СТЕЗЯ
«МЫ ЗА АНГЕЛОМ»
Рассказ о белых платочках
«Была такая – Дарочка»
Легким шагом она шла из Тимшера в Мыелдино, что в Усть-Куломском районе Коми земли. На плече почтальонская сумка. Спустя две трети века живы еще люди в тех местах, которые улыбаются, когда вспоминают: «Была такая – Дарочка». Она была красивой, но, что удивительно, ее ни разу никто не обидел, не встретился на дороге лихой человек. Дарья Григорьевна так учила потом детей и внуков: «Когда собираетесь в дорогу, постойте немного в комнате, только около печки не вставайте, и скажите: «Ангел вперед – мы за ангелом».
С этими словами она прошла через раскулачивание, войну... Родом Дарья Григорьевна была из Оренбуржья, из семьи Шкатовых. Дед ходил пешком на Афон, где принял постриг. Когда вернулся, сын Григорий построил ему келью. Семья была большая. Когда входили все вместе в храм, и старые и малые, люди говорили шутливо: «Опять полцеркви Шкатовых». То, что случится на рубеже тридцатых, дед предсказал заранее. Предупреждал: «Будут последнюю рубашку отнимать – отдайте».
Отдали. Двух лошадей, пять коров и прочее, не столь значимое.
В середине семнадцатого века, согласно старым документам, таким имением владели даже малоземельные крестьяне. Петр Великий ограбил не только храмы, велев перелить колокола в пушки и наделав их больше, чем было во всем мире: девять из десяти так ни разу и не выстрелило. Но и по мужику прошелся крепко реформаторской ступней. Что нажито было за века, развеялось. К революции начали потихоньку нагонять старое – и снова поруха... последний удар нанесен был в наши дни. И вот я в Усть-Неме, селе, где, как и по всей Святой Руси, великие наши старухи в одиночестве доживают свой век. Увидишь мужика – обрадуешься. Эко диво дивное. Да и трезвый к тому же, да и работящий. Что за удача такая? Трехвековые опыты по преобразованию русского, коми, мордовского мужика подошли к концу. Почти в каждой деревне есть теперь минимум по одному: не преобразованному, уцелевшему.
Вернемся к рубежу тридцатых – семье Шкатовых. Дед-монах велел все отдать без ропоту, когда отнимать станут, но был еще один родственник – коммунист, который, уж неизвестно теперь, отводя глаза или как (предание этих подробностей не сохранило), произнес: «Продавайте все, что сможете. Запасайтесь деньгами и теплой одеждой. Скоро начнется».
Благодаря пророчеству верующего и предупреждению атеиста семья Шкатовых встретила раскулачивание и высылку не столь болезненно, как сотни тысяч соотечественников, у кого в одночасье рухнули вековые устои. Это не дало Шкатовым сытости, но они выжили – все до одного, что было редкостью чрезвычайной. Ко второй годовщине ссылки дотягивали обычно муж да жена, да кое-кто из старших детей. Старики и маленькие уходили из мира, отвергнувшего их, в первую же зиму.
Ели кору, все, что можно было жевать. Старики плакали, глядя на деток, и отдавали им всю пищу, а сами пили соленую воду, чтобы не так голодно было, а потом умирали.
Рыли землянки. По весне уцелевшие корчевали лес, сажали отростки картошки, а по осени собрали вдруг назло бездельникам и негодяям, обрекшим их на смерть, богатый урожай. И сами, подобно этим отросткам, набирали силу. Даша научилась шить. Ходила по поселкам, обшивая и лагерное начальство, и вчерашних зеков, и коми селян. Легким шагом ступала, если бы не сумка почтальона-курьера, то дороги едва бы касалась. Люди, завидев ее, радовались, и она тоже была им рада: Дарочка – дар Божий.
* * *
Замуж вышла в 35-м году за такого же ссыльного – украинца Анатолия Рабочих. Он был лучшим трактористом в этих местах, она – лучшей швеей. И то ли пригляделись сначала, потом полюбили, то ли наоборот. Семью Анатолия не раскулачивали, отправили на Север откуда-то из-под Ташкента за «политику».
Через семь лет, в 42-м, Дарья проводила мужа на войну. Узнав из письма, что он тяжело ранен и контужен, поселилась поближе к госпиталю в Гатчине.
Согнали их из-под Ленинграда... собаки, которых учили во множестве кидаться под танки. Тех, кто не успел погибнуть, почему-то бросили. Вскоре «смертницы» одичали, стали нападать на детей – убивая вместо немцев. А дети-то как раз в семье Рабочих шли один за другим, восемь душ народилось. И подались они на родину Дарьи Григорьевны, в Оренбург...
«Ой, внученька»
Все это я узнал от дочери бабы Даши – Людмилы Анатольевны Подлегаевой, живущей в селе Усть-Нем в тех же примерно краях, где впервые встретились ее родители. Зашли мы к ней с отцом Макарием (Евграшиным). Батюшка был здесь прежде настоятелем и оставил о себе замечательную память. И вот решил заехать, навестить своих – уже несколько лет прошло, как ему пришлось их оставить.
На улице мороз под сорок, а мы в тепле, печка шумит. Комната просторная, красивая, и вообще дом ладный благодаря хозяину, велевшему звать его Юрием. Пока жена говорила, он, устроившись поодаль, дымил цигаркой, слушал. И мы слушали.
* * *
В Оренбурге Рабочих обзавелись хозяйством, корову купили, разбили сад. Дарья занималась огородом, а Анатолий деревьями, виноград смог вырастить, сливы – в тех краях это было редкостью. Поэтому еды было вдоволь, а вот с остальным похуже. Пенсия отцу семейства как инвалиду войны полагалась 29 рублей, особо не разбежишься, но как-то выходили из положения.
Все обязанности в семье были строго распределены. Мальчики воду и уголь носили, Людмила мыла полы. Вспоминает:
– Родители жили бедно, но ласково. Папа называл маму Дарочкой. Хоть и много нас было, но мы ходили заштопанные, на столе арбузы не переводились и чего только не было. Три раза в день садились все вместе основательно подкрепиться, а в полдник папа позволял поесть винограда, фруктов. Но пока свой урок по хозяйству не сделаешь, за стол не сядешь.
К обычаю жены ходить каждую неделю в храм муж относился сдержанно. Как-то собрались у него друзья-фронтовики, кто-то пошутил: «Что это твоя – больно набожная». Анатолий Степанович помрачнел, высказал жене – видишь, перед людьми неудобно. В этот момент Дарья, быть может, первый и последний раз в жизни посмотрела на мужа строго и произнесла:
– Анатолий, если ты не будешь меня пускать в церковь, я от тебя уйду.
И в первый, а возможно, в последний раз в жизни, муж пошел на попятную. Он был сильный, волевой человек, но нашла коса на камень.
Самое светлое воспоминание Дарьи о детстве: батюшка в церкви протягивает ей яблочко. Рассказывала, как по всей стране обновлялись в 20-е годы иконы. Сама видала одну – весь образ играет свежими красками, только один уголок остался старым – на память. Кругом начинали бить святые ключи, а в пятидесятые уже Дарья была в Куйбышеве-Самаре, когда там окаменела девушка Зоя, пустившаяся в пляс с образом святителя Николая в руках. Дарья ходила со всеми к дому Зои, но внутрь, конечно, никого не пускали. Власти выставили стражу, понимая, что придают чуду особую значимость. Но что еще-то делать? Бога признать?
Все это укрепляло и без того твердую веру бабы Дарьи. Каждую субботу она собирала две тяжелые сумки с продуктами для батюшек и нищих, отправляясь с ночевкой в церковь. Муж вздыхал: «Дарочка, ты уж там не задерживайся». Она улыбалась: «Ничего, вернусь, нагоню свое, похозяйничайте пока без меня».
* * *
– И я, как мама, с детства при храме, – говорит Людмила Анатольевна. – Меня потому и тянет сейчас туда. Когда маленькая была, меня отправляли на хутор к дедушке Григорию, пасти коров. Они уж старенькие были, особых хлопот не доставляли.
А по выходным мы с дедушкой ходили на службы. Помню, вечно мне в храме конфеток насуют, печений, яблок как бы в награду. В церкви очень любили детей.
Только далеко идти было, все больше леском дорога вьется, а мне сколько тогда было? Лет пять, наверное. Когда ножки устанут, сяду и сердито говорю: «Не пойду я завтра больше и вообще не пойду никогда. Нету Боженьки, не обманывай меня, дедушка».
А дедушка отвечает: «Ой, внученька, откуда ты знаешь, есть Боженька или нет. Если нету, умрешь, и ничего тебе не будет. А если е-е-сть. Да бросят тебя в масло, и будешь кипеть. Станешь просить вылезти, а тебе не разрешат».
Еще повторял, что нужно дружно жить. Это очень помогло его семье после раскулачивания, верующие крепко друг за друга держались.
– Как дедушка, – спрашивала я, – будешь дружить, если Вовка меня за волосы дергает? Больно мне, посмотри, до крови голову разодрал. Убью я его.
– Ой, внученька, – отвечал дедушка, – завтра ты Вовку убьешь, потом еще кого. Никого ведь кругом не останется. Он тебе сделал зло. А ты ему трижды добро сделай.
– Все равно не стану добро делать.
– Вот и не будет мира на земле, пока добро не будешь делать. А не так надо. Делай добро. Хорошо жить будете.
– А как это?
– Помню, сосед сделает мне, бывало, зло, а я говорю бабушке твоей, Ирине Максимовне: «Ирина, напеки-ка блинцов. Пойдем мириться». Так и жили. Всегда на хуторе мир держали.
Так Люсе открывалось, отчего ее мама со всеми ласкова.
Как она пела
В Усть-Неме Людмила Анатольевна оказалась при следующих обстоятельствах. Подошла пора давать образование ее младшему брату. Отец на свою пенсию вытянуть каждого из детей не мог. Людмилу пришлось отправить в Усть-Нем к тетке. А спустя годы вернулась на землю своей юности и баба Даша. Людмила Анатольевна вспоминает:
– После смерти папы я забрала ее к себе. Юра, мой муж, построил для нее домик. Одно было плохо – до ближайшей церкви полдня езды, была она только в Сыктывкаре. Мама о храме скучала. Когда появился отец Макарий, ожила.
Батюшка подает реплику:
– Никто не думал, что в бабе Даше столько сил осталось. Я был молодым священником, неопытным, и она меня учила. Всегда была рядом. Заболею – полечит, загрущу – утешит. Я родных бабушек не знал, а здесь понял, что это такое.
Людмила Анатольевна смеется:
– У мамы пятнадцать внучат было, отец Макарий стал шестнадцатым. И старушек наших мама учила: если по покойникам зовут Псалтырь читать, денег брать нельзя. Это святая обязанность – за усопших молиться. Сама она в таких случаях все продукты, что подарят, в храм относила.
В церкви была, конечно, первой помощницей. Слабенькая совсем, а скажет батюшка нескольким прихожанам – нужно то-то сделать, понадеется на крепких, да где они, а идут довоенные его красавицы, среди них баба Даша – полы мыть, белить тянется. Хотя куда ей, рук не поднять, голова кружится, а она: «Мне все кажется – я молодая».
Готовила удивительно, вроде и продукты обычные, а как-то по-особому у нее выходило. «Отчего у вас все так вкусно получается?» – удивлялся батюшка, а она: «Погляди-ка, как кашу нужно готовить, еще пригодится. У Господа благословения попроси, водичкой холодной окати дно кастрюльки и тогда готовь. Тогда молочко и не пригорит».
Или вот еще один урок. Баба Даша с палочкой редко ходила. Когда собаки местные, злые, увяжутся, «Да воскреснет Бог» читала. А батюшку они сильно донимали, все норовили рясу порвать и не раз, бывало, в нее вгрызались. Как-то пошли они с Дарьей Григорьевной вместе, а собаки тут как тут, набросились с лаем. Отец Макарий смотрит – губы у бабы Даши шевелятся. И собаки вдруг, мгновенно теряя интерес, бегут в другую сторону. Батюшка остолбенел, Дарья Григорьевна чуть улыбнулась. Ей было в ту пору уже за восемьдесят. Бывают иконы намоленные, а бывают люди.
Народ тянулся – и мужики, и женщины – за советом, добрым словом. В храме весь приход на Дарью Григорьевну поглядывал, как стоять, как креститься, когда на колени встать в торжественный момент. Смотрели, как конфетки детям раздает, – память о церкви должна быть сладкой. Как научает в храме не разговаривать да в приличном виде в него входить – и не крикнет, не одернет, а дотронется легонько, кротко скажет, словно одарит, а не укорит. Из дальнего далека пришла она в Усть-Нем, добрела до этих мест из старой Руси, чтобы не забылось, не выгорела до конца память о том, кто они такие – православные христиане.
Однажды обругали бабу Дашу, кто-то из неверующих сорвал на ней зло. Батюшка вспоминает, как лицо Дарьи Григорьевны стало вдруг растерянным, удивленным, а потом, пока отец Макарий к ней добежал, вдруг просветлело. С тех пор имена обидчиков стали появляться в ее записочках «за здравие».
О самом памятном эпизоде батюшка рассказывает следующее:
– Не успели как-то раз к началу службы певчие из соседнего поселка. Река разлилась, помешала. Я возглас дал... он повис на мгновение в воздухе, некому подхватить. Тут баба Даша, чуть замешкавшись, подошла – стала петь. И до херувимской пела, и другого хора бы не надо, так легко стало. Голос у нее обычный – слабый по старости. Не умела она петь художественно, с пафосом, как у нас заведено. Но такой вдруг покой разлился по храму, и так сделалось тихо. Она не пела, молилась, и когда обращалась: «Господи, помилуй», то вместе с ней все мы предстояли перед Богом – весь приход. Почти не слышно, как она поет, но мы ловили каждый ее вздох и дыханием славили Господа. Не было у меня такой службы ни прежде, ни потом... До херувимской довела и даже чуть дальше. А потом появился наконец хор, не зная, что он пропустил, и зазвучало в храме красивое, стройное пение... но что-то ушло.
Как она умирала
Батюшка показывает на шерстяные носки:
– Баба Даша связала. Как порвутся, заплатки ставила, чинила. Зрение у нее уже слабое было, но сшила и ризы, и престол на жертвенник, а главное – облачение...
О том, как появилось это облачение, рассказала Людмила Анатольевна.
Началось все с удивительной истории супружества ее дочери, внучки бабы Даши – Ирины. Живет она в городе, где однажды в дверь ее квартиры позвонили. Открыла, увидела на пороге молодого человека, который поздоровался и спросил:
– Простите, а Ирина здесь живет?
– Да. Я Ирина.
Человек растерялся:
– А другой нет?
– Нет, только я.
Парень начал что-то объяснять сбивчиво, тогда Ирина, гостеприимная в мать и бабушку, пригласила его попить чаю и спокойно рассказать, что происходит.
Оказалось, возвращался из армии, познакомился с девушкой. На прощание она дала адрес, да, видать, первый, что ей на ум пришел. Такая вышла история.
Разговорились... И с тех пор уже не расставались надолго. Сейчас сын в четвертом классе учится.
– Очень верующий, – растерянно поясняет Людмила Анатольевна. – Я спрашиваю его: «У тебя родители неверующие, а ты в Господа веришь, как же это?» Надивиться не можем. Так мама за нас молиться умела.
Но при чем здесь, собственно, облачение отца Макария? А вот причем. На второй день свадьбы невесте принято надевать новое платье – не белое. Баба Даша купила для него золотистого материала, только сшить не успела, все больно второпях произошло. А потом, как увидела, в чем отец Макарий служит, при вечной его бедности, то и вспомнила про отложенную ткань. Такого облачения батюшка ни у кого больше не видел. Просто ангельские ризы – так была хороша у бабы Даши эта работа. Как легко в них, служба сама течет.
* * *
Умерла баба Даша в отсутствие батюшки. Ему пришлось уехать на епархиальное собрание, надеялся вернуться к службе, так и сказал. И она ждала.
Была суббота – 17 октября 1998 года. Перед тем, как идти на вечернюю службу, баба Даша испекла торт для отца Макария. Ей, правда, говорили, что ведь нет батюшки в селе, и едва ли поспеет. А Дарья Григорьева отвечала не то чтобы уверенно, но с надеждой в голосе: «Ведь он же хотел вернуться?» Потом захотела помыться перед службой, чистой на нее пойти, но в бане ей стало плохо. Когда вернулись в дом, посмотрела на торт грустно, сказала: «Батюшке отнесите», а потом: «Приведите его». Но отца Макария все не было. Вызвали врача, тот постановил, что нужно ехать в больницу, предложив: «Давайте, баба Даша, я вас на руках отнесу». Она слабо улыбнулась, сказала: «Ой, миленький, неужели ты меня на ручках отнесешь». То не хотела ехать, а тут согласилась. Захотела пожить, быть может. Не раз предсказывала, что не увидит, как церковь окончательно будет восстановлена. Они, бабушки усть-немские, каждый месяц собирали на церковь деньги: как пенсии придут, так сложатся вместе – несут. Очень спешили, мечтая увидеть храм во всей красе еще при жизни, чтоб как раньше было – в детстве. Вот и баба Даша размечталась. «Ладно, – сказала врачу, – пойду». Попросила новый халат на нее надеть, как девочке, захотелось быть нарядной.
В то, что она может умереть, никому не верилось, больно радостная всегда была, шутить любила. В больнице дочь спросила:
– Мама, тебе что-нибудь надо, что мне для тебя сделать?
– Я хочу, чтобы молитвы почитали, – последовал ответ.
Стали читать. Вся больница собиралась, слушала. Дарья Григорьевна все яснее понимала, что домой ей не вернуться, успокаивала родных: «Вы не бойтесь, если я умру. Все мы там будем. Бог дал, Бог взял нас. Я прожила жизнь тяжелую, но с Господом мне всегда было легко. Раскулачили нас, а Господь всем жизнь сохранил. Дал детей. Слава Богу, пятнадцать внучат».
На следующий день с утра ей стало лучше, но к обеду баба Даша загрустила. Людмила Анатольевна спросила:
– Мама, что с тобой? Почему ты грустишь?
– Как бы чего с отцом Макарием не случилось. Царица Небесная, помоги ему.
Креститься не могла – мешала капельница, шевелила губами, молилась. Поздно вечером произнесла, обращаясь к дочери: «Как я устала, Люся». Вздохнула, лицо ее порозовело и стало очень красивым, словно она вернулась в ту пору, когда ей было восемнадцать. Протянула к кому-то руки, произнесла: «Царица Небесная, возьми меня с Собой».
Дочь заволновалась, но, будто издали услышав голос медсестры: «Попрощайся с мамой», встала перед бабой Дашей на колени...
* * *
Что делать дальше, она не знала, никто из близких в ее присутствии не умирал, тут не просто покойник: мама. Пошли с сестрой к храму, походили вокруг, но он был по-прежнему заперт. Вернулись. Людмила Анатольевна взмолилась: «Господи, отдай мне маму, помоги забрать из больницы». Баба Даша лежала по-прежнему с прекрасным лицом, словно ангел и словно взялась дочери помочь. Дальше все было просто. Через стадион к дому понесли на руках бабу Дашу, с горящей свечкой, будто с новопреставленной душой. Был страшный ливень, невиданный в эту пору для Усть-Нема, но свеча почему-то не гасла. Людмила молилась: «Помоги, Господи, донести». Донесли. Обмыли. Старухи собрались и стали читать молитвы. В этот момент в дом вошел отец Макарий, с трудом выговаривая слова:
– Как же это? Баба Даша, что с тобой?
И долго, минут двадцать, стоял недвижим. Тогда Людмила впервые увидела, как страшно могут переживать мужчины. По лицу священника крупными каплями стекал холодный пот с висков, отовсюду, капал на одежду. Заплакал он позже, когда первая, ошеломляющая боль уже прошла.
В.ГРИГОРЯН
На снимках: усть-немский храм на взгорке;
Людмила Анатольевна Подлегаева угощает гостей разносолами;
память о бабе Даше – образок, подсвечник с ангелочком и Библия;
село Усть-Нем в зимние морозы.
Фото И.ИВАНОВА
 | назад |
| вперед |  |
