгалтер на работе вовсю использует все-таки присвоенный тебе номер...
– Я не одобряю ИНН, это шаг к унификации людей, к тотальной слежке, это унизительно для людей. Но все же это никакой не знак антихриста. «Там убоятся они страха, где нет страха» – помните прекрасное выражение псалма? Матронушку спрашивали, как же быть, когда придет антихрист и лишит пищи всех, кто печать его не примет. Она ответила: «Не бойтесь, вас Господь землицей накормит».
– В новый 2004 год страна вошла с новыми паспортами, в которых не отмечена национальность, зато есть графа для личного социального номера. Глобализация продолжится...
– То, что на нас такие нашествия идут, показывает, что мы еще шевелимся. Значит, по миллиметрику да идем мы к Господу. Все-таки народ понемногу приходит в себя.
Нам бы не с будущими, а с прошлыми катастрофами как-то разделаться. Вот, скажем, раскол на «никониан» и старообрядцев. Более двух веков русский народ разделен. Много еще потрудиться надо, покаяться. Недавно был я в Пафнутьево-Боровском монастыре и впервые узнал такой факт, мне даже захотелось его описать. Там когда-то держали боярыню Морозову в срубе. Сестру ее сожгли, а саму боярыню морили голодом. Она просила кусочек хлеба у охранника, он ей не давал. Тогда она попросила, чтобы он выстирал ее рубашку. Охранник плакал, рыдал, стирая рубашку. В этой, чистой, рубашке она и умерла – мучительно, от голода...
– Вам доводилось общаться со старообрядцами?
– Как же! В пору журналистской юности много о них писал. У нас в Кильмезском районе их много – деревня Кержаки, Рыбная Ватага, Тарашата... И вот придешь к ним, попросишь пить. А я еще курил по дурости-молодости, это до армии было. Они не откажут, вынесут воды в черепушке, а потом, как попью, эту черепушку выбрасывают. Потому что я курящий. Может, это и правильно, но все равно трудно с ними. Они со своими «толками» уже с толку сбились. И все равно надо нам примиряться. В Кильмези у нас есть батюшка, он поминает старообрядцев за упокой и во здравие, и они ходят к нему на службы. Он очень мудро поступает.
– А как у него сейчас дела? Мы печатали письмо о том, что у него дом сгорел. Тоже, можно сказать, катастрофа.
– Да, спаси Господи, ему потом присылали помощь. Но знаете, он по-прежнему остался бессребреником. Ютится с семьей в той же погорелой избе, только подлатал ее. Сын у него женился и переехал жить в помещение церковной библиотеки, а библиотека переехала в здание бывшего нарсуда, где была церковь. Сама же церковь теперь в здании Дома культуры. Такая передвижка произошла, но не стал священник себе дом строить, пожертвованные для этого деньги направил на церковное строительство. Матушка у него безропотная такая, ой, молодец. Он уже два сруба сделал – для кладбищенского храма в Кильмези и храма в Коксинвае, это рядом в районе.
Итоги года
– Что для вас было самое главное в прошедшем году?
– Лично для меня год был тяжелейшим, потому что старшего брата похоронил. Он с первого колышка строил автозавод в Тольятти, и его провожал весь завод. Слава Богу, отпели в храме. Мне говорили, что это «храм Березовского», который стриг купоны с «ЛогоВАЗа» и вот барской рукой огромную церковь в центре города отгрохал. Да мне-то уж безразлично, кто ее строил.
А церковь прекрасная. И сколько в ней разной православной литературы! В последнее время очень много напечатано хороших духовных книг – это тоже для меня главное в ушедшем году. И все ведь раскупается! Значит, что-то меняется у нас в России?
Хотя тут как посмотреть... Издатели, продавцы у нас есть. Даже есть покупатели. И даже читатели есть! Но вот делателей по-прежнему мало. Моя братия литературная, в отличие от прошлых лет, вовсю уже используют христианскую лексику, уже не спутают «конфессию» с «концессией»... Это, помню, как-то Руцкой во время акта передачи икон таможенниками все говорил: «Православная концессия». Нет, сейчас интеллигенция образованнее в этом отношении стала. Но все равно, если читает Библию, то на диване и с конфеткой во рту.
Недавно отпевали мы замечательного поэта Юрия Кузнецова в Пушкинском, как мы называем, храме. В этом храме Пушкин венчался, и он как раз рядышком с Домом литераторов. Там же отпевали Леонида Леонова, Николая Старшинова, Петра Проскурина, многих и многих уже. И как раз в тот день, когда с Юрой прощались, на колокольню подняли новый, один из самых больших в Москве, колокол. И в него ударили... Я поневоле поглядывал на братьев-литераторов. Крестятся даже те, кто уж, казалось бы, никогда и ни в жизнь. Все-таки что-то меняется. Хоть и безбожник, но он же на себя крест налагает. Так ведь?
– Вы сказали, в прошедшем году много вышло хороших книг. Какие бы из них выделили?
– Я хоть и состою в жюри конкурса «Православная литература» при издательском отделе Патриархии, но в основном слежу за литературой для детей, для школ. Кого бы отметил? Георгия Юдина, Александра Карпова, Владислава Бахревского – это если перечислять авторов. Хороший учебник Бородиной вышел. Учебник Татьяны Мироновой по церковнославянскому языку – в такой живой игровой форме, как деточки идут в мир церковного языка. У Журавлева тоже очень доступная для понимания работа о церковнославянском. Сам я, грешный, тоже написал махонькую книжечку «Библейский словарь для детей», также вышло третье издание моей «Православной азбуки». Еще «Детский церковный календарь» подготовил, правда, дорогой очень получился, досадно.
– А что вы сейчас пишете?
– Когда-то, будучи в Сыктывкаре, дарил я вам повесть «Люби меня, как я тебя», помните?
– Да, книга о юношеской любви.
– Я написал ее с чувством протеста, когда пошла торговля красотой, понятие любви стало заменяться понятием партнерства, женщин на сцене стали, как кобылиц, измерять. Тогда меня это сильно задело. А сейчас другое... В последний год у нас активно начали дебатировать о контрактниках, что армия должна быть наемной. И вот я вспомнил, как мы рвались в армию.
Я был в ту пору, как сейчас говорят, пассионарным: в 16 лет закончил школу и одновременно работал в редакции, в РТС слесарем, был членом бюро райкома комсомола. Лез на любую трибуну, обличал порядки-беспорядки. И партия меня оценила. Вызвали в «большой» райком: «Хочешь, сейчас мы тебе «сделаем» или близорукость, или малокровие, чтобы тебя не забрили?» Отказался. Тогда, между прочим, молодежи много было, и военкоматы увечных отсеивали жестко. Помню, уже в свои ракетные войска прибыли, и вдруг моего земляка Кольку Пантюшева забраковали, язву у него нашли. Другой бы радовался, что его комиссуют да еще дают с собой и сапоги, и шинель – богатство целое. А Колька сам не свой – как он вернется в деревню «бракованный»?! Мы всей батареей пошли к командиру части, потом в политотдел. Кольку оставили, послали его на подсобное хозяйство, в свинарник. Уж, он счастлив был! Нас потом свиной тушенкой баловал.
Вот об этом я повесть написал – как мы ходили в армию. Там полно стихов, любви. Пока что она мне нравится. До того не охота ее никуда отдавать печатать... Я хотел ее назвать «Прощальная звезда», да одна женщина, кандидат наук, подсказала: «Не надо, Владимир Николаевич, а то у вас везде «прощай» в названиях: «Прости, прощай», «Прощай, Россия, встретимся в раю» и так далее». И я назвал повесть просто: «Повестка».
И еще написал большой рассказ «Арабское застолье». Мне тут Бог помог: нынче три недели по приглашению был в круизе: хорошая каюта на корабле, четыре раза в день кормят. Как же тут не работать, стыдно матрасничать. В рассказе много забавного, но внутри серьезное – про отношения мусульман и христиан. В жизни мне довелось много общаться с арабами, да и из детства помню: Пасха была, возвращаюсь я из храма. А у нас, на юге Кировской области, целые села татарские. И вот они вызывающе так смотрят, кричат: «Аллах акбар!» – «Христос воскресе!» – отвечаю.
– Чем все-таки год прошедший отличается от других?
– Закон нашей жизни: все становится только хуже. Но не для всех. Люди, живущие по-Божески, могут жить при любом строе. Остальных жалко – девчонок, мальчишек, которые, возможно, не прибьются к Церкви. И нищих, умирающих на асфальте без исповеди и причастия. Как их спасти?.. Видели у меня тут во дворе большую пожарную бочку? В ней живет бомж Юра-«диоген». Это совершенно новый тип нищих. Предлагаю ему: «Давай, договорюсь в Пафнутьево-Боровском монастыре...» А он, я знаю, и коров умеет доить, и трактором управлять. Но ни в какую не соглашается. Ему и так хорошо. Он постоянно пьян, питается объедками из ресторанов, «макдональдсов». И одет прилично, курточка – любо-дорого посмотреть. Такие «новые нищие» уже и в провинции стали появляться. Это просто тунеядцы. Таких не спасти.
Русское небо
Говорили мы с русским писателем и о будущем страны. Владимир Николаевич привел неожиданный образ, сравнив Россию со звездой-пульсаром. Наша страна то расширяется в центробежном движении, то ужимается в центростремительном. Сейчас Россия сжалась, как это было в пору распада Киевской Руси. Почему?
– Чтобы собраться с силами, выжить в новых условиях, – отвечает Крупин. – Но все равно в нее потом потянутся ближние народы. Потому что духовно Россия не уменьшилась, напротив. СССР ведь был меньше России.
– Даже Украина потянется?
– Обязательно. Восточная точно, это исторически обусловлено. Днепропетровск, Харьков – все-таки русские города. А Львов – другое дело. Вы знаете, еще до прихода немцев в этот город там уже вальс был написан: «Девушки наши платья сошьют, ждем вас во Львове». И в первый же день, как немцы вошли в город, там был объявлен праздничный бал. У них психология такая – искать крышу. Они и в начале века совались то под немцев, то под поляков. А сейчас пытаются – под НАТО.
– Как вы отнеслись к конфликту с островом Тузла?
– Конфликта как такового не было. Я ведь хорошо знаю эти места, у меня жена из Тамани, в Керчи у нас много родни. Коса, соединяющая с Тузлой, там постоянно была, просто ее размыло. А в Киеве уже и рок-оперу успели написать, как украинскую девушку убивает русский тракторист. Это смешно, конечно. Хотя философ Иван Ильин предсказывал войну с Украиной.
В конце октября, когда разгорались страсти вокруг Тузлы, я как раз ездил в Киев на фестиваль. Из местных, украинских, писателей там были, помню, Олесь Гончар, Иван Драч, Павел Загребельный. Их мы хорошо знаем, всех переводили на русский. А сейчас, как я посмотрел, русские настроения из них сохранил только Борис Олейник.
«Прорусским» в Киеве быть очень тяжело. Принимающей стороной фестиваля выступала Украинская Церковь Московского Патриархата, в частности, архиепископ Августин. Так вот, один мой знакомый, православный журналист, обратился к нему с вопросом на русском языке, а владыка ответил на украинском. Потом подскочил его секретарь, спрашивает: «Кто благословил? Почему без переводчика интервью берете?» Это такой у них «официальный протокол». Потом я много ездил по городу – в метро, в автобусе, на улице спрашиваешь по-русски, как пройти, тебе все объяснят, расскажут, покажут. Нигде ни разу простые люди не повернулись спиной, не обозвали «москалем». На Крещатике все по-русски говорят.
А запреты там на каждом шагу. У меня покровитель – равноапостольный Владимир, как не сходить во Владимирский храм, тем более, что там мощи великомученицы Варвары лежат? У меня ведь мать Варвара. Собираюсь идти, а ризник мне: «Нельзя, нельзя, там «филаретовцы»!» Но я же не к «филаретовцам», а в храм иду!
«Слово о полку Игореве» читали? Там князь Игорь, возвращаясь из плена, едет в Киев в Пирогощи, в храм Божией Матери. Это под Андреевским спуском, храм сейчас возрожден. Конечно, надо зайти. А мне опять говорят: «Нельзя, нельзя, не нашей юрисдикции». Ладно, пошел в храм, где Аскольдова могила, смотрю: греко-католики! Слава Богу, все-таки у Московской Патриархии 70 процентов киевских храмов. И Лавра наша. Вечером с фестивального фуршета я сбежал, хорошо выспался и в пять утра пошел в пещеры. Уже в это время там служат. Очень хорошо помолился над святыми мощами.
Православному нечего бояться
– Газеты то и дело пугают нас гражданской войной, которая-де может начаться из-за пересмотра итогов приватизации. Вы этому верите?
– Да кто ж сейчас пойдет воевать? Ладно, пусть грабят, это же не самое страшное. Будем считать, что мы от них откупаемся. Помните, князь Димитрий, будущий Донской, несколько раз приезжал к Сергию Радонежскому просить благословения на восстание против татарского ига. А преподобный не благословлял, мол, откупайся: меха, драгоценности отдавай татарам, это пустяки для нас, это не страшно. Если переводить на наше время, то ладно, пусть они российскую нефть качают, богатеют. Пусть они захлебнутся этой нефтью.
Пока что мы можем откупаться. Но вот когда дошло до края, преподобный Сергий благословил на Куликовскую битву. Вот так и сейчас – еще не то время, чтобы возмущаться, мол, хуже некуда. Мне ли горевать в нынешнее время, когда я помню такую нищету... деревянная борона, веревочная упряжь, глиняные стаканы. После войны лебеду ели, крапиву. А сейчас вот хлеб выбрасывают.
Нет, сейчас очень хорошее время. Для самосовершенствования, для молитвы. Храмы открыты. Слава Богу! Может быть, это время мы еще будем вспоминать с огромным чувством сожаления. Точно так, как сейчас вспоминают о советской поре. Что сейчас десять рублей? Бумажка. А раньше на десятку возьмешь цветов, чтобы поехать к женщине, хорошую бутылку вина, да еще рубль оставишь на такси. Что эта десятка, по сравнению с тем, что мы сейчас обрели?
– Тогда была уверенность в завтрашнем дне, это главным образом и вспоминается.
– Да, сейчас ее не хватает. А по большому счету – чего нам беспокоиться?
Смотрю я сейчас на происходящее и понимаю: «Господи! Какие мы, православные, счастливые люди! Мы можем спастись всегда – при коммунистах, при демократах, при ком угодно». Как говорил Василий Великий, ну, посадят меня в тюрьму, а я и там буду с крестом. А убьют – соединюсь со Христом. Православному ничего невозможно сделать.
Вы сами знаете, какие над Россией ставили эксперименты, а Россия жива – она по-прежнему удел Пресвятой Богородицы, подножие Престола Господня. И знаете, совершенно я не боюсь за будущее нашей Родины, ничегошеньки с ней не случится. Государство может рухнуть, а Россия – нет. Помните, как у Федора Тютчева поется: «Ее не раз и штурмовали – кой-где сорвали камня три, но напоследок отступали с разбитым лбом богатыри». Какие эпитафии нам уже ни сочиняли, какие сценарии гибели ни составляли! Внешне-то эти планы как бы выполняются. Но вот посмотрите на наших девочек. Приходишь в школу: среди десяти есть одна халда, но девять-то остаются хорошими, такие лица чистые. Есть у нас плохие священники? Есть, конечно. Один – на одиннадцать хороших священников. Но даже со Христом двенадцатым был Иуда.
Конечно, злу сопротивляться надо. Потому что Господь нас будет оценивать по мере нашего сопротивления греху. Но при этом надо знать, что зло никогда не победит.
– Главная форма сопротивления для христиан – пост, молитва?
– Это само собой. Но, как сказал апостол Павел, «вы еще не до крови сражались со грехом». И вот здесь на первый план сейчас выходит проблема личного спасения. Помните, что преподобный Серафим Саровский говорил: спасись сам, и вокруг спасутся многие. Нашим врагам эти слова – страх и ужас. Вы только представьте такую ситуацию: мы не пьем, не курим, не материмся, не разводимся с женами... Все! Мы же тогда неуязвимы совершенно. Вот ребята, воевавшие в Чечне, рассказывают: солдат-похабник, матерщинник гибнет быстрее. И мы не погибнем, если душу сохраним.
* * *
На прощание писатель Крупин угостил нас медом – вятским, «мама сама в баночку уложила».
– Я ведь несколько дней, как с Вятки вернулся, – рассказывает Владимир Николаевич. – Заезжал в Великорецкое, сходил на святой источник. Со мной был парень такой крепкий, «накачанный». Говорю: «Ну что, Алексей, погрузимся?» Он так со страхом на меня глядит – в проруби лед плавает. Ну, раз сам предложил, самому и пришлось сигать. Ну, очень хорошо! Не обморозился – святая вода, одним словом.
– Когда опять на Вятку?
– Да уж скоро. Как мой друг Толя Гребнев писал, «на сердце радость, а не грусть, ведь мне обещано, на святки я с милой Вяткой обнимусь». Каждый год стараюсь на Рождество, на святки быть на родине, в Кильмези. Так радостно там в церкви служить! Батюшка у нас «жестокий», сразу запрягает – вычитывать правило, петь с певчими. Я уже и надеяться перестал, что там поработаю по своей, литературной, части. Кряхтит, когда я за бумагу сажусь – делов-то по храму много.
Владимир Николаевич светло улыбался, вспоминая «жестокого» батюшку. Сейчас, когда выходит этот номер газеты, он, наверное, уже там, у себя в Кильмези.
Записал М.СИЗОВ
 | назад |
| вперед |  |
