Отец Виктор уже был предупрежден благочинным о приезде «корреспондента», поэтому ждал меня в церковной сторожке. И сразу же, благословив, повел на «экскурсию» в свой Сретенский храм.

– Храм этот старый, конца XVI века, – начал батюшка, как заправский гид. – Храм кладбищенский. Раньше он стоял за селом, а в советское время попал в черту расселения – дома вокруг понастроили. Главным же храмом Вохмы был собор Вознесения Господня, он тогда стоял в самом центре села. Где-то в 37-м году оба храма закрыли. В центральном долгое время обретался клуб, потом его решили разобрать на кирпичи и сделать из него общественную баню. Храм взрывали несколько раз, разбирали, но кирпичи никуда не пошли, потому что они только крошились. Такая прочная кладка была. Так и остались там до сих пор одни руины. На месте храма сейчас большая помойка, лишь одна стена уцелела (на фото вверху). Вот ее-то местные и называют «стеной плача».

И этот, Сретенский, кладбищенский, храм (на фото справа) тоже пострадал – снесли колокольню, купола. Поначалу устроили тут птицефабрику, потом склад, другие учреждения. Постоянно что-то менялось. Последним был музей. Когда он съехал, началось восстановление. Одиннадцать лет назад за него взялся мой предшественник о.Алексей. Образовалась община. Здесь было два этажа, много помещений. Все это пришлось ломать, убрать второй этаж...

Действительно, внутреннее помещение храма очень большое. Множество старинных икон.

– Откуда у вас так много икон? – спрашиваю настоятеля.

– Музей пожертвовал. Здесь иконы собраны со всей округи. Сначала были переданы в аренду, а уже при мне переданы в постоянное пользование.

Подхожу к большой старинной иконе какого-то очень знакомого мне святого. По еле различимой надписи читаю, что это Иоасаф Белгородский. Испытываю необыкновенную радость от встречи с одним из самых любимых моих святых, освященную иконку которого на его нетленных мощах ношу постоянно с собой. Говорю об этом батюшке.

– Мощи Иоасафа Белгородского в советское время больше всех пострадали, – замечает о. Виктор. – Чтобы доказать, что нетленные мощи являются куклой, безбожники вырезали у святого сердце. После этого мощи загрубели. А до этого были гибкие, эластичные, как у живого человека.

Отец Виктор показывает крестильное помещение. Крестят в вохомском храме полным погружением. В центре оборудован баптистерий для взрослых, а сбоку стоит большая купель для детей. В крестильном храме много цветов и аквариумов с живыми рыбками. Такое ощущение, что попал не в храм, а в какой-то живой уголок.

– А аквариумы-то с рыбками зачем? – спрашиваю у настоятеля.

– Для детей, чтобы не плакали. Когда детей крестим, они смотрят на рыбок и успокаиваются.

Дав приложиться к иконам, о.Виктор повез меня в центр села – показать руины центрального собора. Действительно, на его месте огромная помойка и большие валуны, на фундаменте которых был построен этот величественный храм. После взрывов уцелела только единственная стена с центральным входом. Стоит незыблемо вот уже почти семьдесят лет. Обхожу ее со всех сторон, вслух удивляюсь: каким же огромным был храм! Батюшка говорит: «Перед самой революцией в Вохме хотели еще один храм построить, больше этого. Успели заложить только фундамент. На нем сейчас Дом быта стоит.

Рядом с разрушенным храмом – уцелевшее добротное кирпичное церковное здание, в котором сейчас открыта воскресная школа.

– Я совсем недавно сюда переведен, – вдруг говорит батюшка. – Только год здесь служу.

– Год назад сан приняли?

– Нет, до этого девять лет служил еще в Николо-Березовце Галичского района. Храм там намоленный, вообще не закрывался.

– Сколько, девять лет? – удивляюсь, видя, сколь молод еще священник. – Когда же вы стали священником?

– Да многие не верят, – смеется о.Виктор. – Меня владыка Александр в 18 лет рукоположил. И я сразу же попросился на приход. А до этого с 16 лет нес послушание референта у владыки. В 13 лет я сам пришел в храм, меня никто не звал. Потом поступил в семинарию в Костроме. Сейчас мне уже 27 лет, трое детей у нас с матушкой. А в Березовце часто приходилось совсем одному служить, помощников не было. Сам в храме убирался, сам печки топил, сам пел за клирос и читал за псаломщика. На службы иногда приходило по два-три человека, а на большие праздники – человек 16-18. Там, в Заозерье, приходов очень много. Рядом со мной семь приходов было.

– Что вам особенно запомнилось на том приходе?

– В 2002 году был восстановлен крестный ход по водам с Феодоровской Божией Матерью. До революции раз в году Феодоровская икона крестным ходом объезжала всю епархию. Приезжала в Галич, где епископская кафедра, там икона находилась два дня. Потом ее крестным ходом галичское духовенство везло по водам в Заозерье. Заозерское духовенство встречало икону, служили молебен с акафистом, и неделю икона находилась в Заозерье: у кого ночь, у кого всего полдня в храме. В прошлом году этот крестный ход был восстановлен. В нем участвовал и владыка. Случались и искушения. Озеро совсем обмелело, заросло, паром еле пробился через эти заросли.

– Сейчас с Федоровской иконой проходят крестные ходы по России. В них участвует оригинал или списки? – спрашиваю у о.Виктора.

– Конечно, не во всех крестных ходах участвует настоящая Феодоровская. Это общерусская святыня. Каждое отдельное путешествие благословляет сам Патриарх. Есть некоторые крестные ходы, на которые благословляется список Федоровской, опять же Патриархом. А вот в Храм Христа Спасителя, в другие епархии – там уже путешествует подлинная икона. В таких случаях для нее фрахтуется специальный самолет, и обычно ее сопровождают сам владыка, губернатор и мэр города, остальное духовенство.

– Вам приходилось видеть Феодоровскую икону без ризы? Говорят, она после прославления Царя-мученика просветлела.

– Да, это действительно так, и я могу это засвидетельствовать. Она почернела в дни, когда произошло убиение Царской Семьи. Для всех верующих это было знамение, что икона скрылась от людей, на ней вообще ничего нельзя было разобрать. Все об этом стали говорить, и тогда советская власть решила доказать, что она потемнела от старости. За ее исследование взялся сам Грабарь, знаменитый реставратор. Это было единственный раз, когда в советское время икона вывозилась из Костромы в Москву. Аккуратно с небольшого участка иконы Грабарь снял весь иконописный слой, и сам убедился, что икона почернела не как обычно, а только один верхний слой. Для него это действительно было чудо. Икону вернули в Кострому. Ее никогда не пытались даже реставрировать. Отреставрировали только оклад, который от времени пришел в ветхость.

А когда дело пошло к канонизации Царской Семьи, и особенно после канонизации, все отметили, что икона сама собой начала проявляться. Лик Пресвятой Богородицы совершенно темным был, его нельзя было даже различить, а перед канонизацией лик Божией Матери прояснился и стал отчетливо виден. Видимо, и вся икона просветлела.

Я только один раз ее видел без оклада, когда переделывался весь киот – сень, в котором образ находится. Так получилось, что тогда в монастыре для Вятки постригали монахиню, которая потом стала там игуменьей. Постриг был ночью, и на тот момент у владыки не оказалось никого из иподьяконов. Я тогда жил в этом епархиальном здании, и мне пришлось иподьяконом стать. На постриг игуменья Иннокентия вынесла Феодоровскую икону без оклада. Вот тогда я и видел ее единственный раз полностью открытой. Это было уже после прославления Царской Семьи. Сама икона была все еще темноватой, а лик полностью светлым. Такое чудо.

* * *

После перевода в Вохму о.Виктор, кроме своего храма, стал окормлять еще и приписной храм в честь Царственных мучеников в селе Кажирово. Каждую неделю ездит туда и совершает службы. Минувшим летом окормлял детский православный лагерь, работавший на месте разрушенного женского монастыря Феодоровской Божией Матери близ Кажирово. Вместе с батюшкой ездят повсюду и его еще маленькие детки. Я видел, с каким трепетом они помогают ему на службе, следят за подсвечниками, крестятся. Глядишь на них – и какая-то прочная, спокойная уверенность поселяется в душе. Путешествуя по Костромской земле, я уже не раз убедился, что покров Феодоровской Божией Матери – хранительницы Царствующего дома Романовых – до сих пор распростерт над Костромской землей.