РАССКАЗЫ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ

МГНОВЕНИЯ ЖИЗНИ

Игорь Странный – так подписал эти заметки, присланные к нам в редакцию, их автор. Настоящая это фамилия или псевдоним, мы не знаем. А заметки и вправду странные – без начала и конца. Они написаны искренне, исповедально, и мы решились их напечатать. Это история души современного интеллигента.

Меня крестили в какой-то праздник. Мне было тогда около трех лет. Вспоминаю несколько легковых машин, на которых родственники привезли нас с сестрой в церковь. В памяти всплывают обрывки красочных и торжественных картинок: купель, идущие вокруг нее со свечами люди, чистая белая рубашка, мой крестик на голубой ленточке и мое ощущение... чего-то нового и непонятного...

* * *

Запах краски – первая ассоциация со школой. Мать купила новенькую форму. Тогда только отошли гимнастерки. Бабушка повела в школу. Во внутреннем дворе галдящая толпа нарядной ребятни. Как мы очутились в классе – не помню, помню только резкий и пугающий запах свежевыкрашенных парт. Хорошо запомнил круглую черную печку, которую мы сами же и топили, бегая за дровами в сараи через школьный двор.

Строгая учительница, пахнущая духами, постоянно кричала на меня, видя, как мои закорючки вылезают за косую линию: «Ты что, дурак! Не видишь линии?» Ну, не вписывался я в косую линейку.

Через неделю такой учебы я взвыл и наотрез отказался идти в школу. Меня ругали родители, ругали учителя. Я не понимал, чего они от меня хотят, и мою душу впервые посетило чувство одиночества. Помню, как я рыдал на груди у бабушки. Меня отдали в группу продленного дня. Но все равно трудно было привыкать к школе, особенно первые месяцы и первый год. Школа мне казалась враждебным миром, и я не хотел его посещать.

* * *

Школу я закончил одним из лучших и поступил в институт, но не в тот, в который хотел. В детстве, лет с восьми, моей первой мечтой было море. Мой друг мечтал стать подводником и меня заразил этой мечтой. Мы грезили кораблями и морской формой, думали о поступлении в морское училище, а потом в академию. Но после окончания школы я попал под массированную атаку родственников. Вместо Питера они уговорили меня поступать в свой родной город. Так вместо моряка-подводника я стал учителем.

* * *

В горном походе во время дневки решил в одиночку взобраться на ближайшую вершину. Как потом оказалось, место выбрал не самое удачное. И чем выше забирался, тем сильнее терзала мысль: как буду спускаться, кругом были сплошные отвесы. С середины склона люди внизу показались размером со спичечный коробок. Я испытал что-то наподобие шока. Но отступать было некуда, да это практически было и невозможно. Выход один – только вперед. Пройдя вертикальную стенку по горизонтальной террасе, шириной в ладонь, почувствовал себя заново родившимся. А взобравшись на вершину, увидел мир внизу таким маленьким, что замер от восторга. Мной овладело сознание собственного величия, а в мозгу закрутились строки из песни Окуджавы: «Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет, Господи, дай же Ты каждому, чего у него нет...» Сейчас вспоминаю о том странном восторге и думаю, прав ли Окуджава. Может быть, у нас есть все, что нужно на этом свете, и мы напрасно ищем «чего-то особенного»?

* * *

Праздник. Стою в церкви в ожидании причастия. Священник принимает исповедь у прихожан, желающих причаститься Святых Христовых Таин. Медленно движется очередь кающихся. Кто-то уже исповедовался и получил отпущение грехов, кто-то еще только подходит к исповеди, остальные терпеливо ждут своей очереди. Я стою в конце – в душе раздражение: сколько еще стоять, полчаса, час? И следом успокаивающая мысль: нам приходится ждать, чтобы причаститься Господа, какие-то минуты, а Господь ждет, чтобы мы пришли к Нему в таинстве исповеди, годами, а то и всю нашу жизнь.

* * *

Бывает, что накатывают такие минуты отчаяния, что не хочется жить... В одну из таких минут на улице подходит ко мне сухонькая старушонка, вся в черном, и говорит: «Мне уже 90. Я была учительницей. Все прошла: войну, оккупацию, лагеря. И жила только молитвой. Только молитва помогала мне выжить». А я не воевал, не испытал ужаса лагерей, не был в оккупации. Вдруг понимаю, что мои проблемы не стоят выеденного яйца. Господи, помоги мне с ними справиться! Как будто груз сбросили с моих плеч, и на душе становится легко... и стыдно за только что пережитые минуты слабости...

* * *
Много горя и кручины,
Много тягостных тревог
Попускает смертным Бог –
С колыбели до кончины.

* * *

Человек может годами жить в прекрасном уголке на берегу теплого моря и не замечать окружающей красоты. Я часто спрашиваю себя: «Почему люди, живущие в райских климатических условиях, испытывают вражду друг к другу, почему ссорятся и воюют?» Почему обеспеченные американцы из «Санта-Барбары» среди благоухающих цветов, под ласковый шепот моря плетут интриги друг против друга? Я, как сатирик Задорнов, многого не понимаю. А главное – почему такая американская жизнь для многих соотечественников становится целью и предметом зависти?

* * *

По приглашению лечу в Австрию на международный конгресс. В самолете предлагают прохладительные напитки, музыкальную программу. Чтобы не мешать остальным, у каждого свои наушники. Приносят обед. И вот, когда вкушаешь балычок, красную рыбку с лимончиком, глядишь в иллюминатор на заснеженные пики Альп, приходит мысль: «А не в раю ли я?» Когда в Альпах едешь по горным дорогам, поражает запах воздуха. Я такого благоухающего аромата не вдыхал за всю свою жизнь. В городе идешь вдоль Рейна: у каждого домика свой палисадник, усаженный цветами. И у каждого цветника свой букет запахов. Везде чистота, порядок. Тут я вспомнил наши подъезды и ароматы возле них и подумал: «Ну ведь можно же жить и по-человечески».

* * *

Помню, как в наш провинциальный театр приехал Евгений Павлович Леонов. В своем монологе об актерской судьбе он говорил о Владимире Кореневе, которого фильм «Человек-амфибия» вознес до небес, а потом целые десятилетия – полная неизвестность и невостребованность; говорил о мужестве Людмилы Гурченко, пережившей долгие годы безработицы после триумфальной «Карнавальной ночи»; наконец, о великих мытарствах Смоктуновского... А сколько еще было талантливых, промелькнувших, не доживших до своей популярности и наших дней: В.Дворжецкий, А.Кайдановский, А.Солоницын... И список этот можно продолжать и продолжать.

Я видел, как после встречи Леонов в джинсах, в дубленке, тяжело кашляя, устало поднимался по гостиничной лестнице. У меня сердце защемило от жалости: «Простудились, Евгений Павлович?» – «Да, наверное, в дороге», – отрешенно ответил он. И так не шли ему эти джинсы, и деньги он зарабатывал, мотаясь по окраинам, не для себя... А душа все еще рвалась ввысь. Правда, было это только на сцене, где он оживал, становился тем веселым и неутомимым бодрячком, которого все мы любим и знаем... Жизнь вне сцены была для него тяжелой и обременительной, вызывала усталость и никчемность... Вскоре после этой встречи не стало и его самого.

* * *

Мы забываем, что живем на земле временно: голыми приходим и уходим, не взяв ничего из этого мира. И чем сильнее цепляемся за блага, тем быстрее они от нас ускользают. Всю жизнь травим себя и детей разговорами о прелестях материального: покупаем машины, дачи, а потом страдаем от непонимания и одиночества, ища выход от безысходности...

* * *

Один актер другому: «Что ты напрягаешься? Почему все время поешь басом? Ведь ты же тенор». Тот обиделся. Через несколько дней встречаются. Второй: «Ты был прав. Попробовал петь тенором, легче стало. Что же, выходит, я всю жизнь пел не свою партию?!»

* * *

Только со временем я начал понимать необходимость благодарить Бога за все. Именно эта благодарность позволяет Богу делать жизнь щедрой и посылать тебе порядочных людей.

* * *

Впервые я встретил его год назад. На середине проезжей части он взялся за голову. Я понял: растерялся. Поспешил на помощь и помог перейти. И вот с женой мы снова застали его переходящим улицу, беспомощным перед несущимися автомобилями. Опять помогли, проводили до дому. Он пригласил нас в гости. Живет в общежитии, без элементарных удобств. Воду надо таскать самому. Всю жизнь один. Шесть лет назад ослеп от глаукомы. Год после этого беспробудно пил. Потом пить бросил, занялся музыкой, научился играть на баяне и сейчас демонстрировал нам свои успехи.

Когда стали уходить, он не хотел нас отпускать: «Так ведь дождь идет, может, останетесь?!» Мы обещали его навещать, но больше так никогда и не пришли...

* * *
Вот погоста логово, вот могилок ряд.
Языком итоговым липы говорят.
У креста облезлого встанешь, словно куст
С ягодой небесною, горькою на вкус...

* * *

Сутки в монастырской гостинице. В келье пока один. Вчерашний день в сознании крутится колесом обозрения. Над всеми картинками впечатлений главенствует ощущение: это когда-то со мной уже было. А к вечеру первого дня сел, обессиленный, под деревом монастырского двора, вблизи толпы экскурсантов, стремящихся к штурму врат трапезной, и затосковал от давно знакомого одиночества. Дурацкий вопрос забрался в голову: «Зачем я сюда приехал?» А ехал на встречу со старцем, который недавно преставился Господу.

На третий день моего здесь «подвижничества» батюшка из далекой Сибири привез на монастырские послушания своего прихожанина. Парню около 25. Как говорят, был трудным подростком, сидел за наркоту. Последнее время в числе таких же ребят жил и трудился у этого священника на подворье. Помогал в храмовой службе. Я обрадовался встрече с этим человеком, так круто переменившим свою жизнь. На мой вопрос, зачем ты вступил на иноческий путь, он ответил: «Хочу стать иконописцем. Для этого мне надо обретать опыт духовной жизни. А как дальше получится, на то воля Божия».

Втроем – вместе с ним и еще одним прибывшим на послушание-перевоспитание бывшим осужденным – мы трудничали в монастыре. Перед отъездом у меня появилась оказия уехать на день раньше. Я спросил мнение своих собратьев. Оба как один заявили: «А ты благословение у преподобного взял?» Мощи преподобного были еще закрыты для всеобщего поклонения, но я упросил монахов и приложился к святыне. Сердце наполнилось чувством новой радости.

До своей гостиницы от храма мы ездили на автобусе. Мои попутчики попросили водителя остановиться у святого источника. Пока они купались, к нашему автобусу подошла старушка и, почему-то обращаясь ко мне, попросила подвести ее до обители. Поразили не только чистые, юные глаза этой пожилой женщины, а ее смирение и кротость...

Разговорились. На мой вопрос, не монахиня ли она, услышал, что мирянка, духовная дочь одного известного старца с Украины, но последние десять лет часто подвизается в монастырях. За полчаса обратного пути до храма она рассказывала мне о тех обителях, где побывала, о святынях Абхазии, о своем духовном наставнике и его подвижничестве, об ангельских явлениях...

– Сестра, я с тобой будто в сказке побывал, – говорю ей на прощание.

– Так я последние десять лет и живу, словно в сказке.

Этот ответ меня поразил. Когда мы расставались, зазвонили колокола. Под звон колоколов я взошел на монастырский двор, где повсюду насажены цветы. От удивительных ароматов благоуханием наполнилась и моя душа, и я наконец-то почувствовал, что попал в цветущую сказку...

Игорь СТРАННЫЙ

назад

вперед