На выходе я натолкнулся на Игоря, который разговаривал с каким-то пожилым человеком в толстых роговых очках, при галстуке и в кожаной кепке, как у Лужкова.

– В одном журнале было написано, что «грачи прилетали» вовсе не сюда, не к этой Воскресенской церкви, а куда-то в Ярославль, – объясняет Игорь. – Приводилась даже фотография храма, который точь-в-точь походит на церковь, что на картине Саврасова.

– Ну, это вы, журналисты, сами проблемы выдумываете, – пожимает плечами собеседник. – В Третьяковской галерее висит картина «Грачи прилетели», и на ней рукой автора в левом нижнем углу написано: «1871. с.Молвитино. А.Саврасовъ». Молвитино – так до 1939 г. Сусанино называлось. Чего тут спорить?

– А как вы относитесь к версии, что Сусанин – выдумка официозных историков, стремившихся утвердить «народность» монархии? – встреваю я в разговор. – Мы перед поездкой полистали разную прессу...

– Это все из той же серии. Есть реальный документ – жалованная грамота дочери и внукам Ивана Осиповича Сусанина. Спрашивается, зачем царю Михаилу Федоровичу какую-то крестьянскую семью осыпать невиданными милостями? Род Сусаниных «навечно» наделялся землей из царских родовых имений, а также был освобожден от крепостного права, от налогов на землю, от призыва на военную службу и даже от участия в тушении пожаров.

– Но современные историки приводят такой факт: жалованная грамота была выдана только через шесть лет после предполагаемой гибели Сусанина. Странная задержка, согласитесь.

– Да, читал я, у создателей «сенсаций» это основной аргумент. Но что тут странного? Все эти шесть лет в польском плену находился отец царя Михаила Романова – Патриарх Филарет. И только когда в июне 1619 года его вызволили из плена, обменяв на какого-то польского полковника, молодой царь совершил паломничество в в Домнино. И вот тогда он услышал от священников о подвиге своего верноподданного.

Конечно, могут быть разные версии, даже в народном предании есть нестыковки: наша бабушка-сказительница из деревни Деревеньки одно вспоминала, старичок Шуйский из Домнино чуть другое сказывал. Но все же основа их сказаний одна и та же: Сусанин завел в болото отряд поляков, погубил их и сам погиб. Это подтверждается документальными свидетельствами и даже «вещдоками».

Была, скажем, такая история. В двух километрах от болота в деревне Ивашево в 1988 году один мужик сносил дом. И под русской печью в ряже – в бревенчатом срубе, заполненном камнями, – нашел старинную саблю. Участковый милиционер Ломов, тоже ивашевский житель, узнал про это и пришел посмотреть на «холодное оружие». Он сразу увидел, что это нерусская сабля, редкость, и реквизировать ее не стал, а купил за естественную русскую меру – бутылку водки. Позже она была отнесена в музей, ее отправили в Москву, и специалисты установили, что сабля польская и относится как раз к семнадцатому веку. То есть поляки однозначно здесь были.

– А, может, эту саблю какой-нибудь крестьянин прихватил, будучи в ополчении Минина и Пожарского, а потом спрятал трофей? – усомнился Игорь.

Въезжаем в Домнино, и первое, что бросается в глаза, – совершенно обновленной выглядит Успенская церковь; второе – прямо напротив храма появился желтенький бревенчатый дом – трапезная «Вотчина Романовых». Старательно сделано. Это то самое заведение, которое нам было не очень радужно представлено как «столовая». Где-то неподалеку расположился музей набивных чучел – тоже придумка здешнего жителя.

К каждому времени приходится по-своему прилаживаться. Нынче время торговое – трудно русскому крестьянину к тому приспособиться, чтобы не руками, а сметкой зарабатывать, – а приходится, «такова жизнь», как сказал наш проводник-музейщик Смирнов. Он сам же привел пример: когда мы спросили его, как произошло название села, предположил, что Домнино – от слова «домна». «Село стоит на краю болота, и, наверное, оттуда раньше добывали железную руду. Когда Минин и Пожарский всюду рассылали грамоты с призывом собирать войска, чтобы выгнать поляков, то писали, что из болот в каждом воеводстве надо добывать железную руду, ставить маленькие домны и плавить железо, ковать копья, секиры. Возможно, в ту пору Домнино и было переименовано».

Точно! Вспомнил я Железный Борок, в котором мы были накануне, – там ведь тоже железо плавили. Вот была эпоха, когда нужда возникла крестьянам преобразоваться в металлурги, – и что ж, занялись новым делом. Потом наступило время, когда стало трудно прокормиться от земли, – тогда в Молвитино и окрестных селах стал развиваться шапочный промысел. Шапочники-отходники отправились в российские столицы на заработки, и немало преуспели. Испортил город местных мужиков? Вместо рассуждений вот пример. 4 апреля 1866 года террорист Каракозов в Летнем саду Петербурга покушался на императора Александра II. Спас государя не кто иной, как… житель Молвитино, шапочник-отходник Осип Комиссаров – он ударил Каракозова под локоть, и пуля просвистела выше головы государя. Так-то вот.

И теперь, видно, нужда смутных времен требует очередной «перековки».

Подъезжаем к зданию бывшей церковно-приходской школы, построенной еще в конце XIX века Александровским православным братством. Долгое время здесь располагалась школа, но Домнино не избежало общей судьбы северных сел – захирело, молодежи нет, школу пришлось закрыть.

Трудами матушки Ангелины, уже знакомой нашим читателям настоятельницы Макариево-Писемской обители, здесь было устроено монастырское подворье. Теперь вместо скромной оградки – высокий забор, в котором то ли по недоразумению, то ли сознательно не сделали калитки – имеется только въезд для машин. Подождали. Но, как оказалось, только с виду забор страшновато-недоступен: тронули ворота – открыто.

Вокруг никого. Цветочки, грядки, укрытые пленкой. Кривенькие яблони. Голубенький балкончик. Нас встречает игуменья Феофания, усаживает за большой стол в трапезной, за которым могло бы разместиться человек тридцать. Но на подворье пока восемь сестер. Садимся с краю. «Вам со сливками?» – спрашивает матушка той непередаваемой приветливо-ровной интонацией, к которой все никак не могу привыкнуть, попадая в этот мир из своего, полного страстей и суеты.

От матушки узнаем, что теперь здесь уже не подворье Макариево-Писемского монастыря, как это мы застали 9 лет назад, а начаток самостоятельной женской обители во имя Царственных страстотерпцев. Становлению его помогает Пахомие-Нерехтский монастырь.

– Наверное, со своего обширного хозяйства вы Пахомиев монастырь обеспечиваете, вам же самим столько не надо? – делаю я предположение, но невпопад.

– Что вы, наоборот, матушка настоятельница нам оттуда всем помогает, людей на помощь присылает. Продуктов нам, действительно, столько не нужно, но поскольку нам не на что жить, молочко продаем…

– Это возможно ли – сочетать просветительскую работу на туристической тропе с крестьянским хозяйством? Сестрам, наверное, в пять приходится вставать, чтоб коров подоить?..

– Даже раньше... Конечно, сочетать тяжелую работу на ферме и собирать информацию о Романовых трудно, это послушание не для всех. Мы пока еще мало знаем, но, думаю, с помощью Божией устроим так, что будет у нас много интересных материалов.

– Вообще, можно ли туристам свидетельствовать о Христе? – интересуется Михаил.

– Смотря какие туристы. Бывают группы, похожие на паломнические, очень хорошо все воспринимают, в храм заходят. А бывают такие, которые в сторону храма даже не смотрят: посетят трапезную, в крайнем случае музей чучел.

– А для монастыря что лучше – когда многолюдно или уединенно? – гнет Михаил свою линию.

– С точки зрения духовной жизни, лучше в одиночестве. Но чтобы монастырь жил и развивался, паломники – благо: и поработают, и благодетели среди них, может быть, найдутся.