ВЕРТОГРАД 

ПОВЕСТЬ О ПРАВОСЛАВНОМ ВОСПИТАНИИ

(Окончание. Начало в №№ 449-453, 461-464)

Что делать?

Умалился ручеек церковный в нашей семье. Он стал слабым, едва заметным. Да жив ли он? Оказывается, да. Много ли ему надо? Об этом одна из притч Господа: «Царствие Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло все».

Вот смотрю я на них, приготовляясь к замесу теста, и думаю. Если положить продукты отдельно: справа необходимую мне муку, воду, масло, сахар, соль, а слева – дрожжи. Этих-то всего ничего! А какое дело они делают: заквашивают столько продуктов! Меняют все до неузнаваемости. Мешанина эта как бы оживает: она поднимается к краям посудины, норовит даже выбраться из нее совсем. Я тесто обминаю, а оно опять прет вверх. И попробуйте в нем что-нибудь отделить друг от друга – хотя бы муку от воды и жира.

Опять я задумалась о комочке дрожжей: какой же он маленький и какой, кстати, невкусный. Но от него зависит едва ли не все в выпечке хлеба (или пирогов – это мне ближе). Вот попробуйте положить дрожжей несоразмерно с прочим продуктом. Если их будет мало, мороки хватит до вечера. Будешь носиться со своей квашней много часов, не зная, куда и пристроить ее: «Да выходит это тесто когда-нибудь или я и спать лягу в обнимку с кастрюлей?!» Но вот – выходило. Пироги получились на славу, и никто не заметил, что дрожжей-то было маловато. Другое дело, если в тесто бухнуть их много. Оно вспухнет мгновенно, как ракета! Только пироги-то получатся невкусными, и все скажут: «Отдает дрожжами».

Кто видит происходящее в душе человека? Как бродит закваска, соединяя воедино разнородное. В тесте что-то движется, приобретая устремление вверх, в стороны. И ведь немного для этого требуется. Так и в духовной жизни детей: нужно им совсем немножко. Капелюшечку. Крошечное такое словечечко. Но чтобы это было всегда. Постоянно.

Дрожжи бывают мертвые. Знаете об этом? В таком случае говорят: дрожжи старые. Получается не тесто, а какая-то мешанина. Почему же это произошло? Может быть, потому, что закваска была взята из устаревшей запыленной книги, изданной к тому же репринтным способом. Или от человека, слова которого дышат какой-то ненавистью к нашей жизни.

А с закваской как? Сказано: «...женщина, взяв, положила». Вообще-то, она кладется в квашню один раз. Но мне почему-то кажется, будто в духовной жизни это делается не единожды, а как бы всегда, постоянно. О закваске, которая бродит в детских душах, нужно заботиться. О крошечном таком словечечке. О, Боже мой, как мало надо Твоего святого воздуха, чтобы человек рос духовно! Чтобы тянулся к Тебе! Крошечку святых дрожжей. Не надо много, а то вы все испортите, швырнув в муку горсть сушеных мертвых дрожжей.

Одну мою знакомую Бог учил этому так:

– Всю длиннющую всенощную на Рождество отстояли мы в монастырском храме. Дочка не присела ни разу. Стояла, как свечечка. А на другой день слегла с высокой температурой. Или вот еще случай. Перед соборованием спросила я своего духовника: «Можно шестилетней дочке собороваться?» – «Кашу маслом не испортишь», – ответил батюшка и благословил. А на следующий день, после соборования, Машенька моя попала в реанимацию: у нее вдруг открылось тяжелейшее заболевание почек. Откуда оно взялось? Мы ведь ничего не замечали. Теперь вот сидим на строгой диете. Лечимся, не переставая.

Почему у нас так?

Я не знаю почему. Но, по-видимому, здесь чего-то было все-таки слишком много. Может быть, масла?

Маленькие дети Отца Небесного

«Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного».

Это слова Господа Иисуса Христа. Интересно, а почему так? Ребятишки ведь немало плохого в своей детской жизни делают. Мне возразят: но размыслить-то об этом сами дети не могут. Вот поэтому и в грех им дурные деяния не вменяются.

Хорошо, отвечу я, все так. Но и взрослые немало творят грехов по недомыслию. Апостол Павел писал о себе, имея в виду свое прошлое как гонителя Церкви: «...так поступал по неведению, в неверии». Видимо, о таких грехах («по неведению») сказано и в Евангелии: тот, кто знал, но не делал, будет бит много, а кто не знал — меньше. К детям же это явно не относится. Здесь что-то другое.

Начнем свое размышление с ангелов. Где они находятся? В хоре, славословящем «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный», или рядом с детьми? Конечно же, рядом, как и наши ангелы-хранители. Продолжая оставаться рядом с нами, они одновременно пребывают и в небесном мире, к которому прилажена вся их жизнь. И вот тут-то, неподалеку, кстати, от нас, ангелы-хранители детей видят Лице Бога… Какие-то особые ангелы. Или им что-то особое открыто... О, да, да! Особое! Они видят постоянно обращенное на детей Лице Божие — вот что! Значит, получается, что Отец непрестанно смотрит на Своих маленьких детей. А почему? Да, наверное, по той же самой причине, по которой и мы не сводим с них своих глаз. Дети по-особому прекрасны. К ним тянутся глаза и руки. Взять на руки маленького! Потетешкать, подкидывая его кверху! И отпустить: беги! И слушать нежный детский голосок. У детей ведь даже тень красивая! Не замечали этого? А вы понаблюдайте.

Вот так, я думаю, обстоит дело с ангелами детей. Они на особом положении, потому что видят: Небесный Отец взирает на детей постоянно. Маленьких ведь всегда любят сильнее, чем больших. Видно, это как на земле, так и на небе. Дети — природные граждане Небесного Отечества!

Детям о грехе говорят немного. Просто: это хорошо, а это плохо. По моему осторожному предположению (может быть, я здесь ошибаюсь), это необходимо, чтобы дети, вырастя, всегда хотели видеть Лице Отца в Церкви Сына. Он Отца не заслонил. Господь — одесную Отца.

Зачем же тогда этих маленьких с детства приводить туда, где ко Кресту в страшной муке пригвождены наши грехи? А вот зачем: дети уже сейчас очень страдают. Они подневольные. В их жизни много обиды, непонимания. Мечтаний, которые никак не исполняются. Детей бьют. Им ставят плохие оценки, и они плачут. Им не дают стишки к празднику, говоря, что дикция плохая. Дети застенчивы, робки. Вон Алинка: выскочила на середину зала и тараторит о маме. А этот тоже бы так хотел, но он какой-то забитый. А как было бы здорово — громко так прочитать. Все: ах, какой мальчик! По головке бы погладили. А так — ничего у него не получается. «Какой-то я неумелый». Ручки не слушаются, ножки в танце заплетаются. Других много любят, а этого — мало. Кто же его, «обремененного и труждающегося», утешит? — Господь. Приведите же дитя к Нему.

«Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». По выражению блаженного Августина, фигурка ребенка стала в Церкви символом смирения. Гм... А это о каких детях — тихих, смирных, послушных? Да, но они часто бывают шумными, плохо воспитанными, непоседливыми, своевольными и (помилуй, Господи!) развращенными с младых ногтей.

Сосед, хохоча, рассказывает нам о своем пасынке:

— Мишка с этой девчонкой постоянно в семью играет. Вот таскают они своих кукол, таскают, а потом спать ложатся. Как и положено ложатся. Ха-ха-ха!

Какое жестокое глумление над детьми! Сейчас этому мужику не до смеха: в тюрьме сидит. Я видывала, как эта девочка играет «в домик». В ней заложен невероятно сильный материнский инстинкт. Все малыши во дворе становятся ее детьми. Она разыгрывает с ними целые представления. Чаще всего повторяется такая сценка: «мама» идет с работы, а навстречу бегут ее маленькие «дети». Она их обнимает, целует и ведет с улицы «домой». Девочка некрасива, и я все думаю: неужели у нее не будет нормальной семьи — не такой, как та, где ей показали что не нужно?

Все дети, даже самые плохие, становятся хорошими, когда играют в свои детские игры. Это их жизненное пред Богом дело — играть. Я смотрю на это и учусь. Вот девчонки опять расположились напротив моих окон со своим игрушечным «домиком»: коляски, куклы, посудка, тряпочки. Так и я буду делать. Таскать своих «кукол», укладывать их спать, кормить... Играть «в домик». Я в детстве «в домик» мало играла. Я сейчас это наверстываю.

Девчонки, когда их обидят, плачут. Вот и я, если что, поплачу. Потом вытру слезы, и опять за игру. Мне платье новое принесут. Я обрадуюсь. Начну перед зеркалом вертеться. А почему бы и нет? Платье-то вон какое красивое.

Хорошо, когда ребенок занят своим делом, то есть игрой. Хуже, если начал слоняться по комнатам, завалился на диван, уставился в телевизор. Говоришь ему: «Что ты разлегся? Пойди поиграй». Играют дети — хорошо, не играют — плохо. Вот это я и присвою себе.

Что еще мне нравится в детях? Их любовь к жизни. Вы когда-нибудь видели ребенка, ненавидящего жизнь? Я — никогда. Соседского Мишку выгнал из дома пьяный брат. Мишка голоден, кое-как одет. На лице еще слезы не высохли, а он уже заприметил на помойке ломаный велосипед. Пошла потеха! Носится по двору на нем, как на самокате, и все плохое забыл. Так и я: поплакала, погоревала и опять схватилась за свое веселое жизненное дело.

Мне возразят: «Да, но Господь не просто поставил ребенка посреди Своих учеников. Он еще сказал: «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». Вот ведь о чем речь — о ребенке, принимающем Царствие Небесное. Хорошо, а как дети принимают его? Да вот так:

— Расскажи мне, миленький, о Боге.

— Бог добрый. Он меня любит.

Все! Принял! Митя говорит, стоя в храме:

— Мама, а зачем люди по сто раз повторяют «Господи, помилуй»? Это для верности? Чтобы знать, что точно уж — дошло?

— Нет, не для этого. Чтобы мысли плохие в голову не лезли.

— А!

Подвиг молитвенный — это для взрослых. Детям много молиться как-то не пристало. Чтобы ребенок начал вдруг бессчетно молитву Иисусову творить, надо его волю исковеркать донельзя.

Вот смотрю-смотрю я на простую, маленькую, неэмоциональную молитву детей и думаю: а я тоже так хочу! Помолилась спроста и отошла от икон, совершенно утешенная: я сказала сейчас Богу самое нужное. Никакой неудовлетворенности, рефлексии! Не до того мне — игра ждет. Бегу на кухню: так, кастрюлька, молочко, чайничек. Самый мой намоленный покойный уголок в доме — около плиты. Сколько мне здесь хороших мыслей в голову пришло! На одной ноге порой замирала от радости: «Ну, надо же! Как, оказывается, мир-то устроен!» Здесь я научилась отдыхать от урагана своих дум. Куда мне рваться, бежать, зачем мучить себя разными вопросами? Нужны ли они? Вот самое важное в мире дело — сварить суп, накормить обедом семью. Нужнее этого ничего нет. Доварю его и подумаю, что мне дальше-то в жизни делать. А пока: отдохни, душа.

Режу картошку. Прислушиваюсь к тому, что в доме происходит. Опять ребята ссорятся! Закапали слезы на картофельные брусочки: «Ну что мне с ними делать? Все нервы своими ссорами вымотали». А кто-то мне отвечает: «Терпи». Это чей же голос опять во мне раздался? Не знаю. Похоже, я сама с собой научилась разговаривать.

Скажут мне:

— Послушай: через два часа светопреставление.

— Ну и что? Суп-то надо доварить. Ребята сейчас с улицы прибегут. У моих, знаешь, какой аппетит? Все подряд метут. Вот накормлю семью, вымою посуду, а там посмотрим.

Растут мои дети — расту с ними и я. Вот свекровь мне недавно сказала:

— Ты зачем опять в церковь-то пошла? Пусть старухи туда ходят. Им делать нечего, а у тебя есть семья.

Мудрые слова, между прочим. Я, наверно, в старости акафистник до дыр зачитаю. Дети вырастут, развяжут мне руки, а с ними и мои мысли. Стану другая — напишу третью книгу. Назову ее как-нибудь так: «Записки старицы». Из посланий апостола Павла я узнала, что старицей в Церкви называется просто старуха. Да-да! Вот, пожалуйста, как об этом писал апостол Павел в послании к Титу: «...чтобы старицы также одевались прилично святым, не были клеветницы, не приобщались пьянству, учили добру; чтобы вразумляли молодых любить мужей, любить детей, быть целомудренными, чистыми, попечительными о доме, добрыми, покорными своим мужьям, да не порицается слово Божие».

«...Любить мужей, любить детей» — да этими призывами я готова испестрить свои книги сверху донизу!

...Где-то на святой горе пролегла моя родная узенькая тропинка. Я раньше думала: узкий путь спасения — это когда все идут толпой и поэтому всем тесно. А теперь я понимаю это иначе. По тропинке, предназначенной одному-единственному человеку, сначала проходит Господь. За Ним остается святой след, и вот по нему-то и пойдет Его ученик. Шаг влево, шаг вправо, и человек начинает тонуть. Потому что мир, по словам апостола Иоанна, лежит во зле. И только путь жизни, данный человеку Богом, свят. Здесь все ему дается ко благу: рождение, детство, молодость, труд, брак, жена, муж, дети, болезни, старость, смерть. Только уходить с этой тропинки нельзя, потому что имя ей — царский путь. Он называется так не потому, что пролегает посередине. Царский путь может и не совпадать с золотой серединой. Тропиночка жизни петляет, о как она петляет на святой горе: то вверх идет, то вбок, то вообще поползла вниз — к подножию горы. Путь этот наречен царским, потому что его дал человеку Царь. Сказал рабу: иди здесь. Человек смиренно пошел по своему жизненному пути, и над его головой заклубились тучи ангелов.

Так что иди, сестрица. Выходи замуж. Радуй мужа веселым и ласковым нравом. Рожай детей. С колясочкой броди по двору. Вари на завтрак мужу и детям кашку… Это твой царский путь. Не веришь? А ты попробуй. Сама увидишь.

У окна

И опять о любви нам пластинка поет,
И проститься с тобою никак не дает.
Из песенки времен моего детства.

Смотрю с детьми по телевизору американскую передачу «Спасение 911», и душа во мне горит, как от обиды. Вообще-то, интересная это передача! В каждой три-четыре сюжета о каких-то ужасных подлинных событиях (кто-то куда-то провалился, что-то с кем-то случилось), и вот летят вертолеты, мчатся машины, спеша спасти людей от неминуемой гибели.

Горько видеть это самое «Спасение 911», потому что, глядя на американцев, я узнала: мое личное открытие, рожденное работой моей души, моего сердца, моего разумения, уже давным-давно не новость! Оказывается, весь мир знает спасительность слов «я люблю тебя», которые, по моему убеждению, нужно чаще, как можно чаще, произносить в своей семье. «Мы тебя любим. Не бойся ничего. Мы рядом, и как мы любим тебя!» Эти же слова кричат молодой женщине, рухнувшей на машине в пропасть, шепчут юноше, открывшему глаза в реанимационной палате, говорят в телефонную трубку ребенку, плачущему над умирающим отцом. Всюду: «Я люблю тебя. Крепись! Я люблю...»

Я не знаю более беззащитных в своем юродстве слов, нежели эти. А знаете ли вы, что когда человек говорит их, то можно и о Боге — забыть? Мы ведь с Ним в этот момент настолько заодно, что даже и имя Его становится не нужным: Господь с тем, кто любит Его создание. Вот здесь-то и таится коренное отличие путей мирского и монашеского. Здесь различие не в образе жизни (безбрачие или брак), а в глубине устроения духовной жизни. Семья — это всегда очень конкретная любовь к конкретным родным людям. В настоящую минуту нежная и тихая, как бы заснувшая, а вот сейчас — жаркая. И об этой любви в семье нужно говорить. Не надо засахаривать нежными словами все вокруг! О, нет! Но когда это придется кстати, говорите же о любви...

Здесь есть одна хитрость. Вот многие женщины жалуются: «Все у меня в жизни хорошо. Дети растут, денег хватает, муж не пьет. Одно плохо — неласковый он у меня». А почему неласковый? Может быть, мама в детстве ему редко говорила о любви? Ведь если ребенок привык к тому, что в его семье о любви говорят спокойно и открыто, то он, подрастя, и сам скажет об этом с такой же простотой. Есть, кстати, такое мнение: женщины любят ушами. В этом что-то есть... Поэтому когда я говорю своим детям «люблю тебя», то всегда думаю: а вдруг мои будущие невестки станут от этого хоть немного счастливее?

...Вот двое остановились у окна. Третьего уже давно сморил сон.

— Ах, как поздно! Как поздно! Где-то наш папочка? Мне так скучно без него. Я очень люблю нашего папочку, а ты, сынок?

— И я очень люблю.

Стоят двое и смотрят во мрак. Где-то там идет человек. Сначала он шагает по одичалым улицам нового Вавилона, потом едет в страшной распоследней электричке, наконец, быстро пересекает заснувшие улицы тихого пригорода. Какой непроглядный ночной мрак вокруг! Что же ведет его? Уж не думаешь ли ты, гордая душа, что это делает твоя замирающая молитва? О, нет! Просто двое стояли во свете, глядя во тьму. «Я люблю его», — говорила одна. И ей вторил, как эхо, другой... А Господь приклонил к ним Свое ухо и — услышал их. И вот Он-то отдаст любящих друг другу! Только Он — Господь Бог, сказавший нам: «Любите же друг друга! Любите...»

Фото архимандрита Трифона (ПЛОТНИКОВА)

назад

вперед