ВЗГЛЯД
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО РУСИ С FATHER SERAPHIM’ОМ
«Держи свой ум во аде и не отчаивайся»
|
То, что Father Seraphim не говорит по-русски, первым выяснил Игорь, как только мы взошли на борт речного теплохода «Александр Грибоедов», чтобы отплыть в паломническое плавание по православным святыням Русского Севера. Из Москвы в град святого апостола Петра.
Игорь был «не сильно, но выпимши»: у него на днях умерла теща, вот он и выпивал горькую, тщательно завивая свое горе веревочкой.
Итак, приступив к иеромонаху из православного Троицкого монастыря Джорданвилля (США) Father Seraphim’у, носителю длинной седой бороды, серебряного наперсного креста поверх черной рясы и круглых очков, не скрывавших по-детски радостный и удивленный взгляд, Игорь – простая душа – взялся нелицемерно излагать свои беды.
Отец Серафим слушал Игоря не перебивая. Легкая улыбка и плавно бегущие шерстяные четки в руке выдавали в нем опытного делателя умной молитвы.
Наконец, Игорь перестал стенать и начал вопрошать ответа у батюшки.
– No Russian, – ответил о.Серафим.
– Как это «ноу рашен»? – не поверил Игорь. Удивился: – А зачем крест тогда на себя надел?
Действительно, необычно: православный священник, а по-русски не говорит.
* * *
На теплоходе были и другие священники из Русской Православной Церкви За Рубежом – потомки белоэмигрантов, свободно говорившие по-русски. В основном из Европы и США, прибывшие в паломническое путешествие со своими чадами и прихожанами.
Общаясь, мы с удовольствием узнавали, удивляясь, что мы одна семья, только разделенная историческими невзгодами. У нас один Бог, одни святые, одни православные интересы.
Мы, местные русские и зарубежные русские, много говорили о любви к Родине – о России. Только они, как мне показалось, любят Россию как собирательный образ, некий Китеж-град, а мы, местные, просто здесь живем.
Нам это не мешало общаться, но проводило некоторую невидимую, а порой и видимую грань.
Однажды в разговоре со своим соплавателем – новым знакомцем из Нью-Йорка – я сказал, что каждый день мы молимся словами 50-го Псалма «...и да созиждутся стены Иерусалимские». Сегодня евреи со всей географии съезжаются в Палестину, теснят там арабов, созидают стены своего земного Иерусалима. Мы же, духовные наследники небесного Иерусалима, живя в России и на чужбине, своих российских стен не созидаем.
Вопрос: приедете ли вы, православные, в рассеянии сущие, на свою истинную Родину, и станем ли мы соработниками? Раньше вас, наших братьев за рубежом, пугали КГБ, КПСС, гонения на Церковь. А теперь что нам мешает соединиться?
После смущенного молчания я получил ответ: загородный дом, успешный бизнес, блестящие перспективы карьеры в Америке.
* * *
В долгом путешествии, находясь в замкнутом пространстве парохода, люди быстро знакомятся. Совместное участие в литургической жизни, наземные экскурсии в православные монастыри и храмы, поклонение величайшим русским святыням, совместные трапезы, за которыми епископ Амвросий Женевский благословлял нам «ястие и питие», создавали ту благодатную духовную атмосферу, при которой православные сердца начинают теплеть и непринужденно раскрываться навстречу друг другу.
Простота, смирение, кротость о.Серафима, а самое главное, его неподдельная любовь к моему любимому русскому святому Силуану Афонскому (Житие которого, в изложении иеромонаха Софрония (Сахарова) я взял с собой в рейс) пришлись мне по сердцу.
Насколько позволял мой слабый английский язык, мы общались с заморским батюшкой, часто обсуждая фразу, сказанную св.Силуану Самим Господом: «Держи свой ум во аде и не отчаивайся».
Целиком цитата звучит так: «И вот однажды сижу я в келии ночью, и бесы нашли ко мне – полная келия. Молюсь усердно – Господь отгонит их, но они снова приходят.
Тогда встал я, чтобы сделать поклоны иконам, а бесы вокруг меня, и один впереди. Так что я не могу сделать поклона иконам, а получилось бы, что я ему кланяюсь.
Тогда я снова сел и говорю: «Господи, Ты видишь, что я хочу Тебе молиться чистым умом, но бесы мне не дают. Скажи, что я должен делать, чтобы они отошли от меня?»
И был мне ответ от Господа в душе: «Горделивые всегда так страдают от бесов».
Я говорю: «Господи, Ты Милостивый, знает Тебя душа моя, скажи мне, что должен я делать, чтобы смирилась душа моя?»
И отвечает мне Господь в душе: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Великую пользу получил я от этой мысли: ум мой очистился и душа обрела покой. Я стал делать, как научил меня Господь, и усладилась душа моя покоем в Боге».
Father Seraphim толковал мне духовную мудрость Афонского старца, и я чувствовал духовную радость, «услаждая свою душу покоем в Боге». Он же поучал меня, как бороться с гордостью – матерью грехов человеческих, для чего непременным условием является почитание самого себя хуже всех людей.
Ведь мыслить себя в аду – держать свой ум во аде – это нечеловески трудная задача. Это даже не мысль о смерти, а мысль о загробных вечных мучениях, т.е. когда человек в мыслях добровольно предает себя геенскому огню – он тем самым очищается, а бесы от него отступают, ибо с таким человеком рядом им делать нечего, он им делается не по зубам.
Отец Серафим очень хорошо рассуждал о смирении, о Божьей Воле, которую человек должен искать; о том, для чего даются человеку невзгоды, страдания и болезни.
Все это очень перекликалось со словами святого Силуана Афонского: «Иной много страдает от болезней и бедности, но не смиряется. И потому без пользы страдает. А кто смирится, тот всякою судьбою будет доволен, потому что Господь его богатство и радость, и все люди будут удивляться красоте души его».
Глядя на о.Серафима, я начинал буквально понимать значение слов «удивляться красоте души его»!
Совершенно очевидно: Father Seraphim очень набожный человек. Монах. Я к нему присматривался некоторое время, внутренне ожидая подвоха – ведь он иностранец – разве ему понять красоту русского православия?
Но нет. Все в нем: и как он молился (правда, по-английски) и крестился, и как благоговейно прикладывался к святым иконам и клал земные поклоны перед мощами святых Божьих угодников во святых местах, – все говорило о его твердой, крепко укорененной православной вере.
* * *
В числе других мы посетили Свято-Троицкий монастырь, где покоятся нетленные мощи русского «новозаветного Авраама» – тайнозрителя Святой Троицы – Александра Свирского.
В английском языке нет понятия и точного перевода русскому слову «мощи». Есть слово «relics» – «останки, прах мертвеца». Останки есть останки. Неживое тело умершего человека. Разве можно благоговейно лобызать «останки»? В английской, западной религиозной традиции это совершенно невозможно. А у нас?
Сама возможность приблизиться, посмотреть на мироточащие благоухающим миро ступни святого, который умер почти 500 лет назад (чудо! лежит, будто вчера заснул); благоговейно приложиться к раке святого угодника Божьего и молитвенно обратиться к нему о помощи – честь и великая награда православному паломнику!
Но вы бы видели, как радовался Father Seraphim, когда я перевел ему (как сам понимаю) значение слова «мощи» – мощность, слава, сила, неисчерпаемая энергия, помощь. Он сказал, что сердцем это чувствовал, а я лишь подтвердил его догадки.
* * *
А плавание между тем шло своим чередом.
В памяти запечатлелись необыкновенной красоты закаты – пламеневшие в небесах пожары, с размахом, буйно пожиравшие голубую синь неба, оставлявшие по себе пепел ночи, как бы прикровенно намекая нам о той невидимой брани, которую ведут Черные силы Зла с Небесным Воинством в человеческом сердце. Нам доводилось встречать на мокрой от обильной росы палубе тихие, нежно розовые восходы – предвестники дневного пекла – отражавшиеся в густой, заштилевшей влаге так, что временами от долгого, кружащего голову смотрения на воду начинало казаться, будто бы пароход скользит уже и не по воде, а по самому небесному склону.
Эти восходы родили в душе некоторую радостную надежду, которая, по мере усиления солнца, переходила в совершенную уверенность того, что жизнь наша вскоре счастливо исправится и впереди нас ожидает что-то несравненно более светлое и доброе, чем было до сих пор. И даже мысль о смерти в тот момент не казалась такой уж зловредной, ибо жизнь за гробом – жизнь будущего века – в эти минуты представлялась такой же умиротворенной и тихой, как и сама природа, по милости Божией окружающая нас.
Хорошо бы, конечно, попасть в рай – да, поди, грехи не пустят. Прежде надо искренне покаяться, и, если Господь попустит, станем жить со святыми по небесным законам, в преображенном теле.
* * *
Необъятна ширь Русской земли. Сердце переполняется любовью и гордостью за наших предков. Не поленились и не поскупились прадеды. Вон сколько Святорусской землицы собрали и нам в удел оставили! Всё наше. Хоть три года скачи – никуда не доскачешь! Невозможно оторваться оком от красоты, которая окружает нас. Невозможно отделить эту красоту от русского сердечного устройства – срослись мы с ней всем своим нутром, сроднились, усыновились ей.
Я несколько раз слышал, как иные грамотеи, причмокивая, смакуют слова Ф.М. Достоевского: «Широк русский человек, я бы немного его сузил», которые обычно произносятся в зловещем для русских людей смысле.
Что же, русского, действительно, можно сузить: отнять язык, залить липкой патокой «свободы» ему глаза и уши, да и саму голову – как высшую цель сужения – можно оторвать.
Но КАК сузить Русскую Природу? Как сузить ее Божественную Красоту и Величие? Как сузить ее значение для русского сердца? НИКАК.
* * *
День разгорался.
Что нас окружало? Солнце. Свобода. Раздолье. Простор небесной лазури. Простор воды в голубых, похожих на моря, озерах. Манящие изумрудные дали полей и холмов, расстилавшихся вдоль берегов великих русских рек и небольших речушек. Близкая – кажется, рукой можно дотянуться, – густота непроходимо-лесных берегов в рукотворных реках Беломорканала.
Вот через эти узкости каналов «грамотеи» и сужали русского человека. Сколько тысяч православных здесь «сузили»? Сколько белых русских косточек разбросано неприбранными по берегам? Един Бог только ведает...
* * *
Сколько красот, сколько святынь Господь Бог сподобил нас повидать в том плавании! Это: монашеский остров Валаам, Кижи, Углич, Ярославль, Кострома и много других святых мест. Только в граде святого апостола Петра мы провели три полных духовных впечатлений дня.
Но вот подошло время расставаться с Father Seraphim’ом и остальными заморскими друзьями. Мы возвращаемся в Москву из Питера разными поездами, которые должны подойти к одной платформе, но с противоположных сторон.
Поезда запаздывают. Наш – почти на час, а другой, в котором должен ехать о.Серафим – на полчаса.
Пассажиров с багажом и провожающих скопилось на вокзале великое множество. Сбившись в одну плотную толпу, мы, очевидно, напоминали жалко блеющих овец без пастыря, которых некий идольский жрец собрал в одном месте, уготовляя для ритуального заклания.
Последний раз я беру благословение у Father Seraphim’а. Грустно улыбаемся друг другу – жалко расставаться. Авось, Господь приведет еще свидеться.
Наконец, прозвучало объявление, что запаздывающие поезда подаются под посадку. Народ встрепенулся, заколыхался, как бы раскачиваясь, и, разом собравшись, пошел вперед, как в атаку на врага. Скрип тормозов двух одновременно прибывающих поездов, лязг вагонных буферов, шарканье ног, ругань и крик повисли в плотном воздухе, сливаясь в оглушительный рев. Началась суматоха и давка.
У меня был третий вагон со стороны локомотива, и я, обремененный двумя тяжелыми сумками, рванул что было сил, пробиваясь вдоль перрона к своему вагону. Один раз я споткнулся о чью-то коляску с поклажей, больно подвернув ногу. Чуть было не упал под ноги разъяренной, на грани истерики, толпы пассажиров и визгливых провожающих. Удержался. Прихрамывая, побежал дальше. Меня теснили, пихали и толкали со всех сторон. И я, наверное, пихался и толкался, ясно представляя себе, чем может обернуться медлительность и деликатность при такой посадке в поезд.
А именно. Вот поезд тронется без меня. Я пойду скандалить в кассы, мол, дайте мне другой билет. Лето. Билетов в кассе нет. Кассирша будет говорить, что за новый билет нужно платить заново, и в том, что я не уехал, виноват только я сам. (Мол, сам дурак.) Я же буду настаивать, чтобы они оплатили мой новый билет, так как поезд положено подавать под посадку за 30 минут до отправления. Буду приводить какие-то статьи законов, случаи из жизни и т.д.
Конфликт интересов – обычное дело. Кассирша вызовет прикормленную вокзальную милицию. «Менты», чтобы я не отвлекал ее, изобьют меня своими «демократизаторами» и повлекут в обезьянник, где мне предстоит пробыть до следующего утра, пока не придет майор. В лучшем случае – если смогу сразу откупиться – меня не будут больше бить и вышвырнут на улицу с другой стороны вокзала, с наказом больше не попадаться на их зоркие ментовские глаза. В худшем... Б-ррр. Об этом даже страшно думать.
* * *
Итак, только я успел забежать в свое купе, как поезд медленно тронулся, плавно набирая ход. Я поглядел на часы – состав простоял ровно 5 минут у перрона.
Слава тебе, Господи! Успел!!! Есть чему порадоваться.
На протяжении всей посадки и позже, когда свет в купе поезда уже потушили и мои попутчики стали храпеть на все лады, я неотступно думал: «Почему все у нас, у русских, в жизни как-то не складно получается? Не гладко и сладко, а кувырком? Поезда опаздывают, самолеты взрываются, города зимой замерзают, подводные лодки тонут? Под ногами богатства валяются, а народ нищенствует? Как это вместить? С одной стороны, столько чистых православных людей вокруг: монахи, священники, благочестивые миряне, а с другой – запойно пьющий народ, жестокий и бездушный, ни на что доброе не способный».
И лишь когда я вышел в прохладный ночной коридор, чувствуя, что не засну в духоте купе, открыл книгу иеромонаха Софрония об отце Силуане Афонском, я понял причину наших нестроений и Божий замысел о нас, русских людях, высказанный устами святого старца: «...тут совсем другая причина, а не то что неспособность русских. Русские люди первую мысль, первую силу отдают Богу и мало думают о земном; а если бы русский народ, подобно другим народам, обернулся бы всем лицом к земле и стал бы только этим и заниматься, то он скоро обогнал бы их, потому что это менее трудно».
Понял я: русские люди не могут, да и не должны жить без Бога.
Как обездоленный младенец ищет мамкину титьку и не находит, так и обезбоженный народ ищет правды Божией и не находит. От этого все зло. От этого вся скорбь.
Пьет народ, безобразничает, ибо не может примениться, не видит смысла смотреть лицом в землю, веками наученный смотреть в Небеса.
Скучно народной душе без Бога. Вот и причина «безпричинной» русской тоски, толкающей русского человека к распутству и самоубийственному пьянству.
В богатстве без идеи для русских нет смысла, а значит, и нет правды. И никакой призыв наших вороватых правителей «Обогащайтесь!!!» здесь не поможет, не оздоровит и уж, конечно, не исправит русскую жизнь.
Их гнилая заповедь «прежде всего ищите, во что одеться, что выпить и чем закусить» и иная, ей подобная, «возлюби самого Себя» оскотинивают, духовно убивают русских людей.
Русская Жизнь без Бога теряет смысл... Затухает.
Что-то, конечно, делается, но все – без души. Тяп-ляп, абы как.
В чем широта русского человека? В его душе, в ее богоискательной сущности, особой, надмiрной духовности. Вот эту душу и «сужают» наши властители – вытаптывая из нее все живое, поганя, загаживая ее соблазнами века сего.
Как пионеры в лесу тушили костры, затаптывая и заливая их зловонной жидкостью, точно так же и пионерские деды гасили огонь Христовой Веры в русских людях. Старались ни одного уголька горящего, ни единой искорки не пропустить.
Что наделали!
«Се, остается дом ваш пуст». И в доме в том – темнота.
Есть одно место, где нет Бога, – это АД.
* * *
Наш поезд рано утром прибыл в Москву. Меня встречал мой друг на просторном автомобиле. Как хорошо, подумал я, было бы увидеть в последний раз отца Серафима, встретить кроткий взгляд его ясных глаз, взять его благословение и прокатить его по пустой, еще спящей Москве, вместе любуясь величием и красотой храмов, древних кремлевских стен!
Я вернулся на перрон.
Вскоре, после бессонной ночи засыпая на ходу, еле-еле подполз и замер у чугунных кнехтов питерский поезд. Из его змеиного чрева густо повалил пестро, по-летнему одетый народ.
Скажите, разве может лицо ангельского чина – монах – смешаться с толпой? Затеряться?
Никогда. Монаха, белобородого кроткого ангела в черных ризах, видно за версту.
Наконец, почти все люди прошли. Перрон опустел. Я бросился на поиски Father Seraphim’а. Его нигде нет. У его попутчиков мне удалось выяснить, что когда началась давка и теснота при посадке в поезд, о.Серафим сильно разволновался, с трудом выбрался из толчеи и ушел куда глаза глядят. Только его и видели.
Сие не укладывалось в голове! Как?! В незнакомой стране, в незнакомом городе, не зная ни одного слова по-русски, бросить все – поезд, вещи, русскоговорящих американских спутников – и уйти в никуда? Невероятно! Сердце сжалось болью и тревогой за о.Сеарфима.
Беспокойство и растерянность сменилось желанием действовать. Так. Надо ехать обратно в Питер. Искать своего батюшку, выручать его из беды. Ведь он там один. Один! Совсем один, как космонавт в открытом космосе!
Чуть позже пришло трезвение. Как это? Божий человек может быть один?
Как это? Иеромонах с серебряным наперсным крестом может быть один? А Господь на что?
* * *
Весь день случившееся не шло у меня из ума – тревога о нем заботила меня, все валилось у меня из рук. И уже ночью, когда я стал забываться сном, мне вдруг стало ясно, что наша ежедневная жизнь с ее неустроенностью, ежедневными бытовыми проблемами, толкучкой на вокзалах, взрывами жилых домов и метро, явным отсутствием перспективы выживания русского населения и его упорной борьбой за жизнь для иностранцев кажется адом, в котором жутко пробыть даже несколько минут. Бедный Father Seraphim! Какой, видимо, ужас он пережил на вокзале, когда обезумевшие пассажиры во время посадки начали его плющить со всех сторон! Как позже выяснилось, увидев все это, он просто отправился обратно на пароход и, как ни странно, не зная русского, благополучно проделал обратный путь.
Одно дело – любить милый сердцу иностранца Китеж-град, с его лубочными золотыми крестами и церковными главками, матрешками и балалайками. И совсем другое дело – растерзанная, с вывороченными кишками Россия, где против русских людей ведется война на поголовное истребление. А мы, русские, в этом аду живем и не отчаиваемся. Не желаем умирать, как того от нас требуют терминаторы-«сузители». И всё тут... Страдаем, но терпим боль. Ибо сказано, что до конца претерпевший спасется.
Слова св.Силуана «держи свой ум во аде и не отчаивайся» очень хорошо понимаются после того, как «подержишь свое тело во аде и не отчаешься».
Наверное, нельзя нам сразу в духовное, «умственное» перескочить через непонимающую, неподготовленную к страданиям плоть. Иначе и гудение адского огня, и прочее, что окружало святого Силуана Афонского, – все будет игрой ума, суетой сует и томлением духа.
И сказал тогда я себе: «Слава Тебе, Господи, за премудрость Твою! За жесткий выбор, который Ты даровал Своему русскому народу: быть ли со Христом и наследовать жизнь вечную или быть без Христа и идти в геенну огненную. Аминь».
Мирослав ГРИШИН
г.Люберцы Московской обл.
 | назад |
| вперед |  |
