ИСТОРИЯ
ЦАРЬГРАД И РОССИЯ
Должен ли Константинополь быть нашим?
(Окончание. Начало на предыдущей странице)
Накануне войны
Последствия не заставили себя ждать. Сейчас обсуждается идея, что именно СССР повинен в столкновении с гитлеровской Германией. Сторонники этого мнения врать умеют здорово, но и независимо от них мы вынуждены согласиться, что безвинной овечкой Сталин не был.
В 34-м году он обрушился с разгромной критикой на статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма». Вину за разжигание страстей в Европе конца XIX века глава советского государства переложил, в первую очередь, на Германию, осудив Энгельса за «переоценку роли стремления России к Константинополю в деле назревания мировой войны».
Это мнение справедливо. Но в той же работе Иосиф Виссарионович, формально осудив «завоевательную политику царизма», почти с восторгом отметил роль русской, т.е. царской, армии в том, «чтобы расширить границы России от Днепра и Двины за Вислу, к Пруту, Дунаю, к Черному морю, от Дона и Волги за Кавказ, к истокам Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Это она сделала Россию великой, могущественной, внушающей страх, и открыла ей путь к мировому господству».
Правда, путь этот Россия до революции так и не прошла. И вряд ли желала пройти. Не собирался ли Сталин восполнить этот пробел? Сходным образом мыслил и Гитлер. История возвращалась на круги своя.
Если скупо очертить контуры ситуации конца 30-х, то Германия делала все возможное, чтобы втянуть нас в войну с Англией. Договоренности «Молотова-Риббентропа» предполагали, что при разделе мира Россия получит Иран, Ирак, Индию. В секретной справке генерала Йодля отмечалось, что операция СССР против Индии сопряжена с огромными трудностями, но свяжет английские войска. В передней Азии большевики, вероятнее всего, захватят нефтеносный район Моссула и тем помешают переброске в Европу англо-французских войск, дислоцированных в Сирии.
Сталин не возражал, но и не проявлял никакого интереса к этому плану. Он упорно двигался в Европу: советизировал прибалтийские республики, которые германский мир издавна считал своими; обкорнал ориентированную на Гитлера Румынию (не говоря о том, что в захваченной нами Буковине жило много немцев); выразил твердое намерение усвоить Финляндию, откуда германцы получали стратегическое сырье и где стояли их военные части. И, наконец, большевики начали высказывать намерение ввести войска в сочувствующую германцам Болгарию. Гарантируя, правда, сохранение трона царю Борису. Немцы, сжав зубы, терпели, они были слишком заняты боевыми действиями на Западе, но Гитлер все больше бесновался.
13 ноября 40-го года Молотов, находившийся с визитом в Берлине, получил от Сталина телеграмму: «...Если немцы предложат раздел Турции, то в этом случае можно раскрыть наши карты...» О чем идет речь? В тот же день было дано согласие на вступление СССР в военный союз с Германией при исполнении ряда условий. Вот одно из них, весьма обтекаемо высказанное:
«Если в ближайшие месяцы будет обеспечена безопасность СССР в проливах путем заключения пакта взаимопомощи между СССР и Болгарией, находящейся по своему географическому положению в сфере безопасности черноморских границ СССР, и организации военной и военно-морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды».
Судя по всему, это была последняя соломинка, переломившая хребет пакту «Молотова-Риббентропа». Через 35 дней фюрер одобрил план нападения на СССР, подписав план «Барбаросса». Он претендовал на Европу и надеялся, что Москва поможет ему в войне с Англией. Но она упорно избегала этого, присваивая спорные территории, лежавшие между нами и третьим рейхом. Однако нужно учитывать и то, что Гитлер еще в 20-е годы утверждал, что главная цель грядущей войны – захват русских земель, «жизненного пространства» для «высшей расы». Открытым текстом пояснял, что война с Францией нужна лишь для того, чтобы обеспечить тыл для рывка на Восток. Сталин «Майн Капмф» читал.
«Проморгали Константинополь!»
После начала войны о Царьграде пришлось на некоторое время забыть. Да и потом дела не лад не пошли. В книге Вадима Кожинова «История России. Век ХХ» есть такой эпизод:
«Не могу забыть, как в 1975 году один из прославленных полководцев Второй мировой войны, главный маршал бронетанковых войск П.А.Ротмистров в присутствии множества людей гневно воскликнул, прервав мою речь: «Проморгали Константинополь, проморгали!»
Дело в том, что в конце сентября 1944 года наши танки вышли на южную границу Болгарии, от Царьграда их отделял один бросок. Ротмистров в то время был заместителем командующего бронетанковыми войсками, и, судя по всему, вопрос о захвате проливов тогда энергично обсуждался. Сталин этой идеи не поддержал. Он рассчитывал, что сможет убедить союзников решить дело миром. Он претендовал на Армянское нагорье, включая Арарат, а также создание военно-морской базы близ Стамбула.
Много лет спустя Молотов пояснял, что «в последние годы Сталин немножко стал зазнаваться, и мне во внешней политике приходилось требовать то, что Милюков требовал, – Дарданеллы! Сталин: «Давай нажимай! В порядке совместного владения». Я ему: «Не дадут». – «А ты потребуй!»
23 июля 1945 года этот вопрос, по воспоминаниям Трумэна, обсуждался на Потсдамской конференции. Черчилль первым возвысил голос, категорически возразив против строительства советской базы на Босфоре. Сталин пожаловался, что, согласно конвенции Монтре, Турция имеет право блокировать проливы, «когда она считает угрозу войны возможной», то есть в любой момент. Американский президент заметил, что это можно изменить, Черчилль его поддержал, но дальше разговор все никак не мог сдвинуться с мертвой точки.
В какой-то момент Трумэн неудачно выразился, что «вопрос о территориальных концессиях – это дело между Турцией и Россией, которое они должны решить между собой». Сталин удовлетворенно произнес, что готов сделать это, но американец тут же поправился, пояснив, что вопрос о Черном море касается также Соединенных Штатов и всего остального мира.
В тот момент Сталин уже знал о том, что в США создана атомная бомба.
Не мытьем, так катаньем
Столкнувшись с сопротивлением Запада не только в Европе, но и в делах восточной политики, Кремль начал искать обходные пути. А планы были широкие, распространяясь в том числе на Грецию, Палестину, Турцию. Неожиданно для всех Патриарх Константинопольский Максим, несмотря на давление турецкого правительства, отказался осудить действия местных коммунистов (развернувших вооруженную борьбу). Это стало итогом новой религиозной политики Сталина.
Как известно, она в корне изменилась вскоре после начала войны. В этом сыграли роль и участие митрополита Гор Ливанских Илии, и то, что Русская Церковь доказала на деле свой патриотизм, и то, что перепись 37-го года обнаружила, что половина мужиков в стране по-прежнему верует в Бога. Но говорить о каком-то нравственном перерождении большевиков было бы наивно.
Случившееся, скорее всего, вообще не потребовало от них особых душевных усилий. Сознательных богоборцев у нас было не так уж много. Молотов вспоминал о том, как развлекались в Кремле: «Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно... Ворошилов пел. У него хороший слух. Вот мы трое пели: «Да исправится молитва твоя...» Очень хорошая музыка. Пение церковное».
Это не помешало именно этой троице распорядиться об уничтожении Храма Христа Спасителя. Писатель Феликс Чуев спросил однажды у Молотова, зачем нужно было это делать. Тот сказал о храме:
– Да ну его к черту.
– Там уже не молились, – сказал Чуев.
– Ну а для чего он тогда нужен?
* * *
Одним из направлений новой кремлевской политики стала попытка объединить Православную Церковь. Говорят, что Патриарх Сергий (Страгородский) незадолго до смерти намекал, что вскоре станет первым среди патриархов.
Было это или нет, сказать трудно, но с планами большевиков согласуется полностью. Резюмируя их, совет по делам Русской Православной Церкви направил 14 февраля 1947 года доклад в ЦК ВКП(б). В нем говорилось:
«Как известно, Русская православная церковь... занимает среди всех автокефальных православных церквей лишь пятое место (в порядке очередности получения прав автокефалии). Между тем ее удельный вес в православном мире и возросший в последнее время авторитет дают основания к тому, чтобы она заняла первое место, хотя и не без некоторой борьбы».
Автором текста был бывший семинарист, полковник Госбезопасности Георгий Карпов. Он сообщал также, что осенью в Москве должно состояться предсоборное совещание, где главы всех Православных Церквей обсудят «подготовку созыва в 1948 году... не собиравшегося уже несколько веков Вселенского Собора (всемирного съезда) для решения вопроса о присвоении Московской Патриархии титула вселенской».
Таковы очертания проекта создания в первопрестольной так называемого «Красного Ватикана». Практически Россия вернулась к той же политике, которой руководствовалась при царе Алексии Тишайшем и Патриархе Никоне. Сталину удалось обнажить, как мало в ней было, несмотря на благочестивую риторику религиозного смысла.
* * *
Как восприняли эту идею представители Поместных Церквей?
Кто-то с искренним восхищением, как, например, митрополит Илия или первосвятители Антиохийской и Александрийской Церквей. А Патриарх Сербский Гавриил остался верен нашему братству даже после ссоры Сталина с Тито – югославские власти так и не смогли на него повлиять. Кто-то небескорыстно – Кремль на подарки не скупился. Иные враждебно – Кипрская Церковь, например, которая находилась в зоне влияния англичан, или Элладская – в Греции шла ожесточенная борьба с коммунистами.
Но в целом отношение было положительным. СССР победил в войне вследствие того, что повернулся «лицом к Богу» – так это виделось со стороны. Поэтому интерес Кремля к православию не казался необычным. Было ощущение, что возрождается Российская империя, а Русская Церковь давно уже была крупнейшей в православном мире.
Но что-то вдруг начало разлаживаться. Как пишет историк Михаил Шкаровский, сначала заболел Вселенский Патриарх Максим, потом в больницу попал полковник Карпов. В это время на восточные Церкви резко усилилось давление со всех сторон: Ватикана, переживавшего расцвет востребованности в политике (в первую очередь, конечно, в Европе), англичан, действовавших силой, американцев, сыпавших деньгами, и т.д.
Окончательную точку в этой истории поставила отставка и смерть Патриарха Максима. Его сменил на престоле архиепископ Нью-Йоркский Афинагор, призвавший к сотрудничеству христиан и мусульман для борьбы с коммунизмом.
* * *
|
Как виделось происходящее в Русской Церкви? Приведу выдержку из воспоминаний владыки Антония Сурожского о митрополите Николае (Ярушевиче):
«Он мне рассказал, – писал митрополит Антоний, – как его Владыка Сеpгий попросил стать посредником между ним и Сталиным. Он отказывался: Я не могу! – Вы единственный, кто это может сделать, вы должны».
О том, что было дальше, владыка Николай передавал: «Я три дня лежал перед иконами и кричал: Спаси меня, Господи! избави меня!..»
Так относились у нас к сотрудничеству с большевиками. Наверное, наша Русская Церковь действительно первейшая. Но только к проекту «Красного Ватикан» это никакого отношения не имеет.
Отблеск Белого Царства
Турки очень долго, практически до середины XX столетия чувствовали себя в Стамбуле неуверенно. Те из них, кто располагал средствами, упорно хоронили своих родственников на малоазиатском берегу Босфора, опасаясь потерять вместе с городом могилы своих предков. Л.Троцкий писал в 1912 году: «Я уже перешел в Азию, – говорил мне один видный депутат в начале Триполитанской войны, поселившийся в Скутари против Константинополя, – так как все равно нас скоро выгонят из Европы».
Не выгнали. Правда, Османской империи более не существует. Но осталась Турция. До 1965 г. Босфор перекрывался противолодочными сетями. Затем они были заменены американским оборудованием по слежению за подводными лодками и наземными кораблями. Сейчас в нарушение всех договоренностей турки препятствуют нашему судоходству через Босфор. Это очень узкий пролив, в иных местах его ширина составляет не более 750 метров. Судьба его, судя по всему, не решена окончательно. Он продолжает оставаться в руках людей, которых история ничему не научила. Так совсем недавно государственный министр Турции Абдулхаллюк Чей призвал «реабилитировать Великую Османскую Империю», пополнив ее за счет Азербайджана, тюркских республик Средней Азии, Ирана и даже Украины. «Россия не в силах противостоять нам», – приводит его слова публицист Ксения Мяло.
* * *
Хотим мы или нет, но история продолжается, повторяясь, как дурной сон. Это естественно для падшего человечества. Оно не может двигаться иначе, как кругами, до тех пор, пока мы силой духа эту дурную бесконечность не разрываем. На одном из этих кругов мы вновь, вероятно, окажемся втянуты в битву за Царьград. В это с трудом верится, если вспомнить о количестве российских туристов и торговцев, которые накатывают сейчас на Стамбул.
Но есть пророчества, их слишком много, чтобы отмахнуться, что придет день и мы победим. Не знаю, что должно в нас измениться? Быть может, страдания, очищая, готовят нас к тому дню, когда мы вернем Царьград своим братьям по вере – учителям, по слову владыки Антония (Храповицкого), освободившим некогда Русь от рабства диаволу – православным грекам. Это может произойти незадолго до прихода антихриста, которого мы должны встретить не разъединенные Царьградом, а собранные им воедино.
В 1923 году русский беженец в Царьграде о.Сергий Булгаков подвел черту под прошлым и будущим нашего стремления к этому граду, написав:
«София есть Храм вселенский и абсолютный, он принадлежит вселенской Церкви и вселенскому человечеству... Какая слепота, какая детскость была у нас... когда приготовили уже, говорят, крест в Петрограде, может быть, даже и указ Св. Синода об утверждении креста на Храм... Окровавленными сапожищами вступивши в Софию, завести в ней свои порядки, или пробовать синодальным хором покорить и убедить эти стены!
Но в гневе воззрел Господь на дела сынов человеческих и посмеялся им. Правы пути Твои, Господи! Одно из двух. Или София есть лишь археология, архитектурный памятник с начавшимся уже неизбежным разрушением, и тогда вся эта затея воздвигать крест на ней была только великодержавным честолюбием... Или София действительно есть то, что она есть, Божественный символ, пророчество, знамение.
У старообрядцев есть мудрое, как я вижу теперь, верование, что восстановление креста на Софии... означает конец истории. Если освободить эту мысль от эсхатологического испуга, ее окрашивающего, и выявить скрытое в ней видение, то она означает, что София станет осуществима лишь в полноте христианства, то есть в конце истории, когда явлен будет ее последний и зрелый плод, и сверкнет в мире православное Белое Царство».
Воздержимся от того, чтобы сказать на это: «Да сбудется». Слишком велика цена. Но с мужеством и терпением склоним головы перед промыслом Божиим и скажем: «Да будет воля Твоя. В чем бы она ни заключалась, мы исполним ее ради Царьграда Небесного, Небесного Иерусалима и Небесной Москвы».
Потому что единственный крестовый поход, который имеет значение, – это поход в Небеса.
Владимир ГРИГОРЯН
Январь – октябрь 2004 г.
 | назад |
| вперед |  |
