МИХАИЛ СИЗОВ. Пять лет назад пылили мы по этой лесной дороге на своих привычных, видавших виды велосипедах. И если б кто сказал тогда, что в следующий раз прокатимся здесь на новеньких «Жигулях», ключи от которых вручит нам мэр Москвы Лужков (как победителям всероссийского конкурса СМИ), я бы, конечно, не поверил... Да и сейчас не могу свыкнуться.

Вот въезжаем в село Ирта и начинаем кружить по улицам. Будь мы на велосипедах, как в прошлый раз, спросили бы первого встречного, где здесь молитвенный дом. А на машине иначе: надо останавливаться, крутить ручку, чтобы опустить стекло, окликать человека...

Пять лет назад церковного молитвенного дома здесь не было. А был дом костоправа Евгения Николаевича Софронова, у которого немногочисленные православные бывало собирались на молитву. Сейчас уж не помню, как я у него очутился. Доехав до Ирты, на берегу Вычегды разбили мы палатку. Игорь залег спать (несколько дней на велосипеде – не шутка), а я решил проявить геройство – прогуляться по селу. И вот уже сижу в гостях у Софронова. Будто вчера это было... Евгений Николаевич, крепкий 74-летний старик, пыхтя, массирует спину приехавшему издалека больному и между делом рассказывает. Про то, как завел было медвежью ферму, решил выращивать «мишек» на мясо, а потом, вырастив, пожалел их и не знал, куда девать. Про жизнь свою рассказывает, про маму, которая в комсомол не разрешала вступать, про веру в Бога, про то, как чудесно открылся у него дар лечить людей.

Помню, не успел хозяин закончить с одним больным, как пришла соседка: «Николаич, огород поливки требует, а у меня спина не гнется...» Оглядевшись, удивилась: «Никак пол покрасил, Николаич, когда ж ты успел? Вчерась вечером потертый был, а сейчас эка блестит!» – «Ночью, Маша, красил, ночью, – отвечает целитель. – Днем-то у меня народ ходит». Я тоже гляжу на пол, на стены, увешанные иконами, – как все чисто и аккуратно в доме старика. А ведь у него, действительно, весь день посетители, лечит-то он бесплатно. «Если буду деньги брать, Божий дар улетучится», – объяснил мне народный целитель.

– Да вот же он! – прерывает мои воспоминания Игорь. – Два раза мимо проехали и креста не заметили.

Большой двухэтажный дом с маленьким крестиком на фронтоне. На стене табличка: «Молельная комната прихода святого мученика Евгения с.Ирта».

– Это какого Евгения? Солдата Евгения Родионова? – недоумеваю. – Но он же еще не прославлен.

А потом вспоминаю, что убиенного Софронова (некролог был напечатан в № 380 «Веры», 2001 г.) тоже ведь Евгением звали.

* * *

Местные подсказали нам адрес «хозяйки храма», старосты Иртского прихода Зинаиды Александровны Манаковой. Подъезжаем к ее дому на краю села. Ворота на запоре, высокий забор. Стучим, сигналим клаксоном из машины – даже занавесочка в окне не дернулась. Ушли куда? Отправились мы было дальше, да встречный сказал, что Манакова должна находиться дома, и собаку она не держит. Последнее обстоятельство придало смелости. Обхожу забор и «с тыла», где стоит банька, проникаю во двор. Дверь в дом открыта. Вхожу и извиняюсь, что эдак заявился. Зинаида Александровна, седая женщина, но глаза молодо смотрят, машет рукой:

– Ну и правильно сделали! Мы здесь, как в норах, живем – каждый сам по себе. Все сидят, в телевизор уткнувшись, ни до кого не достучишься. Это раньше село было дружное, а сейчас даже свадьбы – только в кругу близких родственников.

На кухонке на столе лежит последний номер газеты «Вера». Удивляюсь совпадению.

– Первый раз эту газету я у Софронова увидела, – рассказывает хозяйка. – Я ходила к нему лечиться, руки у него – проведет по телу и сразу чувствует, где что у кого болит. Так вот он и дал мне «Веру» почитать, с тех пор ее выписываю.

– Ваш молитвенный дом – не в память ли его назван?

– Получается, что так. Это нам прежний священник, отец Вадим, предложил: назовите общину в честь святого мученика Евгения Трапезундского. У этого святого день памяти совершается в январе по старому стилю, и в том же месяце Евгения Николаевича, нашего мученика, убили. Так что как бы общая память.

Софронов был у нас главный православный, мы ходили к нему молиться. Я тогда мало что о православии знала, и он просвещал. Аналой у него стоял, и была замечательная большая икона – «Спас Нерукотворный». А потом, когда его убили, «Спас» и самые ценные иконы исчезли.

– Как это могло случиться?

– Он ведь всем дверь открывал. К нему приезжали лечиться из Москвы, Петербурга, Ухты – никому не отказывал. И вот кто-то из приезжих его убил и, чтобы все дело на пьянку свалить, водку в его горло влил... Давайте-ка я вам листочек милицейский покажу, мы его со столба сорвали, чтобы человека не позорить.

Хозяйка показывает листовку с портретом Софронова и образом «Спаса Нерукотворного». Заголовок: «Ориентировка». Читаю текст: «В ночь с 4 на 5 января 2001 года был обнаружен труп... причина смерти – алкогольная интоксикация... из дома пропала икона «Спаситель» размерами около 120х80 cм, примерно XVIII-XIX веков».

– Какая еще «интоксикация»? – возмущается Зинаида Александровна. – Он вообще не пил, если только чуть хорошего вина в праздник. Да и как он мог пить? В день двенадцати человекам делал «глубокий массаж», такое и трезвенник не каждый сдюжит, не то что пьяница. Полная дезориентация в этой «ориентировке». Отец Вадим отпевал его и видел, что все лицо покойного исколото иголками, – пытали его. И лужу крови мы видели, и ухват изогнувшийся, которым его душили. А милиция словно ничего этого не заметила – за убийство «на почве пьянки» не такой спрос. Раскрыть-то невозможно – «гастролеры» уже уехали. Мы тут свое расследование провели, дочь у меня в нашей районной газете «Маяк» работала. Посылали запросы в инстанции, да без толку.

– Дом его теперь пустует?

– Нет, дом купил Георгий – очень верующий человек, из Лабытнангов. Он одно время приезжал, работал при яренском храме и помогал отцу Вадиму, когда тот отпевал Софронова. Наше село Георгию понравилось, так что он, кроме дома Софронова, купил еще здесь квартиру – чтобы все семейство и брата своего из Заполярья перевезти.

– Таких целителей больше не осталось?

– Альберт Афанасьевич Рыбин, ученик Софронова, пытался продолжить, но у него сердце больное. По-настоящему массажировать – это очень трудно, какие силы надо иметь.

* * *

Зинаида Александровна накинула на себя плащ (накрапывал дождь), и мы отправились в дом св. мученика Евгения.

– Этот дом принадлежит администрации, – рассказывает она. – Сколько я ходила, просила, через Совет ветеранов пробивала вопрос. Сначала дали одну комнату, а сейчас в этом доме никто уже не живет, только мы, вот и думаем соседнюю комнату под воскресную школу переоборудовать. Приедет Георгий – будет ее вести. В обычные дни приходит молиться до 12 человек, а когда батюшка приезжает или какой большой праздник – то до 40 человек. Утренние молитвы читает библиотекарь, а прежде читала учительница, пока не уехала в Сыктывкар. В пост читаем вслух Евангелие, знакомимся с Законом Божьим.

Внутри деревенского храма просторно, чисто, русская печь беленая, много икон на стенах. Бумажные, но в рамках – и смотрятся не хуже настоящих. Вдоль стен стоят подсвечники проволочные, собственного Зинаиды Александровны изобретения: сделаны из подставок для цветов, сверху круглая банка из-под кильки, в нее песок насыпан. Евангельская бедность и простота. Но с любовью сделано, красиво.

– Деньги собирали опять же через Совет ветеранов, ходили по участкам, набрали полторы тысячи рублей – на обои, краски, на рамки для икон.

На аналое рядом с молитвословом вижу список имен «за упокой».

– Это наш постоянный синодик, – поясняет староста, – имена умерших, в чьих пустых домах мы собирали мебель для молитвенной комнаты.

Гляжу на список – десятки имен. Это ж сколько мертвых, оставленных домов в Ирте?

– Умирает наше село, – вздыхает женщина. – Колхоз развалился, 30 человек работающих теперь вместо 240. Безысходность. А придешь сюда, помолишься – и ты другой человек, такая доброта внутри поселяется... Дети часто приходят. Один мальчишка прибегал со школы во время большой перемены, помогал батюшке Адаму. Видишь это – и жить дальше хочется.

ИГОРЬ ИВАНОВ. Дорога после Ирты нам не знакома – пять лет назад мы ехали другим берегом Вычегды. Точнее, где-то пытались ехать на велосипедах, где-то велосипеды ехали верхом на нас. Даже лесной дороги по той стороне реки, можно сказать, нет. Ушли люди, умерла и дорога. Теперь мы катим по «этому» жилому берегу, одна за другой встречаются деревни, и дома вроде справные, но ни души, даже собака не взбрехнет – нет, никак не могу привыкнуть к пустынности наших северных деревень.

Наш путь лежит в Урдому – это прижелезнодорожный поселок-станция, и чтоб попасть туда, через полсотни километров надо паромом переправиться на другой берег Вычегды. Но что это? С удивлением вижу у дороги указатель: «Урдома». Но ведь переправа еще впереди, слышно, как над холодной рекой разносится натужное тарахтенье буксира. Остановились. Вышли к парусником вознесшемуся над Вычегдой храму. В огороде копается старик – интересуемся у него, не ошиблись ли мы. Нет. Село именно так называется, храм – летний Вознесенский, нижний, с заколоченными окнами, Всех святых... Впрочем, нет, местный житель этого не знал. Это мы позднее узнали от отца Василия, настоятеля храма в поселке с тем же самым названием – Урдома.

Когда руками заключенных тянули магистраль на Воркуту, врубались сквозь таежные дебри и болота напрямки. А поскольку станциям нужно было какие-то названия давать, делали это по ближайшим селам и деревням, пусть даже отстоящим на пять-десять километров или даже расположенным на другой стороне реки.

Заведя с о.Василием разговор об этом Вознесенском храме-красавце, мы уже вскоре, сами того не заметив, рассуждали о том, можно ли и как его восстановить. «Жителей в селе почти не осталось, так сейчас хоть бы законсервировать его на будущее...» – говорил священник и делился на этот счет планами.

Не раз я замечал, что отношение к храму у нас, как бы это выразиться,.. практическое. Если храм еще стоит – где кресты? Если кресты есть, почему не освящен? Насколько же отличаемся мы в этом смысле от иностранцев, которые во всем остальном гораздо практичнее нас: они-то любуются эстетикой развалин своих базилик и при этом не помышляют о том, что сюда еще когда-то должна вернуться жизнь. Слишком мы разные, разный у нас исторический опыт.

...А пока въезжаем на паром. Река разлилась нынче так, что заезд прямо с дорожной насыпи – спуска к воде вообще нет. Сначала паром пересекает главное русло, потом ползет через затопленные кусты, наконец пристает у каких-то сараев. На приколе у берега второй паром с буксиром «Цылиба» (почему-то через «ы») – как символ того, что на Цилибу к преподобному Димитрию в этот раз мы не попали...

Дорога к поселку Урдома пересекает нитки газо- и нефтепроводов. Это то самое «Сияние Севера», по которому богатства из Западной Сибири текут на Запад. Миллионы, сотни миллионов овеществленных долларов струятся через разоренную, словно войной, землю... Этой трубе нет дела до нас, аборигенов, даже чем меньше нас, тем лучше – техногенный риск меньше. Жизнь жительствует лишь в «узелках», где этой нефти и газу придают ускорение день и ночь воющие авиационные турбины. Компрессорная станция – основа экономики поселка; без нее, несмотря на железнодорожную нитку, здесь было бы такое же запустение, как всюду окрест.

Случайно или нет так получилось, что именно в этом поселке родился Виктор Успасских, по инициативе и на средства которого совместно с «Севергазпромом» здесь был возведен «чудо-храм среди сосен» (так назывался репортаж в «Вере» об освящении Свято-Казанского храма пять лет назад). Вот и храм, подъехали: по-прежнему как игрушка, сверкает золотистой чешуей купол, и даже вагончик со времен строительства на том же самом месте. Только возле храма появился огромный дубовый крест с искусной резьбой. Как выразился настоятель о.Василий Карпец, «есть на Севере кресты и побольше, но красивее – нет».

(Окончание на следующей странице)

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Форум.Гостевая книга