ПРАВОСЛАВИЕ И ЛИТЕРАТУРА 

ШКОЛА ДОСТОЕВСКОГО

В этом городке о нем говорят как о живом...

Желудь с дуба

До недавних пор образ Федора Михайловича Достоевского для меня был неотделим от Петербурга. Еще студентами любили мы бродить по его трущобам, впитывая атмосферу «Бедных людей» и «Преступления и наказания». Мрачные дворы-колодцы города так и назывались у нас – «дворики Достоевского». Сенная площадь, Михайловский замок, Владимирская церковь – можно долго перечислять достопримечательности, связанные с его именем и его героями. Кажется, каждый камень здесь помнит о Достоевском.

Но помнит ли?

Интересно, что петербургский музей Достоевского открылся последним из всех семи его музеев, рассеянных по России от Семипалатинска до Старой Руссы. Даже памятник великому писателю появился здесь только семь лет назад. А как поминают его в Петербурге? Крупные юбилеи организуются с большим размахом, а рядовые, ежегодные дни памяти проходят почти незаметно. Между тем память – это, прежде всего, постоянство. Мы же не ходим на кладбище к родственникам только по юбилейным датам. И в церковном календаре нет записей вроде «150-летие памяти преподобного...»

Можно сравнить, как в минувшем феврале отмечали 123-летие памяти Достоевского в северной столице и маленьком провинциальном городке Старая Русса. В Петербурге в музее-квартире писателя прошел литературный вечер, в Александро-Невской лавре была панихида, на могилу горожане принесли цветы. Вот, пожалуй, и все. А вот как это было в Старой Руссе. Панихиды в храмах города. Возложение цветов к памятнику писателю. Митинг горожан у памятника. Традиционный шахматный фестиваль памяти писателя и презентация книги «Ф.М. Достоевский и Старая Русса. Библиографический путеводитель». Открытие выставки художественных работ «Русский Гамлет (Раскольников и другие герои «Преступления и наказания»). Вечером – спектакль «Никто другой не дал бы мне столько счастья» по мотивам произведений Достоевского. Актриса, представившая спектакль, привезла жителям Старой Руссы из Флоренции желудь с дуба у могилы дочери Федора Михайловича – Любови Достоевской. Ручане пообещали его прорастить и высадить на усадьбе дома, где жили Достоевские в последние годы до смерти писателя. Чествования шли три дня, в них участвовали и взрослые, и дети.

Провинция есть провинция. Конечно, Достоевский в маленьком городке более значим, чем в огромном Петербурге с его знаменитостями и блестящей историей. И все же дело тут не в провинциальном патриотизме. В этом я убедился, побывав в Старой Руссе накануне другой памятной даты...

Скотопригоньевск

В прежние времена Старая Русса была известным курортом. Издревле, еще до возникновения Руси, здесь добывали соль, ценившуюся чуть ли не на вес золота, а позже обнаружили и благотворное воздействие на здоровье местных соляных ванн. Именно поэтому и поселились здесь Достоевские весной 1872 года. Дочь писателя Любовь (та, с могилы которой привезен желудь) отмечала в воспоминаниях: «Врачи посоветовали поехать туда в первый год после возвращения в Россию в интересах моего здоровья. Старорусские ванны так хорошо на меня подействовали, что родители возвращались сюда и в последующие годы. Маленький, мирный, сонный городок очень нравился Достоевскому...»

Курорт действует до сих пор, и на улицах Руссы часто можно встретить праздношатающихся отдыхающих. К ним еще добавились «литературные туристы», почитатели Федора Михайловича. С ними я столкнулся даже в Георгиевской церкви. Поклонившись иконе Божией Матери «Старорусская» (о ней мы писали в публикации «Але ты чега восхоте – молися» в №453 «Веры»), отошел в сторону – и мое место перед образом занял какой-то иностранец. Уж не знаю, что он высматривал на огромной иконе (она чуть ли не до потолка), но потом возбужденно что-то шепотом объяснял своим спутникам. Понял я только одно слово: «Dostoevskiy».

– Они часто заходят, – поведала мне служительница храма Ольга Степановна. – Перед вами вот француженка была. У них такой маршрут: дом Грушеньки, дом-музей Достоевского и в конце – наш Георгиевский храм, прихожанином которого писатель был.

Дом Грушеньки, героини романа «Братьев Карамазовых», – лишь одна из многих достопримечательностей Руссы. Как я потом убедился, здесь при желании вам покажут и дом купца Плотникова, и баньку, возле которой Дмитрий Карамазов перелезал через забор в ночь убийства отца, и даже камень, у которого гимназисты после смерти Илюшечки Снегирева давали клятву любить друг друга и весь мир... Как ни удивительно, это не выдумки. Любовь Достоевская подтверждает в своих воспоминаниях: «Когда я читала роман, то легко узнала топографию Старой Руссы. Дом старика Карамазова – это наша дача с небольшими изменениями; красивая Грушенька – молодая провинциалка, которую мои родители знали в Старой Руссе...»

Если взять роман и пойти с ним как с путеводителем, то и впрямь можно оказаться в Скотопригоньевске, где жили Карамазовы. Вот мостик через «вонючую Малашку» – здесь была «битва» гимназистов со Снегиревым. А здесь стояла маленькая, сохранившаяся на старых фотографиях Владимирская церковь, где отпевали Илюшу. О ней Достоевский писал: «Церковь была древняя и довольно бедная, много икон стояло совсем без окладов, но в таких церквах как-то лучше молишься». Вполне реален и трактир «Столичный город», где кутил Дмитрий и философствовал о Великом инквизиторе его брат Иван Карамазов, – это бывший трактир «Эрмитаж» купца И.Д.Земского, близ скотопригонного рынка.

Много открытий можно совершить, гуляя по Старой Руссе. Меня же интересовал конкретный адрес – не «литературный», а самый настоящий. Спрашивал у прохожих, где находится школа имени Достоевского. 30 октября школе исполнялось 120 лет, и она – самое реальное, что досталось городу от Достоевского.

В Старой Руссе Достоевские провели восемь последних летних сезонов и одну зиму, когда Федор Михайлович работал над «Подростком». Когда же писатель скончался, Анна Григорьевна Достоевская в память о муже открыла в Руссе церковно-приходскую школу его имени. Первым директором ее стал духовник Достоевского – священник Георгиевской церкви Иван Иванович Румянцев, который занимался ей более 20 лет, до самой смерти. Анна Георгиевна, будучи попечительницей школы, всячески помогала о.Иоанну и часто приезжала в Руссу, последний раз – в 1914 году. К этому времени приходская школа им.Достоевского с наемной квартиры переехала в просторный дом, стала второклассной женской гимназией. Учились в ней девочки из самых бедных семей, и на этом особенно настаивала душеприказчица писателя Анна Георгиевна. По окончании гимназии девушки получали право сами преподавать и разъезжались по самым отдаленным деревням уезда. Жили там чуть ли не в походных условиях, снимали углы по избам и за ничтожную плату обучали детишек главным предметам: письму, счету, любви к Богу и Отечеству. Довольно высокий уровень грамотности в округе – заслуга именно гимназии Достоевского.

Дорогу к школе мне подсказали так: «Вернитесь обратно по Георгиевской улице к Георгиевской церкви, потом по Школьному переулку до самой школы. Она, не доходя до Перерытицы, стоит».

Возвращаться я не стал и пошел напрямки через «языческую» улицу Сварога (интересно, имя ей сейчас придумали или при Достоевском тоже была?), и скоро вышел к речке.

На берегу Перерытицы

Перерытица (или Порусье) – узкий канал, протянувшийся через всю Старую Руссу и впадающий в реку Полисть. Горбатые мостики через нее, старые тополя, посаженные по берегам, придают городку неповторимую живописность. Тихое, задумчивое место... Здесь, вдоль Перерытицы, любил гулять Достоевский, обдумывая сюжетные линии своих произведений. Иногда он столь глубоко уходил в себя, что местные нищие, получив милостыню, забегали вперед и снова клянчили. И Достоевский снова подавал им, не считая денег и не узнавая лихоимцев. Однажды молодая жена писателя Анна Георгиевна решила подшутить над ним. В один из осенних вечеров, увидев в окно возвращающегося с прогулки Достоевского, она повязала голову старым платком, взяла дочку за руку и встала на набережной: «Добрый господин, пожалейте меня! У меня больной муж и двое маленьких детей!» Великий писатель остановился, посмотрел на жену и подал ей денег. Когда же та, взяв деньги, стала смеяться, Федор Михайлович пришел в ярость: «Как ты могла сыграть со мной такую шутку? И еще в присутствии твоего ребенка». Маленькая Люба видела эту сцену и запомнила на всю жизнь...

В некую задумчивость впал и я – остановившись перед зловонным ручейком, преградившим дорогу. Он протекал по асфальту набережной и дальше по склону стекал в Перерытицу. Достаю блокнот, чтобы записать пришедшую на ум мысль, и слышу за спиной:

– Вы из ЖЭКа?

Женщина в цветастом переднике и наспех накинутом платке, видно, специально вышла из дома, чтобы пообщаться с представителем власти.

– Нет, я из газеты, – отвечаю.

– Ну, это без разницы. Пойдемте, я все покажу.

– Что покажете?

– Как что? Безобразие наше. Фекалии эти самые.

Ловко скакнув через ручеек, провожатая ведет меня вперед, сворачиваем в какой-то проулок.

– Кыш-кыш, – шугает она подвернувшихся куриц. Входим во двор двухэтажного обшарпанного здания. – Вот здесь, в колодце, фекалии и скапливаются.

Оказывается, Надежда Константиновна (так зовут женщину) привела меня туда, куда я и шел – к школе имени Достоевского. Здание ее старое, к городской канализации не подключенное, поэтому временами из нее происходят «утечки».

– Там, дальше по набережной, – показывает она рукой, – стоит дом-музей Достоевского. Иностранцы вереницами туда ходят, и все через этот вонючий ручей перешагивают. А нашим властям даже не стыдно.

– А что ж колодец не чистят?

– У школы даже на ремонт денег нет – вон посмотрите на стены, кусками отпадает, того и гляди, кого пришибет.

Как я понял со слов женщины, к 120-летнему юбилею здесь не шибко-то готовятся и, вообще, эта школа – самая обычная общеобразовательная «десятилетка», с Достоевским ее связывает только название.

– А вы знаете, что прежде это была церковная школа, учили не только грамоте, но и Закону Божьему? – спрашиваю Надежду Константиновну.

– Я не местная, – отвечает. – Родилась на Украине, работала на шахте на Дальнем Востоке, потом с 1966 года здесь на химзаводе...

Надежда Константиновна стала рассказывать о себе, и рассказ ее растянулся в одну сплошную жалобу – на страну, на непутевого сына, на реформы, лишившие ее сбережений, и даже на Бога.

– Я и в церковь перестала ходить, – жалуется она.

– Почему же?

– А появился у нас один молодой священник, его потом, кажется, за пьянку уволили. Хороший такой с виду, приличный, пел в храме красиво. Однажды утром захожу в магазин и вижу: он покупает коньяк и разные дорогие продукты. Ладно, думаю, может, у него праздник какой. На следующее утро снова: покупает дорогие продукты. И на третье утро тоже... После этого я и перестала ходить в церковь.

– Так вы сами говорите, что его уволили. Может, это и не священник был, а певчий?

– Кто ж его разберет, – смеется золотыми зубами женщина.

Будь жив Достоевский, точно бы вставил ее в свой роман.

Часы писателя

Огорченный, пошел я дальше, куда показала Надежда Константиновна – к дому Достоевского. Это обычный двухэтажный деревянный дом с приусадебным участком. Во дворе стоит баня. «Любил чрезвычайно попариться в русской бане», – всплывают в памяти слова Анны Георгиевны о Достоевском. Баня, конечно, новодельная, как и многое в доме, значительно перестроенном после смерти Достоевского.

«Мы жили в маленьком загородном доме полковника Гриббе, балтийца на русской службе, - вспоминала Любовь Достоевская. - Дом, построенный во вкусе немецких балтийских провинций, был полон сюрпризов, потайных стенных шкафчиков и опускающихся дверей, ведущих на темные и пыльные винтовые лестницы. В этом доме все было небольшого размера; низкие и тесные комнатки были заставлены старой ампирной мебелью, зеленоватые зеркала отражали искаженные лица тех, кто отваживался в них взглянуть. Крытая веранда с разноцветными стеклами была нашей единственной радостью... После смерти старого полковника мои родители купили этот домик у наследников за бесценок». Чуланчиков после реконструкции здесь поубавилось, но в целом все осталось на месте. Во время войны дом чудом уцелел, хотя вся Русса лежала в руинах.

Из подлинных вещей Достоевского в доме остались только цилиндр и перчатки писателя. По фотографиям и описаниям музейщики постарались воссоздать интерьер: мебель, обои на стенах, лампы... Хожу по комнатам и представляю. Вот на этом пиано играла Любочка Достоевская. За этим столом Федор Михайлович писал «Братьев Карамазовых» и «Бесов». В этом старом кресле отдыхал. К нему, улизнув из детской, подбегал маленький сын Алеша, баловень семьи, с криком: «Папа, зи-зи!» Отец сажал его на колени, доставал свои часы и подносил к уху малыша. Ребенок с восторгом слушал тиканье часового механизма и хлопал в ладоши... Умер Алеша в возрасте двух с половиной лет, что было величайшей трагедией для писателя. Но вскоре на свет родился любимый герой Достоевского – Алеша Карамазов, который живет в душах людей вот уже 120 лет.

Между прочим спросил я молодую экскурсоводшу про юбилей школы Достоевского.

– Да, мы готовимся к нему, – ответила она.

– А в самой школе вроде не спешат, даже ремонт не сделали.

– Так у нас здесь, в музее, эта школа и находится, – не поняла меня девушка.

– То есть как?

– Вы спуститесь на первый этаж в администрацию музея. Там сидит старший научный сотрудник Наталья Дмитриевна Шмелева. Она – директор церковно-приходской школы имени Достоевского.

По скрипучим ступеням спускаюсь вниз. Администрация – в подсобном неотапливаемом помещении, на полу стоит калорифер, за столом завернувшаяся в плед женщина что-то печатает на компьютере. На стене – икона и писанная маслом картина с Алешей Крамазовым в черном монашеском клобуке.

Наконец-то попал я по адресу...

«Делай, как я»

– Назвать нашу воскресную школу преемницей гимназии Достоевского, конечно, будет преувеличением, – ответила на мой вопрос Наталья Дмитриевна. – Но духовно мы связаны. Наша школа действует при той же Георгиевской церкви, и мы стараемся следовать требованиям Анны Георгиевны, душеприказчицы писателя. Каждое занятие у нас начинается с участия в богослужении, образование даем с гуманитарным уклоном: помимо Закона Божьего, учим детей рисованию, иконографии, церковнославянскому языку, церковному пению. Всего у нас около 70 учащихся и шесть преподавателей. Было уже два выпуска, одна девочка продолжила учебу в Петербургской семинарии на регентском отделении, один мальчик поступил в Псковское духовное училище.

– Все-таки неожиданно – музей и православие...

– Инициатором открытия церковной школы была директор музея Вера Ивановна Богданова, затем подключились я и второй старший научный сотрудник Наталья Анатольевна Костина. У нас ведь необычный музей. Как можно рассказывать о Достоевском, не будучи православной? И как можно быть православной и нецерковной?

Волей-неволей всем нам пришлось воцерковиться. Когда только начинали, детям сказали: «Ребятки, перед каждым занятием вы должны прийти в Георгиевскую церковь, поцеловать икону и попросить у Бога помощи». Но детям, как и взрослым, через это трудно переступить. Прибегали ко мне: «А вы сами это тоже делаете? Тоже креститесь? Тоже икону целуете?» Очень ревниво за нами следили. А сейчас дети, и маленькие, и большие, ни на кого уже не глядят, становятся на коленочки, молятся.

Или вот в позапрошлом году впервые поехали мы на Валдай в монастырь. Не на автобусе, а просто сели в поезд и поехали. Пассажиры видят, что сорок детей куда-то собрались, стали расспрашивать их. И многие ребята стеснялись того, что едут в монастырь. А на обратном пути – все наоборот! В купе громко читают молитвы, показывают пассажирам купленные иконочки. Главное для ребенка – знать, что он такой же, как все, что он все делает правильно, что быть православным – норма. Как минимум в своей школе мы это прививаем. А потом дети передают другим детям.

Нынче ездили в летний лагерь «Православный благовест» в Парфинский район. Отец Игорь нас пригласил, поскольку дети у него из детдомов, невоцерковленные, а наши ребятки должны были показать им пример, как себя держать в церкви, как по-православному относиться к труду. И батюшка потом нас благодарил, ребята очень ему помогли.

– Учат они и взрослых, – вспомнив случай, улыбается Наталья Дмитриевна. – Раз в месяц по благословению нашего благочинного и настоятеля Георгиевской церкви о.Амвросия у нас совместное с детьми причастие. Приглашаем также родителей. И вот такая сценка у входа в храм. Малыш с важным видом инструктирует маму: «Да ты не бойся! Смотри на меня и делай, как я». И родители, представьте, слушаются! Девяносто процентов семей у нас невоцерковленных, но все же родители отгораживают детям уголки в квартире, где можно помолиться, почитать духовные книги. Делают такие детские домашние церкви.

– А вы сами пришли в музей уже верующей? – спрашиваю Наталью Дмитриевну.

– Здесь я самая молодая по стажу, в музее всего 18 лет. До этого школа, комсомол, институт – как обычно. Может быть, что-то передалось от моих бабушек и дедушек, что жили в старорусской глубинке и, конечно, были верующими. Но до прихода в музей это не проявлялось. А потом, когда занялась Достоевским, стала читать Евангелие, Библию. Ведь без знания Священного Писания не осмыслить Достоевского. Например, Ивана Карамазова в романе спрашивают: «Где твой брат?» Тот отвечает: «Что я, сторож брату своему...» Как это понять, если не знаешь про Каина и Авеля?

– Вы говорите, ваши предки жили в уездной глубинке. Наверное, их учителями были как раз выпускницы школы Достоевского?

– Не исключено, – подтвердила директор. – Так или иначе воздействие этой школы коснулось всех ручан и передавалось через поколения.

Серьезно о серьезном

Директор школы показала мне рисунки учеников школы с изображением Федора Михайловича и его героев. Просмотрев эти акварельки, я был поражен. Достоевский – это концентрированная духовность, подчас не понятная даже взрослым. А тут дети 12-16 лет... Вот портрет писателя – изборожденное морщинами лицо, черные и светлые тени, глубокий провал очей. Боль земли и отблеск грядущего горнего мира. Другая картинка – рабочий кабинет. Самого писателя на рисунке нет, но есть большое, распахнутое в мир окно. Ощущение свободы и простора... А вот писатель отдыхает – не развалившись на диване, а примостившись с краю, в строгой прямой позе. Как могла увидеть это двенадцатилетняя Света Фролова, как она сумела заглянуть в душу Достоевского?

Федор Михайлович был веселым человеком, иногда мог пошутить, денег не считал и, бывало, целиком отдавался азартной игре в рулетку. И в то же время это был жесткий, требовательный к себе человек, дисциплина была его костяком. Воспитывал Достоевского отец, человек довольно суровый, и детства, в нашем понимании, у Федора Михайловича не было. Вместо детских книжек – Шиллер на немецком, Гомер на древнегреческом, историк Карамзин... Как вспоминала дочь Люба, Федор Михайлович и своих детей пытался образовать в том же духе: «Отец не давал мне детских книг. Единственной книгой этого рода, которую я прочитала, была «Робинзон Крузо», и подарила мне эту книгу мать».

Судя по воспоминаниям Любови Михайловны, она не особенно об этом жалеет и благодарна требовательности отца. Стиль ее собственной книги «Достоевский в изображении своей дочери» показывает, сколь прекрасное воспитание она получила. В точности ее наблюдений, в духовной строгости чувствуется школа Достоевского. Такая же школа, как мне показалось, отразилась и в рисунках старорусских детей.

Поделился я своими мыслями с Натальей Дмитриевной. Она согласилась:

– Мы обычно недооцениваем детей, всячески снижаем для них планки. А дети, между прочим, способны на геройство. То, что они ходят в нашу школу, – уже подвиг. Представьте, шесть дней в неделю они учатся и только один день – в воскресенье – могут понежиться, поспать. Но приходиться опять рано вставать, идти в храм, стоять на службе, петь на клиросе. Затем учеба в нашей школе. А вечером у многих еще различные кружки, музыкальная школа и так далее. И дети все это выдерживают! А потом, повзрослев, благодарят. Девчонки, которые уже два года как получили свидетельство об окончании нашей школы, по-прежнему являются сюда по воскресеньям. Они уже не представляют себя без храма, без школы Достоевского.

Я вот к какому выводу пришла: когда говорят, будто дети что-то не поймут, что надо упростить, облегчить, то говорят не о детях, а о самих себе. Упростить – чтобы самим было проще объяснять. Почему у нас раньше вычеркивали Достоевского из школьной программы или давали сжато? Да потому, что не умели объяснить «материал» ученикам. Для учителя, если он неверующий, это адская задача.

– Но и вправду, как растолковать перипетии «Братьев Карамазовых» пятикласснику?

– Можно дать отдельные главы – про «русских мальчиков», Колю Красоткина, про болезнь и смерть Илюши Снегирева. Сцена у камня, когда Алеша Карамазов призывает гимназистов дать клятву любви, и они клянутся, очень хорошо воспринимается ребенком, западает ему в душу. Целиком «Братьев Карамазовых» ребята прочтут потом, в старших классах. Пока же – кусочки, выдержки из дневников и детские произведения.

Вот, скажем, описание Достоевским впечатления его детства, которое он вложил в уста старца Зосимы: «Помню, как первый раз посетило меня проникновение духовное, еще восьми лет от роду. Повела меня матушка во храм Господень, в страстную неделю в понедельник к обедне... Возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко так и льются на нас в церковь Божьи лучи... Вышел на средину храма отрок с большою книгою, такою большою, что, показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на аналой, отверз и начал читать, и вдруг я тогда нечто понял, что во храме Божием читают». Мы даем нашим детям этот отрывок – и, как думаете, понимают они его? Я убедилась, что все прекрасно понимают! Они сами это видят в храме и все тонко чувствуют.

– Я тоже не раз замечал, что серьезное ребенок серьезно и принимает. А когда с ним сюсюкаешь, стараешься к нему подладиться, он отвечает таким же отношением – балуется, капризничает.

– Что и отличает Достоевского – он ни к кому, как вы говорите, не подлаживается. Даже к детям. Известный его рассказ «У Христа на елке» по-взрослому написан, а детям все равно нравится. На уроке по этому рассказу мы задавали сочинение и потом плакали, читая детские пересказы. Так поэтично и сердечно они увидели бедного мальчика на елке...

* * *

Много еще интересного про детей и Достоевского рассказала мне Наталья Дмитриевна. Слушал я и удивлялся: великий писатель, классик мировой литературы вдруг предстал в ее рассказе живым человеком, который всячески участвует в жизни городка. «Достоевский помог нам организовать при музее Народный университет, в котором мы готовим будущих преподавателей основ православной культуры...» «Достоевский подсказал, как лучше составить региональную программу...»

Об этой программе, которая называется «Изучение жизни и творчества Ф.М.Достоевского», вообще можно говорить долго. Сейчас по ней успешно работают восемь преподавателей во всех школах Старой Руссы, она включена в учебную «сетку» и фактически стала уроком православия.

И нет ничего удивительного в том, что не в холодном и казенном Петербурге, а именно здесь, в провинции, Достоевский остался жить и воспитывать души юных россиян. Он – русский писатель. А Россия сосредоточена не в столицах, а в нашей глубинке.

М.СИЗОВ

назад

вперед