ЮБИЛЕЙ
ПАСТЫРЬ ДОБРЫЙ
К 75-летию старейшего вятского священника протоиерея Серафима Исупова
28 июля исполняется 75 лет протоиерею Серафиму Исупову. На днях я спросил одного из старейших священников Кирова отца Германа Дубовцева о главных чертах Серафима Исупова. Первое, что он отметил: «серьезный во всех отношениях пастырь». Мнению о.Германа можно доверять – он знаком с о.Серафимом более полувека, вместе учились в Московских духовных школах в начале 50-х, потом вместе служили в вятском Серафимовском соборе. Отец Серафим и по сей день регулярно совершает служение в Серафимовской церкви. Для православных вятчан его имя и имя храма давно воспринимаются как единое целое.
Еще я спросил о.Германа, можно ли об отце Серафиме сказать, что он – строгий батюшка. Подумав, о.Герман согласился, но уточнил: в отношении к греху, к богослужению.
Серьезность, или строгость, мне как журналисту довелось испытать в общении с о.Серафимом в полной мере. Два года назад я решил взять у него интервью для газеты. Знакомый православный журналист, узнав о моем намерении, хмыкнул: «Ну-ну, попробуй». И пояснил, что до сих пор взять у о.Серафима полноценное интервью не удавалось никому.
Но у меня были на то особые причины. Когда-то, в пору моего детства, Серафимовский храм был единственным в Кирове, и моя бабушка Елизавета, Царство ей Небесное, была его прихожанкой. Отец Серафим стал связующей нитью между мною и ею, ведь, несомненно, бабушка бывала у него на исповеди. Еще с дочерью о.Серафима Катериной Исуповой мы учились в одном классе, некоторое время даже сидели за одной партой – когда нас рассаживали «по алфавиту». Помню, она не вступила ни в пионеры, ни в комсомол, редко участвовала в наших линейках и пр. мероприятиях, часто появлялась в школе в черном фартуке – я только сейчас понимаю, что это, скорее всего, было связано с постом. А я и слово-то такое – «пост» – знал только в военном значении. Как рассказывал кто-то из вятских иереев, когда власти решали, в какую школу отправить «поповских детей», чаще всего вспоминали нашу 16-ю школу, в 70-х годах одну из лучших в городе, с ее директором Владимиром Николаевичем Патрушевым – здесь не боялись, что дети из священнических семей нарушат «воспитательный процесс», относились к ним предельно корректно, не позволяя никаких насмешек или тем более утеснений.
Итак, благословившись на интервью еще и у владыки Хрисанфа, я отправился домой к о.Серафиму. Представился. Батюшка кивнул: «Да-да, читаю вашу газету, когда доходит, попадаются интересные статьи...» Этот вечер было хорошей тренировкой моей памяти. Давать интервью отец Серафим отказался, не благословил и сфотографировать его, но ответил на мои вопросы. Так, стоя, мы беседовали часа полтора, и мне – без диктофона и блокнота – оставалось только слушать. Вернувшись в гостиницу, я до глубокой ночи извлекал из памяти подробности беседы и заносил их в блокнот.
Распечатку этой беседы я спустя год принес к батюшке на согласование. Покачав головой, но, по-видимому, смирившись с моим журналистским нахальством, отец Серафим поправил ошибки и аккуратно оторвал от интервью начало, где рассказывалось о нем самом, его пути. Вспомнил не без намека молодую журналистку, которая обещалась фотографию не публиковать, но тиснула-таки без благословения.
С этими фрагментами рассказов о.Серафима из того блокнота я и хочу познакомить вас.
* * *
– Наш храм построен старообрядцами, которые побывали на прославлении прп.Серафима Саровского в 1903 году и были настолько потрясены, что, вернувшись, перешли в единоверие. Храм в русском стиле, по тогдашним меркам, возвели небольшой – но и единоверцев было сравнительно немного.
С 1937 по 42-й годы Серафимовская церковь была закрыта. В ней разместили музей атеизма. Промыслом Божиим это позволило сохраниться внутреннему убранству храма, если б сделали какой-нибудь гараж, то все бы уничтожили. А так, когда храм вновь открыли, можно было практически сразу заходить, освящать и служить в нем.
После разрушения Федоровской церкви в Кирове она осталась единственной в городе – общины слились, оттуда перешли трое священников. При Хрущеве кафедральный собор, которым стала Серафимовская церковь, хотели вновь закрыть – перевести собор в с.Кстинино. Но верующие отстояли.
* * *
– Священник из Лальска о.Виктор в Успенском соборе вспоминал, как ему следователь сказал, ничуть не стесняясь: «Что-то ты слишком стал авторитетом у прихожан пользоваться, отправим-ка мы тебя на 5 лет в лагеря». И вот попал на Колыму. Зима. Конвой ведет заключенных по тундре. Священник упал без сил. Конвоир обернулся: «Ну и валяйся тут, старик, все равно отсюда бежать невозможно, а до ближнего жилья не дойти». Остался один посреди снежной пустыни. Как выжил? Еще очень повезло, что в эти дни не было снегопада – на вторые сутки по следам догнал конвой, расположившийся на привале. Как ругался начальник конвоя – мы ведь тебя уже с продпайка сняли!..
По недоумию, по молодости многое не записал, не расспросил у тех, кто пережил эти испытания веры. Теперь жалею. Люди ушли, с собой унесли все.
* * *
– Исповедники были и в хрущевские, сравнительно недавние времена. Одна девочка, комсорг из пединститута, активистка, очень дотошная по характеру, в целях самообразования решила изучить первоисточники атеистической пропаганды. Нашла Евангелие и стала читать. А познакомившись с ним, она с удивлением открыла для себя: «Против чего же мы боремся! Там ведь только любовь...» Крестилась. Разгорелся небывалый скандал: ей и угрожали, и на Раковку (в психдом) возили, и в КГБ стращали, обвиняя в связях с заграницей. Но она не сдавалась, и они отступились. Девочка даже смогла закончить институт, только по специальности ей работать запретили.
Был у нас еще ученый – Талантов, выступивший в защиту Церкви от произвола властей. Его история закончилась печальнее, он пострадал: обвинили в связях с заграницей и посадили в тюрьму, где он вскоре и умер.
Возле нашего храма в ту пору располагался рынок. По этой причине запретили колокольный звон: мешает, дескать, людям. Кем-то подначиваемая молодежь хулиганила на Пасху. Швырнули кирпич в окно, он упал прямо на престол. Кричали: «Мы наш, мы новый мир построим!» Но вот так и не построили.
Тогда священникам не давали на требы ходить, каждый раз нужно было брать такую записку на клочке бумаги – разрешение от райисполкома. Паломников Великорецкого хода отлавливали на мосту через Вятку. Я, правда, благословлял прихожан тайком, один раз сам сходил. Был ли смысл мне, священнику, вступать в конфликт с властью? Ну, стали бы мы совершать крещения без записи в журнале регистрации – нам бы тогда совсем крестить запретили и с прихода убрали бы. Однажды была свадьба дочери священника, так за 15 минут уполномоченному и КГБ стало известно, что венчают без записи. Прибежали: «Как вы смеете!» Показываю: «Вот она, запись». Это была просто небольшая задержка. Но как информация на этот счет у них хорошо была поставлена!
* * *
– За время вашего служения в Кирове сменилось пять епископов. Кого из них вы особенно вспоминаете сегодня?
– В нижнем храме нашего собора похоронен владыка Вениамин. Как-то было мне очень плохо: заболел, и нестроения какие-то пошли. Подошел я к его могилке: «Вот если бы ты был жив, помолился бы ты за меня...» Проходит какое-то время, наша певчая на клиросе рассказывает сон: ей приснился епископ Вениамин и говорит: «Я за Серафима помолился, все у него пройдет». Это случилось через полгода, и у меня все действительно прошло.
* * *
– Рассказывают, что в Вятке до сих пор есть так называемые «викториане» (от имени ныне прославленного Церковью епископа Виктора (Островидова), который в свое время не признал декларацию о лояльности Советской власти митрополита Сергия).
– Да, «викториане» до сих пор есть, но мало их уже. Прежде было больше, собирались своими группами, с нами не общались. Одно время трудился у нас в храме рабочий-«викторианин». Я как-то к нему обратился: «Что же ты, верующий человек, в храм не ходишь?» С тех пор он стал при виде меня на другую сторону улицы переходить.
* * *
– После 1000-летия Крещения Руси мы, бывало, по 100 человек в день крестили, да и сейчас крестим. Но где они? Почему не идут в храм? Народ в расслаблении, вот что. До хрущевских времен народ как-то живее жил, многое из традиций и предания хранил. Потом это ушло.
– Может, самим к людям идти надо?
– Может быть. Но я-то уже старый, нужных слов для молодых не подберу. Да и не уверен, надо ли нам особо-то на молодежный лад подстраиваться.
* * *
Однажды женщина подходит к иконе св.Трифона Вятского помолиться. Молится в перчатке, так же и свечу ставит. Ей говорят: «Что ты так, возле святыни-то?» – «Стыдно мне, – отвечает, – вся рука изъедена, экзема». Ей дали масла из лампады под иконой на ватке, помазали. Через некоторое время появляется и показывает всем руку: прошло!
Другая женщина приезжала из Ухты – на лице у нее была большая экзема. Рассказала, что два года ходила по врачам, безрезультатно, теперь вот в храм пришла (в Ухте тогда храма не было). Помолилась она, взяла маслица из лампады под иконой прп.Трифона и уехала. Через полгода появляется в храме женщина, восклицает: «Посмотрите на меня!» – «Ну, посмотрели, и что?» – «Ну это же я, посмотрите внимательно, я – та, которая приезжала сюда с обезображенным лицом, – все прошло!»
* * *
– Как часто вы советуете своей пастве причащаться?
– У православных искони было принято четыре раза в год, во время каждого поста причащаться. Этого и надо придерживаться, причащаться не реже, а можно и чаще.
* * *
– Как вы, отец Серафим, относитесь к своим поклонникам или почитателям? К вам иной раз не подойти – хвостом ходят.
– Я это не одобряю. Если уж какой вопрос есть, спроси, я постараюсь коротко ответить, и достаточно.
* * *
– Всякую ли жертву можно принимать на храм, от всякого ли человека?
– Сложный вопрос. Не нам судить тех людей, которые жертвуют. Принимает Господь, а не мы. Поэтому мы должны брать, а уж Господь примет или нет даримое – этого мы не знаем...
* * *
– Можно ли тяжкие грехи самому отмолить, например, убийство, аборт?
– Покаяние и молитва должны быть до самой смерти, потому что это смертный грех – убийство, как и убийство любого человека. И тут уж как Господь примет.
– А можно ли по каким-то признакам узнать, что Господь принял? Существуют ли внешние знаки этого, или особое внутреннее ощущение?
– Ни то, ни другое. Нужно просто молиться, а примет Господь или нет, человек не знает. Мы можем только надеяться, что Он примет.
Жил один человек, пьяница. Но вот умер, и я не знал, молиться ли за него. Молился, но сомневался: надо ли это? И вот как-то женщина рассказывает, что ей было видение во сне: родственники того пьянчужки сетуют, что там, на земле, о нем плохо молятся, и ему тяжело на том свете. Через некоторое время было другой женщине видение: бабка этого мужичка-пьянчужки, тоже умершая, ругается: почему вы там не молитесь!
Понял я, что надо усерднее за него молиться, молитва и в той жизни помогает.
* * *
Еще о разном рассказал отец Серафим, а при расставании улыбнулся: «Не был бы ты журналистом, посидели бы, многое есть что вспомнить...»
В канун юбилея я попросил сказать несколько слов об о.Серафиме священника Александра Балыбердина, на что он охотно согласился:
– Как можно говорить об отце Серафиме мне, начинающему клирику? Надо спрашивать тех, кто делил с ним тяготы и радости вот этого полувекового служения... Как секретарь Вятской епархии могу сказать, что это глубоко уважаемый как духовенством, так и прихожанами батюшка. Более полувека уже совершает свое служение в Церкви как пастырь. И вот это пастырское начало, насколько я себе представляю отца Серафима, является определяющим в его служении.
Таланты у священнослужителей могут быть разные: кто-то, являясь священником, может подвизаться на административном поприще и достигать результатов, кто-то может как православный педагог себя найти, но отец Серафим – пастырь добрый, который избрал для себя вот эту стезю пастырского служения буквально с первых лет. Очень яркую и убедительную характеристику ему дал уполномоченный по делам религии Кировской области в начале 60-х годов Смирнов. В его документах о.Серафим проходит однозначно только под одним словом – «фанатик». В устах уполномоченного тогда это могло означать только одно: перед нами исключительно преданный Церкви священнослужитель, который блюдет Устав, который любит богослужение, может проповедовать, для которого Церковь составляет суть его жизни. Скажу, что для меня это очень высокая косвенная оценка. Как говорится, мало ли что говорят о тебе твои друзья, послушай, что о тебе скажут твои враги... Поэтому я лично с исключительным уважением отношусь к нему.
Знаю, сколь был труден его путь. Знаю, что в 1947 году он поступил в семинарию и окончил уже академию в 1955 году. Приехал он в Вятку в качестве одного из немногих выпускников духовных школ – в те времена каждый человек был на счету. Отец Серафим нес разнообразные послушания – и благочинного храмов Кировского благочиния, и члена Епархиального совета, но при всем этом пастырское начало было для него определяющим, и именно это позволило ему осуществить себя в жизни Церкви.
Если отец Серафим будет читать эти слова, я знаю, как он будет переживать за каждое доброе слово, сказанное в его адрес: ему будет неловко, и он будет стесняться – есть такая черта в его характере.
Если бы Господь сподобил нас, молодых священников, хотя бы отчасти той твердости в вере, любви к пастве и преданности Церкви, которая есть у о. Серафима, то мы были бы благодарны Богу, и это было бы огромной духовной радостью для всех нас.
Записал Игорь ИВАНОВ
 | назад |
| вперед |  |
