Вопреки всему, с помощью Божией, писатель печатал свои труды, создавал документальные фильмы о святителе, проповедовал его имя на каждой встрече с читателями и творческой интеллигенцией. В мае 1996 года в деревню Ванегрезд, где Смоленцев постоянно жил и работал последние годы своей жизни, пришла правительственная телеграмма от Президента Ельцина, в которой были такие слова: «Уважаемый Лев Николаевич! Вы – ветеран, отстоявший в труде и боях Россию в самой страшной и жестокой войне. Вы – подвижник христианской культуры в жуткую эпоху насаждения бездуховности. Спасибо Вам за это и простите нас...»

Телеграмма пришла сразу же после празднования 600-летия святителя Стефана. На торжественные мероприятия, охватившие всю республику, приезжал Патриарх Алексий. Позже, к 70-летию писателя, Патриарх прислал телеграмму: «Многоуважаемый Лев Николаевич! В этот юбилей мне хотелось бы отметить Ваши более чем сорокалетние труды по изучению истории древней земли Коми. Ваш значительный вклад в подготовку грядущего 600-летия со дня представления миссионера-просветителя Святителя Стефана, епископа Пермского, выразившийся, в частности, в переиздании книги Г.С. Лыткина «Зырянский Край при епископах Пермских и зырянский язык», а также в создании Вами ряда документальных исторических фильмов, один из которых – «Святитель Стефан Пермский» – на проходившем в прошлом году в Москве Всероссийском фестивале православных телефильмов был удостоен серебряной медали преподобного Сергия Радонежского. Результат Ваших исторических исследований и личный опыт участия в Великой Отечественной войне нашли свое отражение как в написанной Вами дилогии «Печорские дали» и «Голгофа России», так и в других научно-исторических статьях и рассказах. Принимая во внимание ваши труды и в связи с 70-летием, считаю справедливым удостоить Вас, многоуважаемый Лев Николаевич, церковной награды – медали Святого благоверного князя Даниила Московского».

Эта награда была итогом больших трудов – казалось бы, можно отдохнуть. Но Лев Николаевич включается в общественную работу, участвует в открытии в республике отделения Общероссийского движения «Россия Православная» и продолжает писать...

* * *

Лев Николаевич активно сотрудничал и с нашей газетой. В один из его визитов в редакцию я стал расспрашивать писателя о жизни и услышал удивительную исповедь. Благодарю Бога, что это интервью оказалось записано и никуда не пропало.

– Я всю жизнь занимался сельским хозяйством, – так начал свой рассказ Смоленцев, – но всю жизнь Божие провидение готовило меня к другому, главному делу моей жизни. В 43-м году был призван на фронт, воевал до победного конца. После войны с немцами воевал на Дальнем Востоке, участвовал в создании Корейской армии. После демобилизации в 50-м году поступил в Ленинградский сельхозинститут, который окончил с отличием, и мне было предложено на выбор три города: Кемерово, Тамбов и Сыктывкар. Я почему-то выбрал Сыктывкар. Здесь преподавал в техникуме механизацию сельского хозяйства, а сам заочно поступил на исторический факультет в Коми педагогический институт специально для того, чтобы заниматься Стефаном Пермским. Уже тогда знал, что займусь этой темой. В 1955 году защитил диплом по Стефану. Потом руководил Усть-Цилемской опытной станцией, работал директором «Сельхозтехники», был председателем колхоза... И все это время продолжал собирать материалы о святителе. А окончательно я всю свою жизнь посвятил Стефану, когда был уже на инвалидности после инфаркта.

В 1981 году, после очередного ухудшения здоровья, когда возникла угроза нового инфаркта, республиканские врачи отправили меня на операцию в Москву, в институт имени Бакулева. Там определили мое состояние как безнадежное и назначили операцию.

Но перед операцией, лежа на больничной койке, я отчетливо услышал голос, который несколько раз повторил мне в приказном порядке: «Уходи в тайгу! Иди по святым следам!» На следующий день стал я уговаривать врачей отложить операцию на осень, чем их поразил. «До осени вы можете не дожить», – сказали мне. Но я вернулся домой, неделя у меня ушла на сборы, и в августе пешком, с одним рюкзаком и небольшим запасом продуктов, ушел я на Печору. Полтора месяца пробирался через тайгу из верховьев Печоры на Каму по Камско-Печорскому волоку – шел путем святителя Ионы, которым он ходил крестить Пермь Великую...

Слушал я рассказ Льва Николаевича и не мог понять: как удалось человеку, больному ишемической болезнью сердца, находящемуся на второй группе инвалидности, совершить столь опасное путешествие? Ведь он шел один в непроходимой тайге, вдали от населенных пунктов. Его сердце могло остановиться в любую минуту.

И уж совсем было непонятно, как позже ему удалось провести свои исторические исследования в то очень трудное время и издать большими тиражами свои книги! Какую энергию надо было иметь, чтобы начать совершенно новое для себя дело: собрать творческую группу и в качестве режиссера по собственным сценариям снять девять телефильмов. Примечательно, что российский канал «Культура» открылся показом фильма Л.Н.Смоленцева «Золото Рябушинских» (фильм этот переведен на английский язык и позже был показан за границей).

«У меня была полная уверенность, что я останусь жить, – сказал мне Лев Николаевич, – потому что была поставлена большая цель. Уже после торжеств в честь 600-летия святителя Стефана я в первый раз лег на обследование в кардиологию. Там обнаружили, что клапан сердца сам так искривился, что стал работать как нормальный. Произошла как бы притирка органов, я так думаю, под действием тех нагрузок, которые я дал сердцу, когда ходил по тайге. Тогда же врач сказал мне, что если бы я сделал операцию, на которую он сам же меня и посылал, то наверняка бы спустя скорое время умер. Но это он понял только при повторном обследовании».

* * *

Обращение Льва Николаевича к Стефану Пермскому, наверное, произошло не случайно, поскольку сам он был, можно сказать, из рода миссионеров.

Далекий предок Льва Николаевича – боярский сын Калиста Смоленский – в числе Смоленского полка брал Казань, а потом был послан с царской грамотой к черемисам-язычникам (ныне Марий Эл) для их колонизации. Так родовое имение предков Смоленцева оказалось в селе Большой Сабанер Марийского края. Оттуда Лев Николаевич уходил на войну с немцами.

– Я убежден, – говорил Лев Николаевич, – что стены тоже имеют память, и, возрастая в своем родовом доме, которому было около двухсот лет, я впитывал в себя память рода. Мой дед служил в лейб-гвардии Семеновского полка, был Георгиевским кавалером. Отец служил в Семеновском полку. В первый год империалистической войны его ранили, поэтому был определен в школу морских телеграфистов. После окончания школы отца направили на императорскую яхту «Полярная Звезда». В ноябре 1917 года яхта встала под вымпел большевика Дыбенко, и мой отец три года после революции служил у Дыбенко в Краснобалте.

После демобилизации в 1920 году отца послали на родину военным комиссаром Уржумского уезда – так мой отец из приближенного царя стал военным комиссаром советской власти. Но во время раскулачивания из военных комиссаров он самовольно ушел, не мог вынести несправедливости, которая началась по отношению к крестьянству. После этого пошли его аресты. В 38-м году отца сослали в Балахну на строительство Волжской электростанции. В этом же году его расстреляли. Приписали самые нелепые обвинения, которые только можно выдумать: «активное участие в буржуазной угро-финской организации по отделению Марийских и Коми земель в пользу Финляндии».

Груз памяти расстрелянного отца я постоянно ношу в себе. Раскопал его личное дело в КГБ. Официально я был сыном «врага народа» с отметкой в паспорте и всеми вытекающими отсюда последствиями. Сколько раз мне говорили: откажись от отца, будет тебе звание, ученая степень. Много раз мне предлагали стать сексотом, я и от этого отказывался.

– Были в моем роду и монашествующие, – рассказывал Лев Николаевич. – Мой дед служил волостным старостой и приказчиком в Казани. Он помог моим теткам – монахиням знаменитого Свиажского монастыря, матери Евникии и матери Людмиле, – основать в селе Куженер Никольский монастырь, в котором они были настоятельницами. После революции монастырь закрыли, в нем сделали среднюю школу, в которой я учился. Тети остались жить в небольшом монастырском домике. Время тогда было голодное, и я постоянно бегал к ним подкрепиться. Местные жители за их молитвы приносили пожертвования, а они отдавали их детям...

Навсегда я запомнил 22 января 1942 года. Это был день моего рождения, мне исполнялось 16 лет. Рано утром дед мой, Федор Матвеевич, наколол дров, истопил печи, нагрел воду и сказал мне: «Чтоб к обеду был, я отходить буду». Я не поверил ему: «Куда тебе отходить, ты еще поживешь». Тогда он прицыкнул на меня: «Сказано, чтоб к обеду был». Дед зажег кругом свечи, до обеда молился. После обеда вымылся, надел на себя чистое белье, призвал к себе мою мать и долго исповедывался ей в своих грехах. Тогда священников не было, а без покаяния дед умирать не хотел. Мать у меня работала простой учительницей. После исповеди он подозвал меня к постели. Я встал перед ним на колени. Дед положил руку на мою голову и благословил. Потом сложил крестообразно руки на груди, глубоко вздохнул и отошел в вечность... Дай Бог всем такую смерть.

* * *

В 78 лет, когда Господь призвал Льва Николаевича к Себе, он был еще полон сил. Последним его трудом стала книга-исповедь «Чаша спасения». В ней писатель рассказывает не только о своем жизненном пути, подводит итог всему сделанному, но и завещает нам жить с Богом, соблюдать христианские ценности, которые сохраняли в течение веков наши предки.