ПАЛОМНИЧЕСТВО
ЛИСТАЯ СТАРУЮ ТЕТРАДЬ,
или Тем же маршрутом девять лет спустя
(Продолжение. Начало в №№ 495-496)
Сусанино и сусанинцы
Из путевых заметок И.Иванова:
В поисках дома священника от Воскресенского храма-музея идем через торговую площадь, на которой некогда стоял памятник Александру Второму (едва ли не единственный подобный сельский монумент в России) – и далее под гору. Там в старину располагалась старообрядческая молельня, потом на ее месте возвели деревянный храм, а в 1876 году чуть ближе к вершине сусанинской горы поставили каменный Покровский единоверческий храм (на фото слева). Стал он четвертым в селе – в нем-то нынче и разместилась православная община поселка. А потом еще один храм в Молвитино возвели – стало их пять – это в селе с 250 дворами! Представить трудно себе, что население одной городской пятиэтажки способно содержать священника и весь причт, а также благоукрашать целый храм!
Недаром бытовала на Волге такая поговорка: Ярославль богат князьями, а Кострома – церквями. Впрочем, такое изобилие храмов было не только на Костромской земле. Вот какая мощь была в русском народе! А что теперь?
С этого и начал разговор с отцом Николаем.
– Сейчас в Сусанино у православных один Покровский храм, а если приходу передадут-таки Воскресенскую «саврасовскую» церковь? – спрашиваю.
– Два храма в Сусанино ни к чему. Для тех ста человек, которые постоянно бывают на литургии, достаточно одного. Если считать население всего поселка около 5 тыс. человек, то можно сказать, процент активных прихожан у нас даже ниже, чем в целом по стране.
– Молодежь есть? Может, она возьмется?
– Вряд ли. Работы здесь мало очень, вся молодежь, которая думает о будущем, уехала. Один молодой человек из Сусанино уехал учиться в семинарию. Вернется ли?..
– Может, староверам второй храм вернуть? – высказываю я предположение.
– Есть люди, считающие себя потомками и продолжателями дела староверов, но практикующих старообрядцев не осталось.
– Что же тогда, монастырю отдать?
– Мы бы этого не хотели, потому что приход есть приход, это и воскресная школа, и своя община. У монашествующих одна жизнь, у мирских – другая… Тогда тут будет полностью влияние монастыря. У нас ведь в Церкви и устава нет приходского – монашеский устав и для монастырей, и для приходов. Поэтому батюшки вынуждены его приспосабливать кто так, кто эдак.
Я рассказал о.Николаю, что когда мы были в Сусанино девять лет назад, здесь служил такой строгий батюшка, он как раз считал, что все правила должны выполняться неукоснительно.
– Да, – подтвердил батюшка, – 9 лет передо мной здесь прослужил отец Павел – он потом в Москву уехал по семейным обстоятельствам. Он такую строгую позицию держал, установил очень строгую покаянную практику, как в древней церкви – когда согрешивший верующий сначала стоял у ворот храма, потом – как оглашенный, и только когда видели, что он раскаивается, его допускали к причастию. Для современных прихожан, особенно для людей новых, это не по силам, отпугивает их. В то же время батюшка в Домнино, наоборот, считался снисходительным, почему большинство людей из Сусанино в Домнино и ездило. Там своих прихожан нет, они присылали автобус за нашими. Когда я приехал сюда, здесь было совсем мало постоянных прихожан. Я уже другую политику повел, то есть за грехи не всех от причастия отлучал, и постепенно людей в приходе стало больше.
Вспомнился мне таковой эпизод: когда мы зашли в храм в одежде с короткими рукавами (другой у нас не было), батюшка тут же прочитал короткую, но строгую проповедь о подобающей для храма одежде. Прошу о.Николая напомнить мне фамилию прежнего настоятеля.
– Отец Павел Буров, в 99-м году он уехал и сейчас служит в Москве.
– Не тот ли это о.Павел Буров, что сегодня выступает на «Народном радио» с патриотическими проповедями?
Отец Николай пожимает плечами, и верно: «Народное радио» вещает только на Москву… В СМИ отца Павла частенько вспоминали во время захвата «Норд-Оста» чеченскими бандитами. Тогда он был одним из тех батюшек, которые сначала предлагали себя в обмен на других заложников, заминированных в концертном зале, а потом, когда это не получилось, постоянно служил молебны на Дубровке. Последний раз его фамилию я видел среди подписей под «Письмом 500» в Прокуратуру о запрете экстремистских еврейских организаций в России.
Рассудительность, спокойствие, умение соизмерять возможное с желаемым – это свойство уже другого поколения молодых священников – так сказать, второго набора. К первому принадлежал о.Павел – как размышлял я в отчете о первом паломничестве девять лет назад, «обычно с высшим образованием за плечами… имея прописку в Москве, они бросали все и, проявляя чудеса подвижничества, начинали поднимать приходы (в глубинке) с нуля; обычно строгие к себе, с прихожанами, наоборот, они были мягки; зато в узком кругу, «малом стаде», порой становились жестки даже до удивительного…»
– Вы знаете, отец Павел Буров собирал материалы для канонизации Сусанина, – вспомнил вдруг Михаил.
– Я знаю, что в нашей епархии не очень серьезно к этому относились. Ему говорили: вы соберите материалы, а мы рассмотрим… И сейчас у этой проблемы есть сколько сторонников, столько же и противников.
– А вы как относитесь к возможности прославления Сусанина в лике святых?
– Трудно сказать... С практической точки зрения, наличие святого для прихода и для местности выгодно. Было же время, когда в Домнино откопали кого-то и подавали это туристам как захоронение Сусанина. Но с научной и церковной точки зрения это же совершенно несерьезно. Никто не знает, где он был убит и где захоронен.
– Вы слыхали про находку в Исупово?
– Да, но что там нашли? – останки человека с колотой рубленой раной. Таких можно было сколько угодно найти, в те времена, когда здесь сновали шайки разбойников, вряд ли это было редкостью.
– А какого мнения прихожане?
– У нас они мало инициативны – как батюшка, так и они, – шутит о.Николай. – Конечно, никто не будет против, если «наверху» решат канонизировать Ивана Сусанина. Что он был церковный человек, это однозначно, – ведь он был церковным старостой. Но споры возникнут не среди наших прихожан. Если по Царской-то Семье было столько споров, за что канонизировать – за праведную жизнь или за подвиг... Если состоится канонизация Сусанина, то, скорее всего, именно как страстотерпца.
– Мы говорили с матушкой из монастыря в Домнино, и мне показалось, что она не склонна спешить. «Могила здесь на уровне преданий. Может, надо подождать, когда Господь соблаговолит открыть это? Нужны серьезные подтверждения его святости», – сказала она.
– Вот именно, – согласился о.Николай, – ведь для прославления не важно, найдут ли мощи Сусанина. Явление мощей чудесным образом не признак святости, их у угодников зачастую находили случайно, при раскопках, и не обязательно полностью. Все-таки материалы о жизни человека, посмертные чудеса, почитание – важнее.
– И есть ли оно – почитание?
– Несомненно, Ивана Сусанина местные жители почитают. Но вот удивительно: те же самые люди с пренебрежением могут отзываться об уже прославленной Царской Семье, о Романовых, ради спасения которых и совершил подвиг Сусанин.
Провожая нас в храм, отец Николай мимоходом извиняется за забор, которым он обнесен:
– Топорно сделан, но это была необходимость – тут тропу проложили прямо у стен… В первый же год моего приезда сюда в храме была большая кража – тогда не имелось вообще никакой сигнализации, даже нормального запора. Украли старинные иконы – их так и не нашли…
Отец Николай, сам родом из Иваново, в Сусанино прежде никогда не бывал, попал на приход «по распределению» – термин этот, неизвестный современной молодежи, хорошо знаком всем выпускникам вузов и техникумов советской поры. Но в духовных учебных заведениях эта система действует и поныне. Батюшка как раз из первого выпуска Костромской семинарии – женился на третьем курсе, служил диаконом в Алексеевской церкви и – сюда.
«Жить везде можно, – философски замечает он. – Слава Богу, приехал не на пустое место, прежний настоятель купола поставил… Плохо, что с властями только были отношения испорчены. Отец Павел считал, что власти разрушили храм, и потому они ему должны. У меня несколько иная политика…»
Попал на приход о.Игорь в трудное время – «дефолт», деньги очередной раз обесценились, цены подскочили. Электричество за долги отключили. В храме есть уникальные фрески XVIII века – они тогда активно осыпались. Внутри специально даже был сделан козырек над главным входом, чтобы на голову штукатурка не падала.
– Поставили буржуйки, но они не справлялись. Несколько лет мерзли, пока не установили паровое отопление. Раньше печь находилась в подвале храма, и дымоходы, искусно проделанные внутри стен, хорошо грели храм. Чертежей не сохранилось, но пару дымоходов нашли. Сейчас что удается, так это поддерживать постоянную температуру в храме. Нанимали бригаду – и полностью уложили новую штукатурку до уровня фресок. Здесь размещалась хлебопекарня в советское время и все было прокопчено до черноты.
Отец Николай ходит по храму – показывает, что сделано, его слова отдаются в сводах, а я удивляюсь:
– Вам, наверное, тоже Валерий Павлинович Шанцев помогает?
– Нет, живем на свои средства, никаких спонсоров найти невозможно. Когда я только приехал, первое время искал благотворителей, но тут они уже все были заняты. Поэтому моим методом стало постепенное делание: приехали москвичи, пожертвовали тысячу рублей, мы на эту сумму что-нибудь для храма сразу купим. А Шанцев – он помог сгоревший детский сад в Сусанино восстановить, нашел средства на капитальный ремонт 5-этажной школы, еще взял недостроенный дом и возвел Дом детского приюта…
Тоже примета времени. Прежде здесь был детский дом, но для эвакуированных детей из блокадного Ленинграда – около 500 ребятишек. А теперь вот при живых родителях полон интернат своих…
На волжском берегу
Из дорожного дневника М.Сизова:
Сразу за околицей Сусанино дорога стекает вниз долгим-долгим спуском под гору. Вспомнилось, как мчались мы на велосипедах, утягиваемые необоримым притяжением земли. Так и сейчас – разогнались было, но вдруг Игорь прижимается к обочине и достает карту:
– Тут есть отворотка на Судиславль – Островское – Заволжск, – пальцем водит он по карте, – а в Заволжске в прошлом году через Волгу мост открыли, по телевизору показывали, как Путин сам ленточку разрезал. Оттуда рукой подать до Юрьевца, за ночь успеем доехать.
Решено. Скоро доехали до отворотки на Судиславль, рядом указатель – дорога непроезжая, тупик.
– Ты веришь этому знаку? – философски вопрошает Игорь.
– У нас, в России, разве можно чему-то верить? – в тон ему отвечаю.
– Тогда рискнем.
Сворачиваем: фары выхватывают из темноты кратеры, словно по Луне едем. Кое-как добираемся до Островского – и снова... Такого ралли я еще не видывал. Особенно поражали полуметровые «грибы» на асфальте – дорожники положили покрытие прямо на глинистую почву, нарушая все нормативы, и вот глина вспучилась, проломив асфальт своими протуберанцами. А ведь это теперь, после строительства моста, дорога федерального значения! Въезжаем в Заволжск: редкие фонари на покосившихся столбах, обшарпанные дома, «Слава КПСС» на глухой стене многоэтажки... Похоже, в «перестройку» здесь жизнь остановилась, и все потихоньку осыпается, ветшает. У причала (нескольких бетонных блоков, брошенных на землю) выходим из машины. Египетская тьма, хоть глаз выколи, река угадывается по отражению звезд и мерцанию разноцветных огоньков на том берегу. Из-за Волги доносится музыка из магнитофона, какие-то вопли, словно там празднуют Новый год. Пассажирские лайнеры из Москвы пристают только на той стороне, в Кинешме, поэтому праздник жизни не здесь, а там.
Девять лет назад мы со своими велосипедами плыли как раз на одном из таких лайнеров, делали такую же ночную остановку в Кинешме, и, кажется, звучала та же самая диковатая музыка…
Найдя мост и миновав Кинешму, часа в два утра попадаем в Юрьевец – город протопопа Аввакума, кинорежиссера Тарковского и воспоминаний моего отца. В темноте заруливаем на какую-то стоянку, раскладываем сиденья – спать в очередной раз придется в машине. Перед сном выхожу проветриться и обнаруживаю, что устроились мы рядом с воинским мемориалом на верхушке высоченного холма.
Малиновый окоем горизонта подсвечивает Волгу внизу, в розовом тумане медленно-медленно, словно во сне, движется баржа... Отцовская родина. Его уже нет на свете, четыре года как умер, и я пытаюсь взглянуть на этот мир его глазами. Но напрасно. Иногда мне кажется, что своего отца я никогда не знал.
Однажды он вспомнил, как после войны с дедом ездил по Волге валять валенки. Прилично заработав, остановились они в Юрьевце, стали взбираться на холм, и тут обмотка на отцовой ноге размоталась, спрятанные деньги – все, что он заработал – подхватило ветром и понесло мотылькающимися листочками в Волгу. Дед, шедший впереди, обернулся, процедил сквозь зубы: «Раззява», – и пошел дальше, ничего больше не сказав. Волгари – народ независимый, а потому замкнутый.
Девять лет назад, после нашего с Игорем путешествия, я привез отцу газету: «Прочитай, там про тебя». В очерке «Старая тетрадь» описывалась Волга начала 50-х годов: «Густые черные дымы пароходов на фарватере и маленький огонек, медленно плывущий вдоль берега – костер на длинном-предлинном плоту. У костра березовый шалаш, а в нем мой отец – босой (сапоги «гармошкой» начищены и спрятаны до первого крупного города), на затылке неизменная кепка-восьмиклинка. В юности не раз он ходил от Макарьева до Москвы с плотами...» Спрашиваю: «Ну как, пап, все верно?» Ему явно понравилось, он протянул руку: «Держи пять». Вот и вся рецензия, большего не вытянуть. Вообще он мало что нам, детям, рассказывал, и мне порой обидно: ведь все с собой забрал, и этот Юрьевец, и Волгу, и плывущий в розовом тумане корабль – с нами не стал делиться. Теперь приходится все открывать заново.
Наутро мы составили план: посетить те места, куда не успели попасть в прошлую нашу экспедицию. Помнится, мы вообще никуда не успели: только высадились с велосипедами из «Метеора», как узнали, что через 10 минут на ту сторону Волги (а нам требовалось туда) отчалит катер, который ходит раз в неделю. Больше всего я хотел тогда подняться на холм и побывать в церкви, где меня в детстве крестили, а также посетить музей Тарковского.
По пути в музей зашли в столовую № 1. Полумрак, знакомый с детства кислый – общепитовский, «советский» – запах. Работницы сервируют столы под какое-то мероприятие: разложили ровными рядками погнутые алюминиевые вилки и разнокалиберные стаканы, среди которых встречались даже пластмассовые. Да это же поминки! Господи, какая простота и бедность... В уголке нам выделили место, что б не нарушить «сервировку». Завтракая, разговорились с бабушкой-поварихой, та жаловалась:
– Хуже, чем в нашей Ивановской области, поди, нигде не живут. Несчастная область, кто ее только придумал? Вот собираются референдум провести, чтобы обратно в Костромскую нас забрали.
– А Юрьевец – Костромская земля?
– Конечно! Прежде мы в Макарьевский район входили, Макарьев – недалеко тут, за рекой.
– Знаем. Мы как раз туда едем.
Столовка стоит прямо на набережной, выходим полюбоваться Волгой. Говоря «недалеко за рекой», повариха, видимо, мыслила категориями 50-х годов, когда Волга действительно была рекой. А сейчас она Горьковское водохранилище, противоположный берег едва угадывается синей полоской. Там – Заволжье, наш Русский Север. «Смотри, из воды крест торчит, наверное, церковь затопленная», – показываю Игорю. Он не верит: «Это судоходный знак». – «А помнишь, мы плыли на катере и моторист рассказывал, что под нами села с храмами? Рушить их не стали, просто затопили...» О великом затоплении напоминает и бетонная набережная, на которой мы стоим, – она защищает город от водохранилища. Девять лет назад эта дамба была намного уже, как видно, отсыпка продолжается – 30 метров сумели отвоевать у воды. Из-за подтопления Юрьевец частично находится под водой, поэтому он как бы вывернут наизнанку – исторический центр оказался прямо на берегу.
Центральная городская площадь в двух шагах от набережной, направляемся туда. Еще раннее утро, площадь пустынна, на ней только три доминанты: Ленин, выкрашенный в черную краску, многоярусная колокольня (самая высокая на Волге, 65 метров) и... два монаха в рясах. Откуда они взялись?! Подходим под благословение.
|
Отец Георгий, представившийся настоятелем Николо-Шартомской обители, что находится в 150 километрах отсюда, пояснил:
– В Юрьевце открылось подворье нашего монастыря. Вот этот Входо-Иерусалимский храм-колокольня, а также Успенский, Рождественский и Георгиевский храмы, что рядом стоят – все это передано нам. Реставрируем на свои средства, администрация города хотела бы помочь, да не может.
Ситуация напомнила мне сусанинскую.
– Три церкви! Когда они начнут действовать, получится небольшой монастырь?
– Так он уже существует, в Юрьевце небольшая братия живет – на горе, где нам передали еще одну церковь, деревянную. Она, правда, сгоревшая, но тоже будем восстанавливать.
– Долго продлится реставрация?
– Невозможно сказать, – равнодушно ответил монах. Мол, наше дело маленькое: мы строители-подрядчики, а планированием занимается хозяин-заказчик, то есть Господь Бог, так что чего нам гадать о будущем?
(Окончание на следующей странице)
 | назад |
| вперед |  |
