ЭКСПЕДИЦИЯ
МЕЗЕНСКИЕ ОБЕТЫ
(Продолжение. Начало в №№ 500-501)
Из дневника М.Сизова:
В лесной избушке
|
...Шлеп, шлеп – равномерными толчками взбурливает вода за бортом, весла сами поднимаются и опускаются, уже не чувствуешь ни мышц, ни ветра на лице, ни мыслей в голове. Сколько времени гребем от Родомы, а кажется, нет конца белым песчаным излучинам Мезени. Ждешь: вот сейчас за поворотом на лесистый берег выбегут домишки, покажется село Вожгора, ан нет – во весь горизонт один лишь гребень зеленой тайги. Господи, сколь неоглядна наша северная земля, как легко в ней затеряться двум человечкам в утлом челноке... Шлеп, шлеп – монотонно плюхаются весла; река, тихо покачивая нашу просмоленную люльку, навевает журчащий салатово-голубой сон... Будит меня голос Игоря: «Смотри, ангел летит». Открываю глаза. Действительно, одно облачко похоже на ангела: крылья, голова с нимбом... А у горизонта тучи сгустились и слились с темным лесным окоемом, словно лес вдруг подрос до неба. Пока мы глазели на эту грозную картину, подул сильный ветер и понес нашего «Товарища Сухова» на отмель. Сон как рукой сняло...
|
Минут через двадцать разверзлись хляби небесные, но мы успеваем приметить на берегу рыбачью избушку и прячемся там от дождя. Внутри уютно. Широкие полати, большая каменная печка. В прихожей имеется сарайчик с дровами, но на замке. У порога, правда, поставлены на попа три сухих смолистых полена: разжигайте, а дрова сами из лесу несите. На стол постелена кем-то прочитанная и уже ненужная газета – «Правда Севера» за 29 января... 1973 года. Разложив на ней походные припасы, пируем, затем беремся за дневники. Впечатлений много накопилось, надо все записать.
Сегодня мы достигли первой русской деревни вниз по реке Мезени – Родомы. Были недолго. Узнав, что сухопутной дороги до райцентра нет (а мы наивно рассчитывали на автобус!), поспешили обратно к лодке, чтобы затемно доплыть до следующего села. Успели переговорить лишь с несколькими стариками. Почему-то они вспоминали все больше о 40-50-х, послевоенных, годах, будто там осталась их главная жизнь.
Даниил Малафеевич Карманов: «Жить здесь, в Родоме, можно. Сам я с Усть-Пижмы, это дальше вниз по Мезени. А приехал сюда после войны, потому что земля здесь хорошо родит. Потому деревню и называют Родомой. Раньше в ней народу было много, а сейчас, может, 150 человек наберется. Есть школа, медпункт и даже библиотека. После войны на лошадях ездили отсюда в райцентр, дорога дальняя, так что в лесу по пути фатеры для ночевок.
|
Галина Дмитриевна Карманова: «Я родом из Лешуконска, из райцентра. Как война началась, с дедушкой сюда подались. Плыли на колесном пароходе «Сурянин», на отмелях качало из стороны в сторону. Еще был пароход «Комсомолка». Здесь хорошо, ячмень, даже рожь растили, только в 80-е годы перестали сеять. Была ли церковь? Ее в те же самые 80-е распилили на дрова, на ее месте школу построили. Сейчас в ней пять учеников. Молиться мы не знали. Мой дедушка в праздники не работал, а я уж мало что умею по-православному. Часовня на горе стояла, от нее крест остался (во имя Тихвинской Божией Матери – об этом мы позже узнали), 9 июля вспоминают какое-то видение, которое на месте креста было. Люди к нему ходят и от болезней излечиваются. Я-то не бывала...»
Из-за спешки с другими родомичами говорить мы не стали и к Поклонному кресту на горку не пошли. Видно, за это Бог и поудержал нашу прыть, заставил сидеть в этой лесной избушке. По реке дальше плыть невозможно: ветер в лоб, да такой непролазно-плотный, что гребешь-гребешь, а лодка стоит на месте.
* * *
...Вечер. За окном, чуть царапая стекло, качается мокрая еловая ветка – наш ветрометр и дождемер одновременно. Игорь, помолившись, завалился на полати, а я, пользуясь бледным светом, протекающим через замутненное дождем окошко, пытаюсь читать газету на столе. Давно уже не брал в руки прессу, одичал в лесу, а тут хоть какое-то приобщение к цивилизации. Так что же происходит в большом мире?
Вроде жизнь там налаживается. Вот в заметке «Если взяться сообща» рапортуют: «В Няндомском районе многие населенные пункты как бы помолодели, их улицы оделись в зеленый наряд, а непроезжие в недалеком прошлом дороги покрыты асфальтом...» И цифры: как было в прошлом, как стало сейчас. Поступательность прогресса. Народ это чувствует и тянется к знаниям: «В нынешнем году жители города Архангельска выписали 500 тыс. газет и журналов – на 35 тыс. больше, чем в прошлом году. Количество выписываемых изданий в нашем городе, насчитывающем 400 тыс. жителей, впервые превысило полмиллиона». И у братских стран все в порядке, на Кубе, где сейчас находится с официальным визитом наш Леонид Ильич, «энергетические мощности за годы народной власти увеличились почти втрое». Жить бы поживать – горя не знать, да не дают эти проклятые империалисты: «Накал классовых битв... В капиталистическом мире продолжает усиливаться борьба трудящихся против дороговизны жизни».
Совсем стемнело, только синий огонек антикомаринной спиральки чуть тлеет на столе. Дождь мягкими лапками топчется по крыше, за окном древесные стволы скрипят – словно вся таежная рать вырвала корни из почвы и, качая лохматыми ветками, зашагала куда-то... Пытаюсь уснуть. Из головы не выходит прочитанная от корки до корки газета. А ведь и вправду на секунду я ощутил себя в том, 1973-м, году... Такое и прежде бывало в наших с Игорем путешествиях. Время, как сказал физик Эйнштейн, – понятие относительное. Достаточно пожить, к примеру, в монастыре, чтобы убедиться в этом. Те же самые святые образа, что и в XVII веке, тот же уклад жизни, точно такие же послушания в пекарне, на скотном дворе и выражения лиц монахов, наверное, точь-в-точь такие же. Что существенно изменилось за прошедшие века? Да ничего... На исповедях каются в прежних, старых как мир, грехах, чают единого на все поколения Небесного Царства.
|
И сейчас... Вот лежим мы в этой избушке, и кто докажет, что нынче XXI век? Газета на столе более реальна, чем наше ощущение времени. Завтра к обеду доберемся до Вожгоры – а там мирные будни совхоза, смеющиеся бабы в резиновых сапогах возвращаются с поля, на котором тарахтит «Беларусь», озабоченный председатель в кабинете с портретом Ленина. «Вы, товарищи, по партийной линии? Или из сельхозуправления?»
Наутро я встал невыспавшийся, а Игорь бодр и деятелен. Рассказывает: «Приснился мне сон про «счастливый поезд». Я, словно дух, качусь на нем неведомо куда, и даже вопроса не возникает, куда и сколько времени будем ехать. В вагон на остановках входят все новые пассажиры, чем-то расстроенные, и я успокаиваю их, мол, поезд этот – счастливый. Приснится же такое?» Шучу в ответ: «Покатался, а теперь за весла, на галеры. Вроде ветер утихомирился...»
«Фронтовые сводки»
|
В Вожгору, как и рассчитывали, мы приплыли к полудню. Прямиком отправились в сельсовет, чтобы застать председателя до начала обеденного перерыва. Село оказалось довольно протяженным, на одном из домов я заметил номер 174. Улица такая длинная или у них вообще улиц нет, по трубам считают? Вот и здание администрации – деревянное, в два этажа, с выцветшим триколором на крыше.
Председатель Сергей Александрович Поташов сидел за столом, озабоченно листая какой-то гроссбух. Вместо Ленина за его спиной висел роскошный герб России – огромный, с маленькими гербами городов вокруг двуглавого орла. Встает, здоровается за руку и без долгих разговоров начинает... щелкать выключателем настольной лампы. Щелк-щелк – лампа не загорается.
– Смешно, да? – спрашивает нас. – Вот так и живем. Уже три недели света нет, отключили здание администрации за неуплату. Факс не работает, не могу документы в район отослать. Так же без света библиотеки, школы.
– Большое у вас хозяйство?
Председатель открывает свой гроссбух и отвечает в манере фронтовой сводки:
– Сейчас точно скажу. Сначала о народонаселении. В Вожгорском сельсовете деревни: Ларькино (9 человек), Шегмас (81), Пустынь (51), Родома (206), Зубово (166), Лебское (60), сама Вожгора (756). Потери большие, люди уезжают, но большинство хотело бы остаться, все-таки родная земля. Как можем, поддерживаем социалку. Вот Ларькино – личного состава всего девять человек. Но дизель там держим, чтобы было электричество. Связь – тоже держим, хотя столбы падают. Хорошо, в советское время в Вожгоре успели телевышку поставить, весь мой участок вещанием охвачен. С транспортом хуже. Например, до Шегмаса отсюда 80 километров, дорога разбита, мосты через Пижму упали. Наскребли денег, отремонтировали три моста, а на два моста средств не хватило – и дорога все равно бездействует.
Или вот образовательно-культурный сектор. В образовании занято 65 человек, детей около 300. Очень хороший клуб в Родоме, приобрели музыкальный центр с караоке, там проводятся дискотеки для молодежи. В Шегмасе и Зубово тоже есть клубы с работниками культуры на полставки. В Вожгоре два библиотекаря, пять клубных работников, три кочегара. Убытки – сумасшедшие. Думаю, скоро все это закроется. Через три года умрем.
Это «умрем» прозвучало так утвердительно, что я переспросил.
– Да, умрем, а чего ж нам остается? С 1 января в Архангельской области вступает в силу закон о местном самоуправлении, он нас и убьет. Сельсовет преобразуют в «МО» – муниципальное образование со своим бюджетом. А из чего бюджет-то наполнять? С кого налоги собирать? Производство давно ликвидировано, вся социалка дотируется из центра. А после реформы дотации начнут урезать: в 2006 году их будет 80% от нынешнего, в следующем году – 60%, еще через год – 40%, а потом вообще прекратятся. Сейчас самостоятельно мы собираем денег столько, что уборщице на зарплату не хватит. Вот мне требуется на зиму 4 тысячи кубов дров для интерната, школы, больницы-стационара. Пока деньги дали, а потом?
Так что через три года каюк. И глав «МО» как раз избирают на три года, на похоронный период.
– Вы тоже в октябре избираться будете?
– Не знаю. Нужно по деревням ездить с предвыборной программой, а что я людям скажу? Что пообещаю?
– Неужели местный бюджет никак не наполнить? Вон у вас богатство, сколько леса...
– Наше Лешуконье – единственное место в Архангельской области, где лес мало берут. Потому что не вывезти. По реке? Река уничтожена, углубление давно не ведется. В Коми доставлять? Может быть. У нас орудует «Русский лес», в Усогорске их контора. Кругляк вывозят по бетонке, которую еще болгары построили, они ведь не только в Коми пилили, но и у нас. Один вахтовый поселок уже построили на нашей территории, сейчас второй возводят. В течение года «Русский лес» берет до 300 тысяч кубов. Но лес-то не нам принадлежит, а Москве. Туда налоги через Архангельск и уходят.
– Если лес не отдают и дотации отбирают, то впору партизанские отряды создавать, – удивляюсь. – А как с коммерсантами? С них налогов много?
– Крохи...
Слово за слово, зашла речь и о «Чубайсе местного значения», майоре Бобрецове. Тема для Сергея Александровича, видно, болезненная.
– Ко мне в кабинет он не заходит. Судились мы с ним, до прокуратуры дело дошло. А раньше ведь дружили. У него два бензовоза плюс другой транспорт, хорошая материальная база. А у меня единственная «буханка», на которой по деревням езжу. Нужно головку для цилиндра купить, 8 тысяч стоит, обратился к Бобрецову – не дал. Я ему налоги, штрафы за экологические нарушения, он возмущается: «Ты что с меня, участкового, деньги требуешь?» У него ведь все хозяйство на жену записано. Воевать-то я с ним не воюю. Если его бизнес закроется, вся наша Средняя Мезень без топлива останется. Торгует он, кстати, по-божески: 76-й бензин за 14 рублей идет. С учетом транспортных издержек это немного.
– Вы вот критикуете закон о местном самоуправлении, – меняю тему разговора. – Неужели ничего хорошего в нем нет?
Председатель задумался:
– Нет, почему же... Вот, скажем, «Трояр». Это пойло у нас за 25 рублей продают, и народ гибнет, особенно молодежь. Бабы ко мне приходят, возмущаются. Я им: «Что я могу? Закон на стороне торговцев». Они: «А вот в соседней Коми республике, в селе Корткерос, сумели разобраться. Приступили к коммерсанту: «Будешь народ травить?» Тот: «Чем хочу, тем и торгую, у меня все по закону». Тогда прислали к нему пожарников, те нашли нарушения – по закону – и лавочку прикрыли».
– Единственный случай у нас в Коми, и даже до вас эхом докатился! – дивлюсь.
– Так вот, если сельскому сходу дадут право решать такие вопросы, приструнивать распоясавшихся, тогда я за самоуправление. Мы ведь тоже пытались с этим «Трояром» бороться, просветительские беседы вели. Теперь сельпо им не торгует, многие коммерсанты тоже. Слава Прелов, например, вообще алкоголь на прилавках не держит, поскольку на себе испытал эту алкогольную заразу, едва излечился. Но все равно остались те, кто стрижет купоны с человеческой беды. Люди у них покупают. Силком-то не запретишь.
Или вот пример. Был у нас пожар, люди остались на улице. Куда их девать? А я знаю, что один из домов незаконно заселен, причем у самочинно въехавших имеется другое жилье. По справедливости-то надо их попросить оттуда. Но по закону все должно идти через суд – куча бумажек, всякие оттяжки времени. Ну и плюнул я на все это... Звоню прокурору: «Так и так, выселил, чтобы погорельцев устроить». Прокурор: «Ты сам смотри, по обстоятельствам. Раз ситуация экстремальная...» Вот это и есть, по-моему, самоуправление – решать по существу, а потом уж формальностями заниматься. Пусть выселенные подают в суд, но прежде они должны выполнить решение администрации. А если администрация станет народно избранной, то ее решения – это воля народа, против нее не попрешь.
Под конец встречи спрашиваю председателя:
– Получается, сельсовет ваш бесперспективный. Не думаете уезжать?
– Так у нас, почитай, полстраны «бесперспективные». Нет уж, предки жили, и я здесь в землю лягу. Выйду на пенсию, ох, заживу! Отец передал мне свою избушку на Пижме, рядом еще одну построил, для себя. В отпуск уезжаем туда на месяц – куничек промышляем, морошку с детьми собираем, в баньке паримся. Уже ради этого стоит потерпеть...
* * *
Сергей Александрович подсказал нам, где в Вожгоре найти председателя православной общины. Идем по главной улице, на обочине валяются раздавленные пластмассовые шкалики из-под «Трояра». Спрашиваем у прохожего: «Во многих лавках это снадобье продают?»
– А вон видите вывеску круглосуточного магазина? – отвечает. – Туда зайдите, посмотрите. Хозяин его – директор нашей средней школы.
– То есть?!
– Вообще-то магазин на его жену записан. Но товар из Усогорска он сам возит. Экзамены идут, а его в школе нет – за товаром уехал. Завучем школы работает его родная тетя, так что подменяет. А бизнес свой они с женой начали еще со школьного буфета. Он не местный, к нам с Западной Украины приехал, из Бендер.
– И что, народ не реагирует?
– Вот тут, по соседству, майор запаса жил, так его трясло, ходил ругаться к директору школы: «Тебя посадить надо! Молодежь спаиваешь!» Но кто ж его посадит? Директора-то?
Заходим в магазин. «Трояр» стоит рядом с пачками стирального порошка, цена 22 рубля. Подешевел, прежде за 25 рублей продавали. С женой директора школы, которая стояла за прилавком, мы говорить не стали, просто в глаза ей посмотрели.
В обитаемой зоне
|
Председателя общины Анну Васильевну Попову мы застали на огороде. Оказалась весьма живой и общительной женщиной. Коренная вожгорская, она в 64-м уехала учиться, потом работала в Северодвинске на закрытом предприятии «Звездочка», вернулась – и стала храмом заниматься.
– Народ здесь испокон веков грамотный, – говорит Анна Васильевна архангельской скороговоркой. – Много было староверов. Когда Петербург строили, полдеревни ушло туда на работу, а вернулись – привезли с собой не только покупки для хозяйства, но и божественные книги. Было у нас несколько храмов, последний, Воскресенский, освятили в 1867 году...
Все это наш гид рассказывает на ходу, – сполоснув руки после работы, она повела нас в храм. Мы едва поспеваем.
|
– Бабушка меня в детстве Зайцем называла, – продолжает Анна Васильевна, – потому что пешком ходить не умела, все бегала по улицам... Так о чем я? Да, храм-то закрыли в конце 30-х годов. Люди вспоминают, был ясный солнечный день, а как начали колокола сбрасывать, так с неба гром послышался. Мужики, напугавшись, с колокольни посыпались как горох. Последний наш священник, отец Михаил, ничего этого уже не видел – Бог забрал его в 1929 году. На могиле поставили ему деревянный крест, и он до сих пор стоит, как новенький. Видно, святой был человек. А еще у нас Поклонный крест есть, в двух километрах от деревни, в поле. К нему всегда молиться ходили, даже в советское время.
– И как власти реагировали?
– Несколько раз спиливали. А народ новый крест ставил. Дед мой Семен Максимович Ляпунов заново ставил, потом отец мой Василий Семенович, затем зять с внуками. А первым после войны крест восстанавливал Филипп Матвеевич Бобрецов. Сколько спиливали, столько и ставили.
Подходим к обезглавленному храму. По виду он большой, но «обитаемая» часть – это всего две комнаты в торце. На двери плакат: «Тихо! Идет служба». Внутри чисто, печка белоснежная, обои голубенькие. Есть притвор и довольно просторная молитвенная комната с иконостасом. Приложившись к образам, слушаем дальше рассказ председателя общины (второму председателю в течение дня внимаем!):
– Возрождение наше началось три года назад после приезда миссионеров из Московского Свято-Тихоновского богословского института. Студентов возглавлял преподаватель о.Андрей, в прошлом он офицер. Из Москвы, получается, к нам проще добираться. Если приглашать нашего настоятеля о.Владимира – то лететь ему нужно на двух самолетах: из Лешуконска в Архангельск, оттуда к нам. Можно и на лодке – но такая морока, очень утомительно. Проще из Усогорска на машине. И вот по просьбе о.Владимира прибывают к нам миссионеры. Сразу же в реке Мезени и храме крестили 300 человек. Это, почитай, половина села. Объяснили, как самостоятельно службу править, и с тех пор мы постоянно собираемся, вычитываем все, что положено. В общине 10 постоянных человек, а на праздники приходит много, даже учителя из школы. Некоторые и в будни заходят, свечку поставить или просто в святом месте побыть. Мы рассказываем о вере, как правильно молиться. Я музыкальный центр купила, так что ставим пластинки с духовными песнопениями – сидят и слушают. А в прошлом году миссионеры снова приезжали, в Усогорске их встречала. Они у нас побыли и дальше вниз по Мезени отправились.
Из «обитаемой» части Анна Васильевна повела нас в «советскую оккупационную зону».
– Раньше в храме склад и клуб были, – поясняет она. – Когда власти освободили здание, то все с собой унесли, даже дверные косяки. Рамы со стеклами пришлось из города привозить. Много было работы. Разбирали завалы из кирпичей, печки-то разобраны. Свет в здание заново провела, я ведь на «Звездочке» работала электриком. Могу на станке деталь выточить, и телевизионный ремонт сделаю, и плотницкую работу.
Осмотрели мы разруху в храме. Да... Одних умений нашего энергичного гида здесь не хватит, нужна профессиональная бригада.
– Молодежь-то вам помогает?
– Самый молодой в общине – Саша Прелов. Он, правда, после 10-го класса уехал в Сыктывкар, поступил там в духовное училище. Но каникулы здесь проводит и все делает по храму. Помню, собралась я в Северодвинск, говорю: «Саша, ты нашим бабулькам не давай засиживаться». Так он и молитвенные службы правил, и крестный ход по селу организовал. Родители его здесь живут, в семье шестеро детей.
– Его отец – не тот ли предприниматель, который алкоголем не торгует?
– Да, Вячеслав Прелов. Он сейчас пекарню в Вожгоре строит. И на храм жертвует, дровами обеспечивает.
Весть о пекарне приятно удивила. Вожгора и не думает «умирать», как пугал нас председатель Поташов.
Крест на берегу
|
На сельском кладбище поклонились мы кресту последнего священника. Он и вправду нетленный – как новенький, хотя 80 лет стоит. Читаем надпись: «Здесь покоится тело Михаила Мефодьевича Рочева, помер 1924 г. 24 июня». Судя по фамилии, по национальности он коми.
В двух шагах от могилы священника стоит кирпичный монумент коммунистам, которых расстреляли во время знаменитого рейда капитана Орлова. В конце октября 1919 года его добровольческий отряд выступил из самопровозглашенной Северной области с центром в Архангельске, прошел этими местами и установил «белую» власть на большей части Коми вплоть до Усть-Выми... Смерть всех объединила на погосте. Вот старообрядческий столбик с надписью: «Ляпунов Василий Кузмич, †1944». Аккуратный, свежепокрашенный, с выемкой для иконки. А рядом на земле лежит тумба с огромной голубой звездой и табличкой: «Ляпунов Алексей Кузмич, 1909-1953». Родные братья. Только один был верующим, а другой красным командиром, коммунистом – потому ему такую большую звезду и нахлобучили. Видно, тяжелой звезда оказалась, тумба подгнила и свалилась.
– А здесь моя бабушка Ульяна лежит, староверка, – показывает наша провожатая. – Ее называли Христовой невестой, она вроде как монашество приняла, в затворе жила. Я ей молоко носила... Но пойдемте домой, я ж вас не кормила с дороги.
На крылечке нас поджидала пожилая женщина, член общины Анна Яковлевна Елукова. Пока хозяйка собирала на стол, она расспрашивала о наших планах, пригласила к себе ночевать. Мы отказались – хотели затемно до Лебской доплыть.
– Ну, там вас тоже приветят, – уверила Анна Яковлевна. – У нас народ очень хлебосольный, по Лешуконью пройдете – везде накормят. На Пинеге, например, другое – в Карпогорах вряд ли незнакомого ночевать пустят. А в Лешуконске завсегда устроят. В Лебской вас раб Божий Андрей приютит. Хороший парень, он по всей Мезени много поклонных крестов нашел и обновил. Вы только осторожно плывите, как волна пойдет, сразу к берегу подавайтесь.
– Неужто волны такие страшные?
– Бывают. У меня отец лесником работал и вот по делам на моторке поплыл, хотя по радио штормовое предупреждение передали. Волной лодку опрокинуло, и все, кто в ней находился – папаня, радист, девушка-повариха, – все утонули. Есть такое гиблое место чуть ниже по Мезени, там и шквалы случаются. Как папа умер, так я в веру пришла, хотя была секретарем комсомольской организации, председателем пионерской дружины.
– Отец ваш в Бога верил?
– А то как же! Предки мои – староверы. Дед на Соловецких островах послушничал, отцу старинную Библию по наследству передал. И отец нам, детям, завещал: «Верьте в Господа Бога Иисуса Христа, держитесь этой веры».
Анна Васильевна, гремя посудой на кухне, прислушивалась к нашему разговору:
– И то верно! Куда вы на ночь-то поплывете? Вот прогноз по радио передали: минус один по Цельсию.
Несмотря на уговоры, спустя час отправились мы на берег. Вычерпав воду из «Товарища Сухова», отчалили. На берегу стояли две фигурки, у одной была поднята рука – творила крестное знамение.
(Продолжение на следующей странице)
 | назад |
| вперед |  |
