– Нет. Я и сам крестился только в сорок лет. Отец был участником войны – со второго курса университета добровольцем ушел на передовую. По профессии он был геологом, лет с десяти брал меня с собой в экспедиции, где приходилось много работать. Был он добрым человеком, заботился о семье, то есть жил по заповедям. Но очень переживал, что не был членом партии, не мог подтвердить свое пребывание в авангарде. Мечтал, что я превзойду его в этом отношении, что и случилось. Одно время был даже парторгом. И вообще прошел через многие искушения, прежде чем открыл для себя Священное Писание, святоотеческое наследие, которые гораздо полнее раскрывали смысл мироздания, больше говорили о природе человека, чем любая эзотерическая или научная литература.

На отца мой выбор повлиял очень серьезно. Когда с ним случился инсульт, мы с сыном много молились, батюшку позвали, и Господь подарил отцу еще больше трех лет жизни. Он мирно, без боли уснул в праздник Крестовоздвижения. Я думаю, это не было случайностью. Крещенный в детстве, еще до революции, он далеко разошелся с Церковью и вновь вернулся к вере, донес свой крест, который полагается каждому христианину, православному русскому человеку, до завершения жизненного пути.

– Вы сталкивались в своей практике с другими исцелениями по молитвам?

– По Введено-Оятскому женскому монастырю знаю несколько историй. Приезжает паломница, чтобы перед тем, как лечь на онкологическую операцию, попросить Бога о милости. Живет, работает, ходит на исповедь и причастие, омывается в местном сероводородном источнике, который сам по себе исцелить не в состоянии. А когда возвращается через месяц в город, выясняется, что в операции она уже не нуждается. Не знаю, насколько часто подобное происходит, но были такие случаи.

– Обратимся к вашей медицинской практике. Насколько различно относятся к болезням детей верующие и неверующие родители?

– Отношение совершенно разное. В неверующей семье родительница вся кипит возмущением: «Почему ребенок часто болеет? Почему доктор такой-то не помог, почему у ребенка температура? Ее не должно быть!» А в православной: «Вы знаете, я все испробовала, простите, дайте, пожалуйста, совет, что же мне делать». В первом случае требования и обвинения, во втором – просьба о помощи. Неправильно ставить вопрос так, что достаточно покрестить ребенка и все образуется. Но в верующей семье правильное отношение к болезни и лечению может скорее дать плоды.

– Как коллеги относятся к тому, что вы православный?

– Скорее отрицательно. Возмущает их, например, то, что я предъявляю особые требования к тому, как должен выглядеть медик. Перефразируя Чехова, я говорю, что во враче должно быть все прекрасно. Медик, страдающий нездоровой полнотой, вредными привычками, если у него пахнет изо рта, траурная каемка под ногтями, не может давать советы. Не может женщина-врач иметь наманикюренные длинные ногти. Как же она будет пальпировать живот? Не может выпивающий врач лечить людей от алкоголизма.

– И такие встречаются?

– Очень часто.

– Когда вы приезжаете по вызову к больному ребенку, то как-то проявляется внешне то, что вы – православный человек? Уместно ли бывает перекрестить ребенка?

– Если я вхожу в квартиру и вижу икону в красном углу, то перекрещусь. Если крестик на ребенке, спрошу у родителей, водят ли его на причастие, причащаются ли они сами. Если у ребенка аппетит плохой, даю советы о необходимости изменить образ жизни. Но это случается не очень часто.

– Вам много дает медицинская практика как христианину?

– Именно через страдания детей я и пришел к вере. В определенный момент своей жизни я понял, что дети болеют все чаще. Корень зла в неправильном, греховном образе жизни родителей. Например, после абортов многочисленных ребенок может родиться недоношенным, ослабленным, с пороками развития. Либо вообще не родиться. Женщину поражает бесплодие. Кто виноват? Сглазили! Ищут колдуна, чтобы порчу снять, забеременеть. А что с теми, что беременеют? И у нас, и на Западе стало популярно кесарево сечение, чтобы матери не было больно, не было стресса у ребенка. Дают наркоз и делают операцию, хотя именно через естественные роды происходит медленная, постепенная адаптация ребенка к переходу из одной среды в другую. А здесь сразу в мир, вот где стресс. И наркоз – он же не безвреден.

Но вместо того, чтобы измениться, люди ищут выход в лекарствах. А они чем дальше, тем меньше помогают. Чем новее, дороже, тем больше побочных эффектов. Организм ребенка их отторгает.

– Какие препараты вы считаете сомнительными?

– Замена наших старых препаратов новыми импортными мне кажется сомнительной во многих случаях. Сомнительны попытки адаптировать их для детей, делая в виде сиропов, таблеток с приятными ароматизаторами – апельсиновым, шоколадным и так далее. Они часто вызывают аллергию, дают побочные эффекты на организм, и без того нездоровый. Вот аспирин «Упса», широко разрекламированный, при растворении он выделяет большое количество газов, что вызывает вздутие живота. Шипучий аспирин с добавлением витамина «С» приводит к избытку этого витамина, дает иногда осложнения на почки. Я уже не говорю, что шипучие таблетки детям очень нравятся и они их используют для приготовления прохладительного напитка. Иные выпивают десяток стаканов и попадают в реанимацию.

Большой вред приносит практика создания лекарств-аналогов, когда какое-нибудь одно средство выпускается под разными названиями. Только парацетомол у нас продается под 15 наименованиями. И когда ребенку дают панадол, эффералган и пр., полагая, что это разные средства, наступает передозировка.

Лучше вообще не доводить дело до лекарств. Болезнь нужно обрывать в самом начале народными средствами. Заметил, что ребенок недомогает, – один день не води его в школу. Хлюпает носом – нужно отпарить ноги, чаем горячим напоить. Вернулся с мокрыми ногами с прогулки – сделайте горячую ножную ванну.

– Какие еще есть средства предупреждения болезней?

– Диету у нас совсем забыли, считается, что она только для желающих похудеть. Диета – сейчас страшное слово. И для детей ее не практикуют, а о взрослых и говорить нечего. Один новый русский мне как-то сказал: «Шеф, дай такое лекарство, чтобы я мог ежедневно выпивать свои десять банок и чтобы после этого не болела голова, не болел желудок и прочее». – «Так не пейте больше пива», – предлагаю. «Не могу, это мой имидж». Самые несчастные люди – это те, кому по работе приходится много выпивать. Среди них даже священники, благочинные встречаются, которым приходится много общаться со спонсорами. Тоже мучаются. Но нет таких лекарств, которые могли бы им помочь. То же и когда люди едят все что ни попадя. Как говорят французы, «человек сам себе копает могилу столовой ложкой».

– Сколько лет вы в медицине?

– Больше тридцати.

– Как менялась картина заболеваемости среди детей от десятилетия к десятилетию?

– Дети становятся все более больными. Раньше каждый третий поступал в школу с отклонениями в здоровье, сейчас около 90 процентов. На то есть много причин, одна из основных – люди ведут все более безответственный образ жизни. Это происходит и на частном, и на государственном уровне.

Вот пример отношения к детскому здоровью в прежнее время. В семидесятые годы, когда я работал в Сибири, у нас были школы молодого отца и молодой матери. Там мы учили людей, что делать до беременности, во время нее и после рождения ребенка. Врачи выступали по местному телевидению, радио, была страничка детского врача в газете.

В институте я учился у профессора Александра Федоровича Тура – основоположника целой школы в педиатрии. Он настаивал на том, что детям до трех лет вообще нельзя давать сладостей, за исключением естественных, то есть сладких фруктов, соков, меда. От соли он тоже рекомендовал воздерживаться. Эта методика давала свои плоды.

Особая тема – детское питание. Вскоре после того, как я в 80-е годы вернулся в Петербург, пошла лавина неудачных заменителей женского молока. Стоили они тогда дорого, но у многих детей вызывали отторжение, которое выражалось в виде рвоты, поноса, аллергии. Кожа у детей становилась нездоровой, иногда покрывалась коркой, их организм не справлялся.

– Что делать женщинам, у которых своего молока не хватает?

– Тот же Александр Федорович Тур разрабатывал качественные смеси на основе разбавленного в несколько раз коровьего молока, с добавлением крупяных отваров. Например, из специальной овсяной муки, она называлась толокно. По всей стране имелись бесчисленные молочные кухни, где можно было получать очень достойные смеси и даже донорское грудное молоко. Основателем их был профессор Сперанский. Когда во время перестройки эти кухни начали ликвидировать, ему было уже за восемьдесят. Он покончил с собой, выбросился из окна. Оставил записку, что не может смотреть, как губят детище его жизни. Мне рассказал об этом академик Тоболин, бывший главный педиатр СССР.

– Можно чуть подробнее о том, какие болезни были свойственны для детей тридцать лет назад и что изменилось?

– Для 70-х годов были наиболее характерны инфекционные заболевания. Множество людей жили в коммуналках, где бушевали ветрянка, корь, коклюш. Кстати, корь благодаря борьбе с нею исчезала у нас в какой-то период полностью. Помню, в 60-е годы, когда я был студентом, мы долго не могли найти ни одного ребенка, заболевшего ею. Но один раз приехала иностранка с ребенком, больным корью, и мы всем институтом ходили смотреть на него. А самая большая вспышка кори произошла в конце 80-х годов, когда «Комсомольская правда» начала пропагандировать отказ от прививок.

– Какие болезни были характерны для 80-х?

– Период застоя был для нашей медицины периодом расцвета. Первый удар по здоровью народа нанесли перебои с продуктами во время перестройки. Люди перешли на однообразное питание, в основном на макароны, молочные продукты почти исчезли, и так далее.

Потом продукты в магазины вроде бы вернулись, но расстройств пищеварения, мочевыводящих путей, аллергических заболеваний меньше не стало, скорее, наоборот. В этом повинно, в частности, злоупотребление лекарствами, часто не очень качественными. Огромный вред приносят жвачки, напитки с компонентами «идентичными натуральным», то есть синтетическими. Ударом по здоровью стало появление ресторанов быстрой еды типа «Макдональдс»; сухарики, чипсы, чупа-чупсы, поедаемые в огромных количествах, тоже не улучшили детского здоровья.

– Вера помогает вам справляться со всем этим? Вы чувствуете помощь Божию, когда, например, ставите диагнозы?

– Я крестился 15 лет назад, в период духовного и профессионального кризиса. Я видел, что все меньше могу помочь, волна детских заболеваний нарастала, а мои силы оказались исчерпаны. Я хотел совсем уйти из медицины, куда угодно уехать, в какой-нибудь монастырь, только не переживать этой своей профессиональной беспомощности. А потом пришел к вере... и вот, как видите, продолжаю оставаться медиком.

– То есть когда вы были неверующим, то хотели уйти в монастырь, а когда поверили, решили остаться врачом?

– Да, так. Вера помогла мне укрепиться в своих силах. Я стал видеть глубинные механизмы болезней, давать более обоснованные советы родителям.