БЫЛОЕ

МЕЖДУ ДВУМЯ ВОЙНАМИ

(Окончание. Начало на предыдущей странице)

«Вернусь я непременно»

О дружбе двух поэтов рассказывает такой эпизод. 7 июня 1941 года в печать была подписана первая книга Размыслова, которая так и называлась – «Первая любовь». А 9 июля пароход увозил Анания по Вычегде в Котлас, откуда добровольцев отправляли на войну. На пристани провожал его друг Серафим Попов. Перед прощанием Ананий подарил другу свою единственную книжку – еще теплую, из-под типографского станка. Спустя десять дней на фронт отправился и Попов, взяв с собой подарок друга. В одном из боев Серафима Алексеевича тяжело ранило, он долго лежал в госпитале. После демобилизации вернулся домой, и с ним вернулась книга «Первая любовь» – также пораненная, с оторванным уголком. На передовой капитан Попов носил ее в кармане гимнастерки. Хоть и не толстая книжка, всего 84 страницы, но как бы защищала от вражеской пули... А вот как сложилась судьба Анания. В Котласе он случайно встретился с Иваном Вавилиным, коми поэтом, которого хорошо знал. На память они сфотографировались. Когда глядишь на этот снимок, в их глазах читаются страшная решимость и боль. Вскоре из отступающей армии И.Вавилин пришлет в Сыктывкар такие стихи:

Случайная встреча поэтов в Котласе перед отправкой на войну: слева А.Размыслов, справа И.Вавилин

Больно сердце сжимается.
Полдень горяч.
Ждет жнеца-хлебороба пшеница.
И так жалко привольную степь,
Что хоть прячь
В вещмешок ее всю без границы.

Из Котласа Анания Размыслова направляют железной дорогой в Череповец – и уже там он видит страшный лик войны. 5 июля в этом городе, оказавшемся в тылу Ленинградского фронта, был создан эвакопункт, куда прибывали эшелоны с беженцами из Ленинграда, Пскова, Прибалтики, Карелии. Многие оставались в городе, остальные следовали дальше в глубь страны. Только за июль-декабрь 1941 г. через эвакопункт прошли 650 тысяч человек. Уже по этому можно было судить о катастрофе первых месяцев войны. Поступали в Череповец и раненые, за годы войны здесь было открыто 14 госпиталей в 40 зданиях.

В июле 1941 года в Череповце формировалась 286-я стрелковая дивизия («Северная дивизия»), которую должны были направить на Север. Но как раз в этот момент немцы заняли Мгу, перерезав последнюю железнодорожную магистраль, связывавшую Ленинград со всей страной. Дивизию бросили туда – в первом же бою она потеряла своего командира, комиссара, пятую часть личного состава, но остановила врага. Ананий должен был оказаться там, но кадровики решили иначе: послали строить оборонительные сооружения как бывшего дорожного мастера. Ожидалось, что враг дойдет и до Череповца. Затем Ананий учится в Архангельске на командирских курсах, на передовую едет в июне 42-го.

На привале во время марша Ананий пишет своей матери Евдокии Павловне: «Сегодня отдыхали в одной деревне, которая находится в нескольких километрах от фронта. Наша хозяйка очень хорошая старушка, потчевала нас молоком и яйцами. Почти целый день валялись под окнами на траве, купались в небольшой речке (чуть больше нашего Даньшора). От нечего делать вот написал стихотворение для Миши. Я прошу Мишу написать, понравилось ли ему мое стихотворение, которое написал под гул орудия, под шум самолетов».

Мише в то время было 10 лет. Какова была его радость, когда он увидел строчки от старшего брата, которого бесконечно уважал:

С Запада, из дальней стороны,
Шлю большой привет тебе, братишка.
Этим летом ты меня не жди,
Но не надо убиваться слишком.
.........................
А пока играй и веселись
Нашим милым старикам на радость.
Бегай, пой, ершей в реке лови –
Вешать, братец, голову не надо!
Отгони свою пустую грусть.
Я скажу, братишка, откровенно:
Этим летом, может, не вернусь,
Но вернусь домой я непременно.

Спустя время Прокопию Михайловичу, старому вояке еще первой германской, приходит такое успокаивающее письмо: «Здравствуй, дорогой папаша! Пользуясь наличием времени, черкну пару слов. У меня сейчас такая обстановка: занимаемый мною район обороны таков, что днем хоть не высовывай головы — местность на ладони. Поэтому с риском для жизни лишь раза два выхожу из ком. пункта на проверку позиций: раз — днем, раз — ночью. Связь с тылом и другими подразделениями днем невозможна. В результате днем масса свободного времени: курим, песни поем, в домино играем. Фриц методически щупает наш КП минами, но безрезультатно... На каждый выстрел мы даем четыре...»

В декабре 42-го Ананий пишет сестре Ангелине: «Посылку жду. Пока мы стоим на берегу реки (Дон). Если она меня здесь не застанет, придется ей догонять меня уже в наступлении... Что еще о себе? Уже несколько дней живем на острове посреди Дона в готовности действовать. Живем в землянках, вырытых в песке. Очень холодно. Зимнее обмундирование еще ожидаем. Костров разжигать нельзя (хотя горят вовсю!), т.к. бомбит и бомбит. Противник от нас в 100 метрах на другом берегу... Следи за нашим Воронежским фронтом».

Так буднично старший лейтенант Размыслов писал о знаменитой операции «Малый Сатурн», в итоге которой была сорвана попытка немцев прорвать окружение под Сталинградом. Немецкий генерал Фридрих Вильгельм фон Меллентин так писал о ней: «Эта... битва привела к кризису Третий Рейх, положила конец надеждам Гитлера на создание империи и явилась решающим звеном в цепи событий, предопределивших поражение Германии».

Вскоре пришло письмо от Анания из госпиталя: «...Учусь писать левой рукой. 16 декабря, когда мы нанесли сокрушительный удар по противнику, укрепившемуся на правом берегу реки Дон, и начали теснить его на запад, меня ранило в кисть правой руки». Далее Ананий сообщает, что за проведение боевой операции командование представило его к награде. Но тут же сетует: «Чувствую некоторое угрызение совести перед коми народом, что за все время войны я не дал ни одного печатного слова. Это с моей стороны очень нехорошо. Если до ранения я оправдывался занятостью и отсутствием минимальных условий, то в условиях госпиталя, казалось бы, не было никаких препятствий... На днях пытался (пользуясь началом действия правой руки) провернуть заржавленное колесо моей пегасовой колесницы, но, не сделав и 3/4 оборота, вышел весь пар...»

Противоположности сходятся. Поэт-публицист Василий Елькин, с которым Ананий спорил в редакции «Коми комсомольца» о роли поэзии, также не смог сменить автомат на поэтическое перо – фронтовые будни полностью захватили. Он отважно воевал на Волховском фронте и в 42-м погиб смертью храбрых, защищая Ленинград. Та же судьба ждала и Анания.

После госпиталя он случайно встречается с артиллерийским капитаном Серафимом Поповым. Тот позже вспоминал: «Почти в соседних частях попали с Ананием Размысловым к Воронежу, а после – на Орловско-Курскую битву. После я написал об этом:

Кто знал, что злая близится пора,
Что гул сражений загремит над нами,
Что лишь однажды, встретясь у Днепра,
Мы перекинемся тремя словами...»

Погиб Ананий Размыслов во время Днепровской операции, одной из самых кровавых во Второй мировой войне. Руководил ею маршал Конев. Очевидцы вспоминали: «Вода в Днепре была красной от крови». Бог миловал, реку Размыслов со своей ротой форсировал удачно. Завязался бой на окраине Кременчуга, в селе Великая Кохновка. Перед атакой Размыслов обходил цепь залегших бойцов, и осколок снаряда пронзил ему грудь. Солдаты внесли его в хату сельчанки Прасковьи Прокопьевны Кобы, а сами пошли дальше в наступление. Крестьянка пыталась выходить офицера, но к утру он скончался. По ее просьбе Размыслова похоронили прямо в ее саду под яблонькой. Было это 30 сентября 1943 года.

Память человеческая

Мария Прокопьевна, сестра поэта, вспоминает: «В тот вечер отец вернулся пешком из какого-то лесопункта изнуренный. Скудно поужинал, поиграл с внуками и лег отдохнуть на печке. Я подоила полкоровы (одна корова с соседкой), накормила детей и уложила их спать, сама села готовиться к урокам, поскольку работала учительницей. Часов около 8-9 вечера слышу, кто-то поднялся на крыльцо, стал вытряхивать снег с валенок. Входит бывшая соседка Галина. Очень осторожно, скромно села за стол, и начался у нас тихий неторопливый разговор. Вид у нее был такой, как будто она провинилась передо мной и чувствует себя неловко.

Уже довольно долго длилась наша беседа, а она все не говорит о причине столь позднего визита. У меня все время сверлила в голове одна мысль, что пришла она неспроста, скорее всего, ей нужны деньги. А мне нужно было еще поработать в тот вечер, а назавтра вставать в 4 часа утра. Наконец, я решилась спросить: «Вы, Галина Степановна, наверно, пришли попросить-одолжить денег, но стесняетесь говорить». И тут она как-то сразу съежилась, вздрогнула и резко ответила: «Нет, я принесла вам извещение на Анания, меня попросила почтальонша, так как сама она побоялась» – и положила извещение на стол.

Я успела только предупредить, чтоб она говорила тихо, чтоб не услышал отец. Мне хотелось, чтоб отец в эту ночь спал спокойно, ведь он очень устал. Галина Степановна быстро ушла. Осталась я одна с таким тяжелым грузом на сердце. В доме тишина, только в соседней комнате тикают стенные часы, привезенные отцом еще до революции из Ярославля. Изредка слышалось сопенье детей, как иногда ворочаются они на полатях. Взяла извещение в руки и стала внимательно читать: «Проявив геройство и мужество, в бою за социалистическую родину, верный воинской присяге, погиб смертью храбрых...» И вдруг среди ночной тишины раздался голос отца: «На кого извещение?» Я ответила: «На Анания». И больше ни слова не сказал отец в тот вечер.

Утром он встал в 4 часа, взял в руки извещение, прочитал и заплакал (наверно, я первый раз увидела отца плачущего). Плача сыграл на гитаре какую-то молитву.

Мы договорились, что это может быть ошибка (бывало же такое) и матери пока говорить не будем. Через несколько дней возвращается мама из города. Домой она ворвалась с криком, громким плачем, упала на лавку и стала причитать. В доме начался общий плач взрослых и детей. Не выдержали соседи – по дороге домой матери сказали о несчастье...»

Прошли годы. В 1953 году с вечным своим командировочным портфелем в руке, дожидаясь парохода на пристани, умер Прокопий Михайлович. Отказало сердце. Мать поэта ушла из жизни в 1975 году. Но до сих пор живы три сестры Анания – Мария, Ангелина и Зинаида. «Ананий в нашей памяти как живой: молодой, невысокого роста, в круглых очках, с задумчивыми и добрыми глазами...» – говорит Ангелина Прокопьевна.

Помнят о нем и на Украине, где в переводе на украинский вышел сборник его стихов (на русский переведено на порядок меньше). В 50-х годах прах ст. лейтенанта Размыслова из-под яблоньки перенесли в братскую могилу в центр Кременчуга. Говорят, яблоня после этого засохла. Одну из улиц города назвали именем Размыслова. Братья и сестры поэта не раз приезжали туда и познакомились с местной учительницей Натальей Васильевной Перетокиной, которая так близко приняла к сердцу поэзию и судьбу погибшего поэта, что попыталась воспитать своих учеников-следопытов на его примере. Постаралась передать им дух довоенного времени, отраженного в стихах Размыслова, – чувство братства и дружбы, чистоты помыслов...

Затем прошли еще годы. И вот перед нами письма, сохраненные сестрой поэта Зинаидой Прокопьевной. Некоторые из них больно читать.

5.04 1995 г.

Н.В.Перетокина – З.П.Левич

Дорогие мои Зинаида Прокопьевна, Мария Прокопьевна, Агния Прокопьевна, Михаил Прокопьевич и ваши родные и близкие, здравствуйте!!

Поздравляю Вас всех с праздниками: Пасхи, 1 мая, Днем Победы.

50 лет Победы. Не верится, что столько прошло время, а ведь прошло. Всем народам близка и родная эта Победа. Как ни стараются разделить народы, а они близки друг к другу – этого никто не отнимет...

21.05 1995 г.

Н.В.Перетокина – З.П.Левич

Праздники отшумели, остались воспоминания... 9 мая Саша нанял машину, привез меня к памятнику и забрал. Водитель все подгонял, и я толком ни с кем и не поговорила...

Роща возле памятника красивая, зеленая-зеленая. Я вышла из машины, взглянула и не могла сдвинуться с места, застыла. Все витаю в памяти: дети, 5 класс, 47 человек, шумные, маленькие, пустырь и их работа. Как они сажали деревья, пололи цветы, сколько было цветов! Задумалась... А они уже собрались у входа и ждут меня. Видят, что я так стою и так смотрю – на рощу, подошли ко мне. Все обцеловали, и такие же шумные, как и были, а им уже за 40 лет. Где они и взялись? Собрались все, кто живет в Кременчуге. Говорили, делились воспоминаниями. После митинга заказали обед в столовой и там веселились. Я не смогла с ними пойти, не выдержала, да и мешать своей старостью и болезнями не хотела. Я и так довольная, что они остались такие дружные, что меня не забывают.

26.03 1996 г.

Н.В.Перетокина – З.П.Левич

Рассказала и передала ваши приветы в школу и нашим хорошим, таким родным ученикам-следопытам. Люблю их как своих кровных детей – им уже за 40 лет, а я их вижу все в 5 классе и на работе возле Братской могилы.

...За свою жизнь пережито очень много, но такого, чтобы в солнечный светлый день, без малейшего облака, грянул такой гром, и так все разорить, разбить на части, унизить, ободрать людей – такого «свет не видывал и разум не осмысливал» (из былин). Могла ли я думать, что останусь без своего дома, сада, огорода, сбережений. Остался гол как сокол, одна пенсия пока еще поддерживает, хватает на хлеб и на чай... Деньги уже равняются керенкам, а теперь кучмовки. Транспорт – ноги и тележка. Простые труженицы роются в мусорках, побираются – глянешь, голова кругом.

Но хватит политики. По-нашему не будет. Скоро День Победы – это самый народный праздник, хоть и со слезами на глазах. Тогда победила дружба, братство народов, а сейчас войны между этими народами. За что? Кому выгодно?

10.04 1997 г.

Н.В.Перетокина – З.П.Левич

Сижу в доме, кажется, жила бы, сделала бы... А начну подниматься – всему конец. Подходит святой праздник – Победы. Так хочется побывать, а если никто не приедет за мной, то и не попаду.

Я знаю, вы тоже соберетесь все в родительском доме, не забудьте нас вспомнить, а мы вас обязательно вспомним. К празднику у меня все заживет, если не повторю. Я ведь со всей силой растянулась в комнате, ободрала нос, ударилась коленками, грудью – все болит. В школе все учителя, ученики новые, меня не знают, естественно, и не навещают. Я к ним позвоню, скажу о письме от Вас, вот и вся связь. Мы нужны, пока работаем, а потом забывают и имя твое. Но это все естественно. Их тоже забудут. Но мы старше, воспитывались на дружбе, и будем верить до конца жизни.

8.04. 2000 г.

М.А.Мокрая – З.П.Левич

Здравствуйте, Зинаида Прокопьевна!

17 апреля была возле памятника. Там все в порядке. Дети нашей школы убрали чисто, подбелили деревья, высадили цветы. Деревья распускают листья, зеленеет трава, праздничный вид возле святого места. А потом проведала могилу Натальи Васильевны. Венки убрали, но памятник пока не поставили. Посеяли цветы: астры, чернобривцы, пионы. Только там веришь, что уже нет нашей учительницы Перетокиной.

Жизнь продолжается. Все-таки дожили за свои 73 года до 55-летия Великой Победы. Подготовка к празднику у нас идет, ветеранам-инвалидам обещают единовременную помощь в сумме 120 гривен, вдовам – 40 гривен, а дадут ли, неизвестно. Пенсию добавили – на 2 гривны 50 коп. А буханка хлеба стоит 1 гривну. Трудно жить. Но огород посадили...

* * *

Это только часть коми-украинской переписки, которая ведется и по сей день. «Мы воспитывались на дружбе и будем верить до конца жизни», – написала старая учительница перед смертью. И вспоминается строчка из письма Размыслова, присланного с фронта другу-поэту: «Какая-то горечь оседает на сердце, что мы в мирное время недостаточно дружили и любили...» И это писал он!

Любви никогда не бывает много, в ней всегда недостаток, даже у людей того поколения. А в наше время?

М.СИЗОВ

назад

вперед