ПРИХОДСКАЯ ЖИЗНЬ
ПОШАТНУВШИЙСЯ КРЕСТ
Усть-немские храмостроительницыМожно жить
В стороне проплыли купола Ульяновского монастыря.
Мороз усиливался, так что пришлось снять в машине оледеневшие ботинки. Без них теплее. Кто-то из наших сказал, что в одной из деревень в этих местах поселился настоящий американец, каково-то в такую стужу ему?
В село Усть-Нем в верховьях Вычегды мы отправились в начале нынешней весны вчетвером. Кроме наших, Игоря Иванова и Жени Суворова, решился ехать с нами о.Макарий (Евграшин). Именно он когда-то поднимал в Усть-Неме приход, восстанавливал храм, оставив о себе добрую память. Поэтому еще вопрос, кто с кем ехал: он с нами или мы с ним.
Прихожанки ждали его с нетерпением. Нас тоже встретили с радостью, зная по газете. Первым делом поставили нашу обувь на русскую печь, потом усадили за стол, где были блюдо с пельменями, рыба, кисель, каша, шаньги, вино, варенье из тертой черемухи. Стали представляться.
Хозяйка избы Аксинья Романовна во время войны, будучи почти девочкой, дошла до Германии, чтобы пригнать оттуда лошадей.
Ия Егоровна, самая маленькая здесь, стала отцу Макарию второй матерью. Смущенно улыбается, очень застенчивая. Ни разу в жизни не была не только в городе, но даже в райцентре. За труд свой (а работает, сколько себя помнит) получила когда-то орден.
Кристина Александровна – ее ближайшая подружка.
Евдокия Кузьминична – самая молодая из бабушек – читает Псалтырь по покойникам всего района. Покойников много. Не всех можно отпеть: в деревнях – и здесь, и по всей России – убивают себя мужики один за другим. У Ии Егоровны сын утонул, муж застрелился. Разворовали его трактор, бригадир сказал, чтобы восстанавливал за свой счет. «Ничего, – сказала Ия Егоровна, – отдадим». Он посмотрел на нее, вышел в сени. Она следом. И так трижды. А четвертый раз не пошла. Пока не раздался выстрел. Вот почти все ядро общины отца Макария – храмостроительницы. Он одновременно и батюшка, и внучек этим старухам. Много теряют городские священники, никогда не служившие подолгу по глухим углам, где можно сродниться со своим народом.
Я обращаю внимание на самые странные подсвечники, которые до сих пор видел, жестяные, срезанные наполовину и наполненные песком банки из-под пива. Совхоз уже умер. Леспромхоз вечно реформируют, людей сокращают. Отец Макарий говорит растерянно: «Я не понимаю: столько леса вывезли на моих глазах, что можно всю страну, если не мир, обеспечить и мебелью, и заборами. А зарплаты нищенские. В какую прорву все это идет?»
До того как батюшку назначали сюда на приход, старухи виделись все больше на похоронах. Потом сдружились. Когда священник приходит в селение, вокруг начинают собираться люди, которые прежде только здоровались. Даже в самой крохотной деревне сейчас почти не общаются. Когда начинают восстанавливать церковь, что-то начинает меняться. Очень немногое, но все же больше, чем ничего. Теперь можно жить, а можно умереть. Прежде такого выбора не было.
Одиссея Аксиньи Романовны
Разговариваем.
– Пусть Аксинья Романовна расскажет, как в Германию ходила, – предлагает отец Макарий.
Это было летом 45-го. Спрашиваю:
– Почему вас послали в Германию?
– А-а? Сама пошла, добровольно. Сказали: кто хочет? И я пошла. Интересно было.
Это было 14 августа, несколько дней спустя после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Миллионы лошадей во время войны были угнаны со всей России на фронт, и вот потянулись ходоки в Германию за немецкими табунами.
Мама сказала Аксинье: «Куда ты? Пропадешь!» Она по нынешним меркам еще девочкой была. Но больно хотелось мир повидать. Пешком добрались до райцентра, оттуда по реке в Сыктывкар и дальше опять по рекам до Горького. Потом Москва, Литва, Пруссия. Шли по разрушенным краям, куда ни глянь – печные трубы торчат, все перерыто окопами, кругом воронки. В полуразрушенном блиндаже Аксинья нашла саблю, решив с ней не расставаться, и стала кавалерист-девицей.
Выдали им шесть десятков лошадей, дело за малым – перегнать табун через беспокойные земли. Двух коней запрягли в фургон, тронулись. В Литве подошли к ним однажды ближе к ночи «лесные братья», пять человек с автоматами, отняли троих лошадок. Самих не тронули. Потом наши солдаты несколько лошадей забрали, пришлось три дня искать, но нашли, вернули. Это были неплохие дни. Солдаты кормили девушек кашей. В остальное время питаться приходилось, воруя картошку с огородов. Пекли ее на кострах. Иногда выменивали на еду навоз.
Наконец добрались до станции, где получили вагон и сено, и спустя шесть месяцев, после того как покинули Коми, вернулись домой. Двух тяжеловозов оставили в Сыктывкаре, остальную часть табуна пригнали домой. Уточняю:
– В дороге молились?
– А-а? – не расслышала Аксинья Романовна.
– Молились в дороге-то?
– Матюгались.
Задумывается в смущении – что бы добавить? Наконец, вспоминает:
– Отец Димитрий меня крестил.
Речь идет о святом новомученике о.Димитрии Спасском.
Голоса с того света
Прежде чем стали служить в храме, община устроила молитвенный дом. Не сразу вспомнили, что он стоит на могилах. Собирались там, молились, пили чай, а Саша Рогов, один из прихожан, оставался на ночь караулить. Однажды Евдокии Кузьминичне тоже пришлось остаться, прикорнуть на диване. А ночью ее сбросило с него, да основательно.
Когда Евдокия Кузьминична опамятовалась, то увидела нечто страшное. К ней приближались две большие, до потолка, женщины. Стала молиться: «Огради меня, Господи, силою Животворящего Креста». Одна из великанш совсем, было, близко подошла, но, услышав молитву, развернулась и двинулась обратно вместе со спутницей. Дошли до двери и пропали.
Через месяц нечто подобное произошло и с Сашей Роговым, так что он потом всю ночь молитвы читал. Древние коми духи никогда по-настоящему не уходили из своей бывшей вотчины. Ждут часа, когда ослабнет молитва.
Евдокию Кузьминичну знают по всему району, зовут читать молитвы и псалмы над покойниками. Мама у нее была верующей, учила молитвам. По молодости стала ходить на похороны вместе со старушками, которые Псалтырь читали. Они Евдокию отметили: «Быстро схватываешь, учись». Теперь уже у самой несколько учениц.
Похороны, поминки бывают очень разные. К иной старушке позовет родня, а там ни одного верующего, никто не перекрестится. Евдокия Кузьминична спросит:
– Зачем позвали-то?
– А мать вроде как веровала, – отвечают.
Грустны эти семейства, есть ли им место в книге жизни? Соберутся, стоят мрачно, с каменными лицами. Обменявшись дежурными новостями, выпив, поев, расходятся, ничем больше между собою не связанные. И непонятно, кто мертвее – они или та старуха, которую засыпали землей.
Иное дело – верующие роды. Молятся все, даже дети, даже те, кто креститься не умеет, пытается что-то перстом неумело изобразить. И ведь не для одной проформы, а хорошо ему среди своих. Такие и в гости потом ездят друг к другу, и посылочками обмениваются. И не хоронят они, а провожают, в надежде, что удастся встретиться в лучшем мире.
– Очень добрые бывают, – говорит Евдокия Кузьминична. – Надо заметить, что деньги за это свое делание брать не принято, только продукты, оставшиеся после поминок, да и те для храма, если он есть. В перерывах между чтением слушаю простые истории про покойников, о трудной их жизни, а легкой в этих краях не бывает.
Не всегда похороны ставят точку в отношениях с мертвыми. Раз утонули сразу трое братьев на реке. Почитала над ними Евдокия Кузьминична Псалтырь, а накануне сорокового дня увидела во сне близ дома большого мужчину. «Иди, – говорит, – сюда». Евдокия в ответ: «Я к чужим мужикам не выхожу». – «Не бойся, – говорит пришлый, – я тебе ничего не сделаю». И пошли они дорогой, вокруг которой огонь пылает. Долго шли, наконец добрались до большой поляны, где стоит большой котел, откуда руки подымаются и раздаются крики. Среди страдальцев один из утонувших братьев – Константин – молит передать жене и дочери Катюше, чтобы помогли.
Проснувшись, Евдокия Кузьминична не сразу решилась передать эту просьбу. Но потом сказала. И стала жена Кости с дочерью за него хлопотать, молиться, поминать и в годовщину смерти, и в дни рождения покойника.
Надо сказать, что община вокруг отца Макария и его дружба с бабушками начались не сразу. По приезду он сколотил из разбитой мебели престол, натянул занавески. Денег не было ни копейки, пришлось занимать. Взял в долг в Сыктывкаре евхаристический набор и начал служить. Между прихожанами в то время отношения были слегка натянутые: те, что помоложе и пообразованнее, не сошлись во взглядах на восстановление храма со старушками. Но литургия начала людей потихоньку сближать, хотя не всегда мог батюшка на исповеди разобрать, о каких грехах идет речь. Самые древние говорили о чем-то с печалью на коми, не зная русского. А потом начался перелом в его отношениях с общиной.
Заболела Мария Тимофеевна – хранительница православных преданий в здешних местах, славная наставница. Она и праздники церковные не давала устьнемцам забывать, и похоронами ведала. Но вот земная жизнь ее подошла к концу, и отец Макарий отправился Марию пособоровать и причастить. Помочь ему взялись Кристина Александровна, Ия Егоровна и еще несколько бабушек. Батюшка исполнил, что должно, а через несколько дней пришлось провожать Марию Тимофеевну в последний путь. Все это требовало хлопот, и о.Макарий сблизился с прихожанками. Лишившись наставницы, они тем охотнее к нему прилеплялись, да и разглядели в батюшке своего человека – искреннего и доброго.
Вот с этого момента и можно вести отсчет восстановления храма.
Больше всех сблизился отец Макарий с Ией Егоровной, которая искренне, со слезами ему исповедовалась, и открылось ему, что сердце у нее чистое и нет в нем неправды. Запало батюшке в душу и имя ее, красивое, и то, что она, такая маленькая, на маму его похожа. Стала при храме и сторожем, и истопником, стирала, прибиралась, ухаживала за отцом Макарием, когда он болел. А ведь была еще и дома работа, например, зимой на лыжах за водой сходить на реку. И до храма добраться от ее деревушки тоже не один километр, а все пять, пожалуй.
Пенсию Егоровна свою тратила на церковь почти всю, оплачивая и телефон, и свет. Отец Макарий дрова колоть, она – за ним. Вместе потрудятся, пойдут чай пить. Помолчат вместе, но хорошо помолчат, душевно, – снова за работу. Нужно священнику уехать – пойдет с ним на трассу, а это путь неблизкий, поможет машину поймать и потом глядит вслед, провожая в неведомый ей Сыктывкар.
Когда батюшке пришла пора уезжать, все звал ее с собой – в город. Она не решилась, а все равно приятно, что есть на земле родной человек, посланный Богом вместо погибших мужа и сына.
Колка дров вдвоем
От Троицкого храма – одно название да стены. Там был маслозавод, после которого остались груды мусора, агрегатов и непонятных перекрытий. Не было ни купола, ни крыши. В алтаре большая яма, а в ней лед да опилки. Одна из прихожанок – Марфа – рассказывала, как маялась, когда приходилось бывать в храме во времена размещения здесь предприятия. Перед тем как войти, просила у Бога прощения. И внутри люди старались не ругаться, что нелегко давалось, и вести себя как подобает.
Но вот пришло время, когда все с головы на ноги начало становиться. Опилки и обломки стали к реке носить, жечь на листе железа. Останки оборудования завод вывез. И дело сдвинулось, и все дальнейшее было «долгим, непрекращающимся чудом», как говорит батюшка. Любая трудность разрешалась очень скоро. Помогали все – несли доски, гвозди, кирпичи... Мужики приходили бесплатно полы стелить.
Но недужные и немощные бабушки были, конечно, впереди всех. Перед глазами отца Макария стоит картина: Кристина Александровна вся в белом, чтобы оводы не кусали, косит траву, рядом с ней дети, а у нее их двенадцать, внуки, племянники, тоже трудятся. Но случилась оказия, общине выделили машину, и нужно было ехать в лес мох собирать. Кристина Александровна отставляет косу – и в путь, в чем была. Целое лето рвали этот мох для храма, щели затыкать.
С Кристиной Александровной потом еще вот какой случай вышел. Выносили зимой мусор из храма, потом пошли чай пить, а она задержалась. Наконец приходит запыхавшаяся, растерянная. «Что случилось?» Оказывается, поскользнулась и полетела с обрыва, а в нем метров двадцать. Хорошо, что снега много было, скатилась по нему и обошлось без сильных ушибов и переломов.
Таскали старухи усть-немские бревна и брусья неподъемные, поднимались по лесам под купол, словно белки, забывая о больных ногах. Или не забывая. Но после десятилетий каторжного, неблагодарного труда впервые трудились они с радостным чувством, что создают что-то красивое и нужное их душе.
Потом собирались за столом и беседовали о божественном. Во главе стола – батюшка, если дети были, для них что-то читали, да и сами слушали затаив дыхание – это, детское-то, и было самым интересным.
Еще устраивали спевки, и это тоже было очень занимательно. Церковные песнопения, правда, еще до отца Макария разучили, иные помнили их еще с довоенных времен. Знать-то знали, да только был тут один казус. Что ни запоют – все на народный манер: и музыка своя, и слова не все правильные. Переучить было очень сложно, ведь все свое, освященное «традицией». До конца, конечно, этого изжить не удалось, так и осталось – серединка на половинку, довольно было, что грубых нарушений не стало. Но оно, может, и к лучшему. Пение было похоже на знаменное, как у старообрядцев, мужчины и женщины в один голос, безо всяких эмоциональных всплесков и чувственности, молитвенно, просто.
Пошатнувшийся крест
«Не верили мы, что так быстро обустроим храм», – говорит отец Макарий. Но вот наступили дни увенчания трудов. В один из них решили поднять крест на колокольню.
Взялись вчетвером: батюшка, юноша по имени Олег, Надежда из соседнего поселка Югыд-яг и верная Ия Егоровна. Крест тяжелый, обитый жестью. Можно было подождать, но приближался престольный Троицкий праздник и очень хотелось сделать дело. Намучались как – словами не передать, но молитвами себя как-то поддерживали. Работа шла к завершению, когда вышло то, о чем до сих пор думать страшно. Качнулся крест, вырвался, и нижним его концом должно было смести и иеромонаха Макария, и Олега, и Надежду, а это – верная гибель. Но крохотная Ия Егоровна вместо того, чтобы инстинктивно отшатнуться, спасая себя, сделала прямо противоположное. Бросилась вперед, воздев руки, и приняла удар на себя. Руки слабые, многое ли могли сделать, и прямо на голову пришелся крест. Ия Егоровна, однако, устояла.
Крест они в тот день на куполе все-таки укрепили. Ему долго там теперь стоять, бросая солнечные блики на поселок, и виден он будет издали еще много лет спустя после того, как уйдут вереницей, словно стая птиц, из жизни усть-немские старухи и забудутся их имена.
В.ГРИГОРЯН
Усть-Куломский р-н, Республика Коми
Фото И.Иванова.
 | назад |
| вперед |  |
