Возле стен рабочий с веником метет вроде бы и без того чистый асфальт. Подойдя поближе, замечаем, что весь асфальт усыпан отвалившейся со стен штукатуркой, покрошившимся кирпичом: «По несколько ведер каждый день приходится выносить».

Подходит настоятель:

– Да, надо ремонт делать. Утеплим храм, подштукатурим. Вместо электрического котла для обогрева газовый поставим – так дешевле. Теперь, когда стены «сели», можно начать и храм расписывать. Оплатить работу художников обещал Виктор...

Так о.Василий опередил мой вопрос, продолжает ли помогать храму на родине крупный предприниматель и политик из далекой Литвы Виктор Успасских. «Виктор хотел и дорогу отсюда до станции заасфальтировать, – продолжает настоятель, – но мы сочли, что не стоит: по грунтовке грейдер пройдет – и выровнял, а асфальт лесовозы в два счета разобьют – как потом восстанавливать?» – «А этот кусок кто заасфальтировал?» – показываю на закатанные метров триста от дороги до настоятельского дома. «Это помог губернатор Ефремов, теперь уже бывший. Это было еще... – пытается вспомнить о.Василий. – Когда у нас предыдущие выборы-то были?.. А-а, в 2000 году. Вот перед выборами и заасфальтировали».

Идем в храм. Уникальный, с большим вкусом сделанный дубовый иконостас с двуглавыми российскими орлами поверху. Даром что литовцы резали. Он заполнен иконами в византийском стиле, но за пять прошедших лет в храме появились образцы и местного письма девятнадцатого века, видимо, из окрестных деревень – «телесные» подражания классической живописи – не всегда умелые, но все же милые глазу.

Настоятель берет в руки книгу почетных посетителей, огромную такую, в кожаном переплете. Первая запись Святейшего Патриарха – благословение всем входящим в храм, но некоторые слова мы так из-за почерка и не разобрали. Дальше – пожелания архиереев, губернатора и пр. Даже не верится, что все это – история поселкового храма. Далее в книгу внесены все, кто крестился и венчался в храме. А приезжают сюда из окрестных поселков, из Котласа, из городов Коми. «Единственный храм на Севере, освященный Патриархом», – внушительно резюмирует отец настоятель и ведет нас на колокольню.

Подниматься туда священнику в подряснике трудно – крутая лестница винтом поднимается на верхотуру. Здесь тоже следы осыпавшейся известки. Отец Василий ударил в колокол – над лесом поплыл глубокий печальный звон. Приложил лоб к холодному металлу – «так надо делать, чтоб голова не болела». Хорошо виден с колокольни пруд – в пору, когда мы здесь паломничали на велосипедах, по дну котлована еще елозил бульдозер, разгребая глину. Теперь берега уже зеленеют, в пруд запущена рыба: щуки и караси, словно нарочно по поговорке. Как все-таки человек может облагородить и украсить землю, если жива в нем любовь к своей малой родине! Но создать мало, нужно еще удержать все это хозяйство от запустения. Кроме строителей, нужны России и хранители. Мало у нас одних, а других еще меньше.

Возле священнического дома встречаем Зинаиду Александровну Успасских, мать Виктора, – только что вернулась из поселка, куда ходила в магазин за хлебом. Сын возвел ей в Урдоме роскошный особняк, но она переехала сюда, на окраину, в большой приходской дом, и живет теперь вместе с семьей батюшки «как член семьи».

Слово за слово – узнаем последние семейные новости: что недавно родилась внучка, «надо съездить посмотреть», что 25 июня «Вите 45 лет исполнится», и это именно столько, сколько Зинаида Александровна живет в п.Песочном: «С тех пор, как в 19 лет из Суходола в леспромхоз ушла».

Задаю дурацкий, с прошлой экспедиции гвоздем сидящий в голове вопрос: отчего Виктор с таким сильным акцентом говорит по-русски? Я тогда, не зная в лицо, принял его за урожденного иностранца. Мать улыбается, но как-то невесело: «Он ведь давно живет там, сразу после армии поселился. Жена – литовка, умная женщина, образованная. И дети по-русски уже не говорят...»

Спрашиваю у отца Василия, успел ли сам Виктор за эти годы воцерковиться. Все-таки постоянно, дважды в год, он сюда наезжает. «Раз храм построил, значит, в душе что-то есть, – отвечает священник. – Сейчас он заседает в литовском сейме... Нам их жизнь не понять, – задумчиво вздыхает о.Василий, и между слов читаю: им нашу жизнь – тоже... – Одним днем сюда из Литвы добирается: самолетами до Москвы и Сыктывкара, а дальше – машиной». – «А как же паром, ведь он вечером не ходит!» – «Ну, скажете! – смеется о.Василий. – Ему и два парома среди ночи подгонят, если потребуется».

Отобедав у гостеприимного батюшки, хранителя лесной святыни, мы распрощались.

МИХАИЛ СИЗОВ. Дальше наш путь лежал в Суходол – село, откуда вышли Успасские, чьей фамилии обязан этот прекрасный урдомский храм. Места в «Сухом доле» благодатные, не случайно именно оттуда, за 25 километров, о.Василий возил землю на свой огородик при храме. «Здесь в земле щелощь, а там земля родит», – объяснил нам по-украински сметливый батюшка.

На самом деле Суходол – это название одной деревушки, а их в селе несколько: Малый Мыс, Верхний Конец, Ошлапье, Борок... Настоящая путаница: если сюда плыть на «Заре» с верховьев Вычегды, то билет вам дадут до Ошлапья. А если с низовий – то на билете будет значится «Суходол». Сельсовет здесь Суходольский, а почтовое отделение Ошлапьинское. Ошлапей («медвежья лапа») – имя из глубокой древности, так звали коми колдуна, которого, по народному сказанию, победил Стефан Пермский. Вообще здесь многое связано со святителем, недалеко от Ошлапья-Суходола находится и Цилиба – место подвигов ученика Стефана св.Димитрия.

Путаница здесь не только с названиями, но и с расположением домов. Люди селились «просторно», где душа пожелает, поэтому улиц, можно сказать, нет – езжай в любую сторону. Как и пять лет назад, сразу же мы заблудились. Первым делом хотели найти прежнего нашего гида, учительницу Екатерину Александровну Безменову. Но, как объяснил нам мужик, ремонтировавший трактор, сегодня в школе «последний звонок», учительница, должно быть, занята. Что ж, решили пока съездить к старой церкви. И... снова проблема. Церковь-то за лесом видна, да не подберешься к ней: вышедшая из берегов Вычегда затопила пойменные луга, заполнила до краев протоки.

К счастью, встретили шедшую по обочине проселка женщину. Попросили ее показать дорогу. Уже в машине Игорь стал расспрашивать (профессиональная привычка): что да как, какие тут события, кто умер, кто женился, что сгорело, что построили.

– Да ничего у нас не происходит, – отнекивалась женщина.

– За пять лет что-то да ведь произошло?

– Ну, новую школу построили. А сгорел только один дом, у Виталия Лисина. Знаете такого?

– Как сгорел?! А сам-то он живой?

Про Лисина Игорь пять лет назад написал целую главу путешествия, и называлась она «Могильщик». Он – негласно признанный здесь специалист по похоронам. Несмотря на серьезность своего занятия, человек он с юмором. Такую историю рассказал Игорю: «Жил-был в Суходоле друг детства Сережа. Как-то осерчал он на жену из-за того, что та не дала ему на опохмелку и... застрелился. Во время похорон Виталий незаметно сунул ему в гроб чекушку водки и рюмку – дескать, если при жизни не дали приложиться, так хоть на том свете жажду утоли. Четверть века минуло, и недавно на церковном кладбище подмыло очередную могилу. Стал ее Виталий выковыривать – глядь, рядом с костями бутылка водки лежит с рюмкой – в целости и сохранности. Та самая. И распили ее за упокой души грешника-самоубийцы Сереги...»

Местное кладбище действительно подмывает река, и Лисину можно памятник поставить – сколько могил он спас, эвакуировал на «большую землю», то бишь на новое кладбище.

– Как же его дом сгорел?

– Да весной решил он пожню сжечь. А это день пенсии был, пришли к нему мужички с водкой. Он и забыл про пожню... В носках и рубашке из окна выскочил, а все остальное вместе с домом за сорок минут сгорело. Его тетя, крестная, все время за него молится, по монастырям ездит, а он все пьет – то ребра сломает, то ноги отморозит... Не шли уроки впрок. Вот Господь уж и дом отобрал...

Машина наша уперлась в болотце, и дальше женщина согласилась пройти пешком, показать дорогу.

– Да, – вслух подумал я, впечатленный рассказом о Лисине, – кого-то Бог вразумляет, терпит неведомо за какие заслуги, а других прибирает. В Яренске на церковном кладбище видели мы могилу вашего главы района, Николая Евгеньевича Ильина. Умер в праздник, с гармошкой в руках. Говорят, хороший человек был, для простых людей старался, и вот сердце не выдержало – обширный инфаркт.

– С Колей мы хорошо жили. Материчка от него не слыхала, кулачка не видала, – согласилась наша проводница.

– А вас как зовут?

– Евдокия Степановна Ильина. Я мама его.

Подивившись совпадению, простились с этой тихой, светлой женщиной.

* * *

В прошлый приезд мы не успели сфотографировать ошлапьинскую церковь вблизи, и сейчас та же история: вдруг пошел дождь, спешу расчехлить фотоаппарат. За пять лет храма стало меньше – паперть его обрушилась в Вычегду. Уменьшилось и кладбище – то самое, которое Лисин эвакуировал на «большую землю». Последние несколько десятков крестов уже стоят у самой воды. С неба хлынул настоящий ливень, и мы поспешаем укрыться от дождя к высокому двухэтажному дому. «Учительское общежитие», – вспоминаю я, как его здесь называют. Взбегаем под навес на крыльцо и... сталкиваемся с Екатериной Безменовой.

Учительница ведет к себе в квартиру, дает обсушиться.

– А мы думали, у вас сейчас «последний звонок».

– Я как раз в школу и собиралась, – отвечает наша старая знакомая. – А вы, я в окно видела, на церковь ходили смотреть? Прошлой весной река на метр к храму подошла и отступила, мы думали, что пронесло. А нынче вот, подмыло... Удар реки пришелся как раз на нашу деревню, Ошлапье.

– Помнится, в Суходоле поверье было: как только Вычегда смоет церковь, так и конец придет селу.

– Да, говорят такое, – подтвердила Екатерина. – Вы не поверите: полвека назад берег реки совсем в другом месте был, а мимо нас только узенький рукавчик протекал.

Дождь, кажется, утих, и мы с учительницей отправились в школу. По пути спросили о судьбе учеников, участников «цилибинских походов». Пять лет назад они писали замечательные рефераты о св.Димитрии Цилибинском, об истории этого края. Кто теперь они?

– Ну вот вам типичная история. Помните Наташу Лизунову? Она поступила в Сыктывкарский торгово-экономический техникум, с отличием закончила, здесь бухгалтером поработала и в Сыктывкар вернулась. Сейчас – журналист, ваш коллега. Получается, что мы поставляем городу кадры. За эти пять лет я пришла к выводу, что в нашей Ошлапьевской школе нужно пестовать, в первую очередь, двоечников. Отличники уедут, и жить нам здесь с двоечниками, на них вся надежда, они – будущее нашего села. Нужно их учить правильно вести хозяйство, воспитывать хорошими людьми. Тогда еще можно на что-то надеяться... Слава Богу, в наших детях еще есть доброта.

Показалась школа – большая, из золотистого бруса. Видно, что только что построенная.

– Сейчас у нас здесь разместились детский сад и школа. Но скоро, наверное, здесь будет какой-нибудь пансионат или Дом престарелых, – предположила учительница.

– Почему?

– А давайте зайдем в классы.

В классе стоит пять старинных парт – с желобками для перьев и лузами для чернильниц.

– Да, старая мебель, – говорю.

– Мебель ни при чем, она, наоборот, удобная – правильной посадке учит, за таким столом не повертишься. Вы лучше посчитайте, сколько парт. Это весь класс – десять учеников. Потому что женщины больше не рожают. В этом году в селе один ребенок родился, второй на подходе – и мы радуемся. А в прошлом году ни одного на свет не появилось.

Зашли мы и в просторный спортивный зал. Там все готово к «последнему звонку». На столике, покрытом кумачом, установлен валдайский колокольчик с царским гербом на боку. В нынешнем году Ошлапьинской школе исполнилось 120 лет – не с тех ли времен звонит этот колокольчик?

– Дети у нас, конечно, замечательные, – рассказывает учительница. – Вот Маша Иванова завоевала 4-е место на конкурсе в Архангельске. Она написала работу о говоре села Ирта: в нем 1046 своеобычных слов, есть даже слова, когда-то привезенные богомольцами из Палестины. Сейчас будем в Козьмино слова собирать. Еще ведем поиск всех ушедших на войну. Не только убитых, как принято, а всех – в том числе тех, кто в плен попал. Они ж не виноваты... Вот дядя моего отца, Николай Безменов, 12 раз пытался бежать из плена, пока все-таки не сбежал. Разве не герой? Ну и походы мы тоже продолжаем. За последние годы дети здорово поменялись, стали замкнутее, уже редко увидишь на переменах коллективные игры. Но походы по-прежнему все любят – любопытство у наших в крови. Не случайно здесь, в Ошлапье, Ермак набирал дружину для похода за Урал.

Много нам поведала сельская учительница, всего не пересказать. Можно только дивиться, сколько сохранилось в ней энергии. Человек трезвый, она ясно видит, в какую беспросветность скатывается жизнь на селе. Но не изменяет идеалам...

Бескорыстный целитель Софронов и народный председатель Ильин, молитвенница м.Варвара и новоначальный иерей Адам, обретшая веру староста Манакова и сельская учительница Безменова – на таких людях держалась и пока что держится наша Русь. Пройдет время, может, еще пять лет – и то, что они сумели сохранить, будет востребовано. Хочется в это верить.