ВЕРТОГРАД 

ПОВЕСТЬ О ПРАВОСЛАВНОМ ВОСПИТАНИИ

Знают ли Бога дети?

Cижу за письменным столом, уткнувшись в книгу. Распаренный от беготни Ванюшка останавливается за моим плечом:

– Мама, а это кто такой страшный?

– Идол. Его археологи в земле нашли.

– И как это людям было интересно молиться на такого козла? Сделали бы лучше себе какого-нибудь человека покрасивее да и молились на него.

– А от этого ничего бы не изменилось. Идол он и есть идол.

– Верно, – задумчиво протянул Ваня.

А потом тряхнул своей мальчишеской головой и решительно произнес:

– Зачем что-то выдумывать? Бог ведь и так красивый.

Глянул на меня глазами, в которых я не увидела ни лукавинки, и побежал дальше, стреляя из своего любимого автоматика.

Интересно, а откуда Ванька знает, что Бог красивый? Часто я задаю себе подобные вопросы, потому что слышу от детей слова о Боге, которых я им не говорила. Они приходят к ним откуда-то изнутри, из самих себя. Почему? Да потому что в Церкви Христовой Отца знают все Его чада! Убеждена в этом. Иначе я просто не понимаю: зачем мучить себя какой-то, по-особому трудной, церковной жизнью? Мне скажут: в надежде на будущее блаженство. Ну а если его у меня не будет? По грехам моим? Может ли быть так, чтобы милостивый Господь хоть где-то да не одарил меня счастьем? Знать Бога – это ведь очень много. Таким счастьем и обладают в Церкви все люди. По слову пророка Иоиля, «и будет после того, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения».

Иногда мне хочется подойти к человеку в церкви и сказать ему:

– Давай с тобой богословствовать.

А человек мне в ответ:

– О, это так высоко! Куда мне. Я не умею.

– Нет, ты умеешь. Богословие – это просто слово о Боге, которое можешь сказать ты лично.

Человек смешается и начнет рассказывать о бывших с ним случаях, чудесах. В основе этого рассказа будет лежать поразительно простая богословская мысль: Бог добрый. Он живой. Он милостивый. Он меня видит, слышит, подает помощь. Вот истинная правда! Знать это – огромное христианское счастье, доступное, к сожалению, далеко не всем на земле.

У маленьких христиан знание Бога немногословно, просто и ясно. В идеале молитвенная жизнь детей должна была бы соответствовать их боговедению, но вот как этого достичь (и возможно ли это вообще), я не знаю. Важно прислушиваться к их разговорам, недоумениям, вопросам и – реагировать на них.

Вот один из наших самых ранних «богословских» диспутов. Сидели дети как-то в комнате за столом, рисовали и беседовали о чем-то своем. Вдруг трехлетний Ваня ни с того, ни с сего заявил своему шестилетнему брату:

– Я люблю Бога.

– Нет, я люблю Бога,– ответил ему Митя.

– А я люблю Его больше, чем ты!

– Нет, я больше, – не сдается старший.

И пошла перепалка: «Я, я, я!..» – «Нет, я, а не ты!» Вдруг Ваня решил обновить тему:

– Митька, а Бог – это Дед Мороз.

– Ты что, Ванька! Бог – это совсем не Дед Мороз. Это другое.

– Нет, Дед Мороз!

– Нет, не Дед Мороз!

Спорили они спорили, наконец, Митя не выдержал и закричал, вызывая меня с кухни:

– Мама, иди сюда! Скажи ты этому Ваньке, что Бог – это совсем не Дед Мороз.

Я пришла и завела свою волынку:

– Митя прав. У Бога даров несравненно больше, чем у Деда Мороза...

Тут уж не выдержал Митя:

– Ты что говоришь, мама? У Деда Мороза намного больше подарков, чем у Бога.

Я махнула рукой и пошла смеяться на кухню. Сейчас, правда, мне уже не до смеха, потому что вопросы детей о Боге и мироздании – это чрезвычайно трудная вещь.

Вот как здесь:

– Мама, а почему Бог не уничтожит за один раз всех бандитов?

– Однажды все именно так в жизни и произойдет, и зла в мире больше не будет.

– Это после Второго Пришествия?

– Да.

– И что же, до этого времени так добрым людям и мучиться? Бог разве не может привести мир в порядок уже сейчас?

Я начинаю что-то многословно объяснять Мите, а потом вдруг замолкаю. После паузы я говорю ему:

– Я это внутренне понимаю, но объяснить тебе не могу. Я только хочу, чтоб ты знал: Бог зла не творит. Он очень добрый. Ты помни это всегда.

– Ну, хорошо, я это запомню. Но Бог, что ли, не властен над миром во всем?

– Властен. Он сильнее всех. Он самый главный в мире. И рано или поздно это узнают абсолютно все. Потому что зло не вечно, а Бог вечен.

– Я что-то не понимаю...

– А ты думай об этом и со временем поймешь. Это, пожалуй, самый сложный вопрос: почему в мире так много зла? На это просто не ответить.

Другой разговор:

– Мама, а чем отличается наша вера от другой?

– Тем, что она говорит о Боге максимально возможную на земле правду. А это очень важно! Вот я, например, начну говорить о твоих белокурых волосах и голубых глазках. Тебе это понравится?

– Нет. Я не Ваня.

– Видишь, как нам не хочется, чтобы нас с кем-то путали. Ведь ты, в отличие от Ванечки, кареглазый и темноволосый. Вот так же и о Боге. О Нем нужно говорить только правду. В Евангелии сказано, что Отец ищет себе поклонников, которые могут поклоняться Ему в духе и истине. Что означает слово «в истине»? Бог ищет на земле таких людей, которые захотят Его увидеть Таким, какой Он есть. Вот не сказочки какие-то там, не мифы и легенды о Божестве: дескать, во всех религиях говорят об одном и том же Боге. Это не так. По-разному говорят, а Бог Такой, какой Он есть. Нужно правду о Нем сохранить. Вот это и происходит в Христианской Церкви.

Вопросы о других церквях всплывают в моих разговорах с детьми вновь и вновь. Однажды я проанализировала приятельское окружение старшего сына и с удивлением обнаружила, что в нем совсем нет православных детей. Были ребята из многодетной адвентистской семьи, мальчик-лютеранин (тут корни уходят в знаменитый на всю Россию дворянский род немецкого происхождения), евангелисты («Церковь Надежды»). В престольный праздник я как-то угостила детей-адвентистов пирогами, не удержавшись при этом от слова о чудотворной Казанской иконе Богородицы. Больше этих детей мы не видели: им запретили приходить к нам родители. А жаль, это были очень хорошие, на редкость воспитанные дети.

Иногда я встречаю в церкви людей, разговор с которыми заставляет меня вспомнить слова героини из одной детской сказки: «Ты – Гудвин, великий и ужасный, а я – Элли, маленькая и слабая». Да, я – маленькая и слабая женщина, но я хочу знать Бога! Мне скажут: «Да ты не достойна этого! Ты – грешница. Как можно Его знать? Ты сначала научись молиться, очисти свое сердце...» Что мне ответить на это? Лишь одно: «А зачем же тогда Отец дал Своего Святого Духа? Зачем в Церкви все Им дышат? Чтобы люди знали Бога – вот зачем».

Некоторые думают: «Вот съезжу я в такой-то монастырь, поклонюсь чудотворной иконе, найду себе духовного отца, переменю одежду, перестану стричь косу, воцерковлюсь окончательно и... начнется моя подлинная христианская жизнь». А она ведь уже давным-давно началась. Человек в Церкви, он верует в Бога и, значит, живет Им.

Одна строгая пожилая женщина сказала мне как-то в храме:

– Я все время за вами наблюдаю и вот что заметила. Вы с детьми уходите с всенощной сразу после помазания, не дождавшись ни его окончания, ни благословения священника. Эх, не боимся мы Бога! Ведь Он может за это наказать и ваших детей, и вас.

А я ей на это ответила:

– За что Бог наказывает меня, это я не ведаю, а вот что Он меня беспрестанно милует, это я знаю доподлинно.

Знание Бога как милующего и любящего Отца доступно в Церкви абсолютно всем – как маленьким, так и большим. Это боговедение живет и в детях-христианах.

«Диоклетиановское гонение»

Как я радуюсь, что в Русской Церкви конца ХХ века так много наполовину христианских семей! Неверующие люди, живущие в семьях рядом с христианами, – это гарант успеха дела Церкви. Мне кажется, что им промыслом Божиим вручено наитруднейшее дело: сдерживать излишнюю резвость столь похожих на меня людей – современных христиан, малоопытных, наивных, экзальтированных. Ведь оставь они свое неверие, в какие бы эмпиреи мы вдруг залетели! В какую бы ямину провалились! Какие бы страшные увечья нанесли своим детям!

Вот одно из моих любимых размышлений. Опять же, вспомнив Апостола Павла, подобно ему – «в безумии говорю»: возьмет Господь Иисус Христос на Страшном Суде меня с детьми и поставит одесную Себя. Но кто же в мире, кроме нашего любимого неверующего папочки, сделал нам столько добра?! Он деньги на семью зарабатывал, кормил-поил нас, заботился, гвозди, где надо, прибивал, утюги да розетки чинил. И где же он сейчас? Это все, конечно же, как бы понарошку сказанные слова, но здесь мое глубокое размышление. Мое недоумение. И моя надежда.

Мне кажется, что в глаза неверующего родного человека нужно смотреть неустанно, надеясь именно от него получить ответ на очень важный вопрос, правильно ли я живу. Преп.Силуан Афонский писал: «Брат мой – это моя жизнь». На челе родного неверующего человека мы читаем приговор себе – жить или умереть. Если он несчастлив уже сейчас, то зачем тогда весь этот огород городить? Его, бедненького, за неверие, может быть, лютый ад ждет, а я буду ему всякие неприятности в жизни земной ковать?! О, нет-нет, не буду, не буду! Я хочу эту душу унежить (вот розановское словечко!). Приласкать. Насытить счастьем. Кто меня поставил мучить его? Что-то отнимать? Ставить на колени? Наконец, судить его?

Как легко мы порой разбрасываемся словом «мученичество»! Нынешнюю православную прессу почитать (хотя бы мою первую повесть), так в Церкви живут одни мученики. «Жизнь среди неверов – добровольное мученичество», – эти слова я прочитала в такой период своей жизни, когда они могли вызвать у меня только улыбку. И хорошо, что не прочитала их раньше, а то бы возомнила!

Сейчас вот говорю себе: «Да тьфу на тебя! Дура ты, а не мученица. Самая настоящая дура!» Мученичество-то, знаете, где начинается? Где бутылку из рук не выпускают, где на игле сидят, где матом малых детей на блуд предают. Здесь ведь есть прямая связь – между матом матери и блудом, который закогтит, закогтит ее несчастных детей. Ругай, ругай их по-матерному, неразумная дочь Вавилона! Ты увидишь, как будут разбиты о камень твои младенцы. Что такое этот камень, узнаешь тогда доподлинно. И, обратившись от дел своих, ты, вавилонянка, умоешься кровью, искупая от греха своих детей и внуков.

Множество тайн сексуальной жизни человека уходят своими корнями в этот детский кошмар. Обматеренного, проклятого матерью ребенка потащит через блуд с какой-то фатальной силой. Интимная область получит печать, смыть которую будет очень трудно.

Мученичество! Имеет ли это отношение к моей жизни? Я так понимаю: мученичество – это когда человеку попадает ни за что. А у меня такого никогда не бывало: я все время находила у себя какой-то ляпсус, какую-то глупость, какой-то грех. Но однажды...

Я шла по своей дорожке и собой-то уж как я была довольна! Вроде бы никого не обременяю, на большое не замахиваюсь. «Ценно малое, но постоянное правило», – вот как учили св. отцы. Да я так и делаю. И вдруг – бац! Сверху падает шлагбаум. Едва отскочить успела. Стою на дороге, смотрю вперед и ничего не понимаю. Откуда взялся этот шлагбаум? Почему нам вперед дороги-то нет?

Мне казалось, что все недоразумения на религиозной почве остались в нашей семье позади. А оказалось – нет. Я столкнулась с таким сопротивлением, которое мне и не снилось. Одна старушка сказала мне как-то в церкви:

– А ты, доченька, ходи да ходи в церковь. Муж-то у тебя и смирится.

– Разве это смирение? – подумала я. – Это просто привычка. А смирение – оно другое.

И я оказалась права. Человек терпел-терпел, а потом вдруг как заговорил:

– Мне все это надоело! Не таскай больше детей в церковь. Ты уже их чему-то научила. Если захотят, пойдут туда сами. Они уже большие. И не молись с детьми. Они должны это делать сами, без тебя. Если захотят, конечно. А если им молиться не нужно, отвяжись от них. И убери Библию с глаз долой. Видеть ее больше не могу! Я запрещаю тебе читать ее детям. И еще, в нашем доме поста нет. Пост – это твое личное дело. У нас же с детьми его нет. Я не желаю о нем слышать!

Шла вторая неделя Великого поста. Конечно, легче всего было списать все наши семейные неурядицы на козни сатаны. Вот как здесь, например. У маленькой девочки, играющей у кануна, загорелась на голове пушистая шапка. Ее быстренько затушили, и набожная женщина, кивая на испорченную шапочку, со значением сказала мне: «Время-то какое у нас нынче? Великий пост. Особое время, необыкновенное! Вот рогатый и ходит вокруг нас, строя свои козни». Только у меня на такие вещи другой взгляд: за девчонкой мать не досмотрела. При чем же здесь сатана?

Итак, что произошло в нашей семье на второй неделе Великого поста?

Подумав, я решила так. Здесь роковую роль сыграл совет, некогда принесенный мною из храма: «А вы делайте так: как бы нечаянно готовьте постом только молочные и рыбные блюда. Мясо же исключите совсем. Вот и будет у всех вас пост». Вообще-то я знаю, что всякий совет должен быть взвешен и обдуман. Вроде бы я думала и уступки делала, а попросту хитрила. Только оказалось, что делала-то я все это зря. Вот подала бы вовремя мужу кусок жареного мяса, он бы у нас и Библию не отнял, и в церковь бы детей со мной отпустил, и молились бы мы по-прежнему все вместе. А так – запрет. Опущенный шлагбаум. Нету дороги вперед. И все из-за чего? Из-за мяса. Как тут не вспомнить апостола Павла? «Если же за пищу огорчается брат твой, то ты уже не по любви поступаешь. Не губи твоею пищею того, за кого Христос умер. Да не хулится ваше доброе. Ибо Царствие Божие – не пища и питие, но праведность, мир и радость во Святом Духе».

Побежала я со всех ног в магазин. Накупила кучу мясной еды. Забила ею холодильник сверху донизу. Но «мир и радость во Святом Духе» уже ушли из моего дома. В нем бушевала буря, и сладить с нею я не могла. Нужно было отступать.

Временами бушующее море выбрасывало из себя какие-то странные осколки, которые свидетельствовали мне о том, что я, по-видимому, просто не понимаю происходящего в его страшной глубине. Вот воскресный вечер. Крестопоклонная неделя. В комнате сидим мы двое и мирно беседуем. И вдруг я слышу:

– Я очень люблю вспоминать наше венчание. Какой красивый крест мы с тобой тогда поцеловали! Мне хочется посмотреть на него еще раз. И снова поцеловать.

«Вот тебе, бабушка, и Крестопоклонная неделя!» – проносится у меня в голове. Человек-то ведь о ней ничего не знает, а что он говорит! О том, что подобные слова так просто не могут быть сказаны, я молчу: не та сейчас ситуация. Но не случайно же это произносится!

Напряжение духовной жизни так называемых неверующих людей вызывает во мне порой не только восхищение, но и зависть. В самом деле, что для меня лично может означать Крестопоклонная неделя? Вынесут крест. Нужно ему поклониться и... потуже затянуть пояс. И все это связано с «надо» и «должна». А вот у человека, который называет себя неверующим, совсем другие чувства: «люблю вспоминать», «хочу увидеть», «еще раз поцеловать»... Значит, сам того не подозревая, этот человек знает жизнь Церкви! Как бы сокровенно. Это дает ему Бог. А мне? Я тоже так хочу!

...Покатились, покатились дальше великопостные денечки. Бушует море вокруг меня. И пожаловаться-то мне, бедной, некому. Боюсь учительно поднятого предо мною перста. Начнут укоряюще кивать на меня головой: «Вот видишь... Вот видишь...»

На Страстной неделе я выползала из того поста на четвереньках. И удачно испеченные куличи меня не радовали, и солнце Великой субботы не веселило. Пасхальной ночью мы пришли всей семьей к церкви. Решили просто полюбоваться праздничным шествием, встав к стенам храма рядом с крыльцом. Таким образом, мы оказались не за пределами, а как бы внутри круга, образовывающегося крестным ходом.

Я никогда не видела церковь такой красивой, как в ту ночь. Я смотрела на нее изнутри – глазами храма. Как просто, спокойно и мирно шли священники! На их лицах я читала: «Да вот, иду впереди. Господь поставил сюда именно меня, и поэтому, только поэтому, я иду впереди всех». Я видела пастырей, которые знали, откуда они вышли и куда идут. За ними также спокойно, мирно и доверчиво шло множество людей. Все они были необыкновенно красивы. Я видела совершенно ясно, что они шли к своему спасению.

Церковь обошла вокруг храма, привязав нас к нему накрепко. Потом мы толпились около крыльца, кричали «Воистину Воскресе!», целовались. Пошли домой. Дети, сытенькие, наконец-то рухнули в свои постели, и вот тут-то я, вернувшись на кухню, вдруг услышала:

– Я хочу причаститься. Давно думаю, как бы это сделать.

Так вот, что за лихорадка трясла нас Великим постом! Только за одну мысль о Святых Дарах что учинил со всеми нами лукавый! Какая же битва разыгрывается вокруг тех, для кого разжимается Державная Десница, маня их, маня за Собой. Тот пост в нашей семье я назвала «диоклетиановским гонением» на христиан. Я чуяла, что это было самое серьезное из всех испытаний, которое связывает нашу семью с жизнью Церкви. Именно поэтому я нарекла его именем императора Диоклетиана, во время правления которого (начало IV века) разыгралось самое страшное гонение на Церковь. Вслед за ним стремительно раздвинулись ее границы, и многие, очень многие смогли переступить черту заветного круга.

Александра СОКОЛОВА
Zavet.Ru
Фото архимандрита Трифона (Плотникова)

(Продолжение следует)

назад

вперед