ПАЛОМНИЧЕСТВО
СВЯТЫНИ УКРАИНЫ
(Окончание. Начало на предыдующей странице)
«Пути человеческие от Господа исправляются»
«Пути человека от Господа исправляются…» – такими словами напутствовал меня отец Зосима в Никольском монастыре под Донецком. Это было 24 июня 2002 года, в День Святого Духа, вечером. Накануне прошла праздничная служба на Троицын день, которую отец Зосима не раз вспомнит потом в разговоре: «Ах, какая это была служба, сестры! Какая благодать! Небо на землю спустилось… Какая служба! На улице, под небом, пение… Я такой благодати еще не помню». И опять: «Какая это была служба, если б вы только знали!»
Старец лежал на кровати в своей келии, больной. Ежедневно его мучили процедурами [диализ]: искусственная почка отказывалась работать. Немного позже, за столом, он сказал: «Это была моя последняя Пятидесятница!»
Большой вздувшийся живот, перевязанные после многочисленных капельниц руки, слабость и изможденность тела. Глаза закрыты, только чуть-чуть их приоткроет и опять закрывает. А в уме идет непрестанная молитва. И при вопросе, и при ответе, и при разговоре – каждому посетителю видно, что отец Зосима сосредоточен и все время молится.
Со всех сторон: все стены, двери и косяки, полки с книгами – все увешано иконами. Старец лежит поистине среди святых. Келейник отец Амвросий поставил нам стулья напротив кровати, близко. Мы подошли, поклонились, взяли благословение. Старец чуть присел, благословил и опять лег. Все это с помощью келейника. Сам ни встать, ни лечь не может. Настольная лампа приглушенным светом озаряет его лицо: спокойное, улыбчивое, в волосах и в бороде – ни единого седого волоска. Позже, за столом, я спросила: «Батюшка, с какого вы года?» «С сорок четвертого», – отвечал он. Я невольно вспомнила седого, как лунь, владыку Сергия (Соколова), моего брата, почившего полтора года назад. А ведь владыка Сергий был с 1951 года!
Сидим, молчим. «Ненамалеванная, нерастрепанная…» – это он про меня, поняла я. Но ведь это внешнее, а внутри-то что, видит ли он меня изнутри?
К старцу я приехала за благословением на работу, а чувствую, что если начну говорить, то разревусь от напряжения и той благодати, что разлита вокруг нас в воздухе.
«Что я сегодня видел, – говорит старец, – какие страдания! Боже мой! Люди лежат годами… Вот одна раба Божия, двенадцать лет бревном лежит!» «Что, парализованная?» – спрашиваю я. – «Да, парализованная, двенадцать лет, бревном, а какое терпение! За все Господа благодарит, и ни слова укора, никакого раздражения… какое смирение, сестры! А еще бывает, как Господь смиряет! Вот врач (называет его имя), какой был важный, гордый, величавый, ух… не подступишься… какая гордыня… А сейчас тихий, кроткий, на коляске. Умирает. Его приобщили, пособоровали. Думали, что лейкоз у него, но нет, не лейкоз».
Моя спутница называет имя и отчество этого врача. «Да, он, – продолжает старец, – какую гордыню Господь смирил! И как Господь смиряет! О, что я сегодня видел, сестры, что я узнал, а? А ну-ка, отвечайте мне, что он завещал своей жене?» Мы молча сидим. Я молчу, потому что не знаю, о ком идет речь. Людмила молчит, пожимая плечами: «Не знаю, батюшка, я же двоечница, откуда мне знать?» Отец Зосима смотрит на меня: «А эта? Она у тебя, вообще, разговаривает, а? Как звать?» «Екатерина», – отвечаю. «А, Катька! Катька!.. Коза Катька! У меня коза была – Катька, ме… ме… ме… Ну-ка, Катька, мекать можешь?.. Ме… ме… ме… Катька!» От такого поворота речи, особенно когда батюшка, юродствуя, заблеял козой, я рассмеялась. Моментально все напряжение исчезло. А отец Зосима настойчиво продолжал требовать ответа.
– Ну, подумайте, что может завещать муж своей любимой жене, да горячо любящий муж, уходя в вечность?
– Вы имеет в виду что-то материальное или духовное? – спрашиваю я.
– Ну, материальное… духовное… – повторяет о.Зосима, – ну, подумайте, что?
– Может, завещает никогда не выходить замуж, после него. Остаться вдовой?.. – не то отвечаю, не то спрашиваю я.
Людмила подхватывает:
– Да, не выходить больше замуж!
– Ну, подумайте, – опять настойчиво и разъясняя, как задачку двоечникам, говорит батюшка. – Что такое может завещать горячо любящий муж, уходя в вечность, своей горячо любимой жене?!
– Я двоечница, – повторяет Людмила, – я не знаю.
– А ты? – спрашивает о.Зосима у меня.
И вдруг меня осенило:
– Завещает уйти в монастырь, принять постриг после его смерти, – уже не спрашиваю, а отвечаю я. А сама чувствую, что вроде бы это не я говорю… Но тогда кто?!
– Пять с плюсом, – говорит о. Зосима, – ставлю тебе пять с плюсом! Вот ведь как! Умирая, он завещает ей идти в монастырь. Вот что я сегодня увидел, какое смирение! И она! То была в смятении, волнении, а тут сразу: тишина, кротость, спокойствие, и не узнать ее. Вот как Господь смиряет и управляет. Да… пути человеческие от Господа исправляются.
Звонит телефон. Келейник снимает трубку, передает ее батюшке. «Да, алло, – весело говорит о.Зосима и начинает юродствовать, – да, а я жениться собрался, да, тут ко мне одна приходила; сиськи во какие большущие!.. Ну, я и женюсь! (Улыбается, веселится). Да, ну как Питер? Была? Да. Спас-на-крови – святое место…» и т.д. Следует разговор, по-видимому, с женщиной, рассказывающей о своей поездке в Питер, по святым местам, и спрашивающей на что-то благословение. Батюшка и послушает, и благословит, и спросит, и поюродствует с ней, и все с такой детской откровенной веселостью: «А я ничего, ну, понос пронес меня, а так ничего, это мне для смирения!»
Ну вот, наконец, разговор окончен.
– Так, сестры, быстро, – командует он нам, – писать, какать, руки мыть и за стол!
– Я хотела попросить благословение на работу, – вдруг очнулась я.
– Потом, потом, за стол!
Выходим в другую комнату, далее в коридор, где туалет. Когда возвращаемся, отец Зосима сидит уже одетый в подрясник и келейник причесывает ему волосы. Потом с помощью келейника он с большим трудом поднимается на свои больные, изъязвленные ноги, повисает на о.Амвросии, и тот почти волоком тянет его на себе в комнату за келией, где уже накрыт стол. Стол уставлен множеством маленьких блюд: по три яйца, по три котлетки, по три кусочка красной рыбки, жареный кабачок, огурчики, помидоры, изобилие! Мы молимся. Келейник читает «Отче наш». Батюшка благословляет стол. Показывает мне икону великомученицы Екатерины с частицей мощей. Я, чтобы приложиться, ныряю под руки келейника и старца, который стоит, только держась за руку келейника. Прикладываюсь к мощам, к иконе и выныриваю из-под рук обратно, про себя отмечая: что это может означать? туда и обратно, к мощам и иконе, а надо мной крепко сомкнутые руки старца и келейника!?
Сели, кушаем. Батюшка распорядился налить всем и себе «выпивон»: «Сегодня праздник! Ах, какая это была служба, сестры! Вы себе не представляете! А вино – доброе! Мы его на службу употребляем. Свое. Еще отец делал, выдержанное, сам уже умер, а вино мы до сих пор еще пьем, 10 лет уже прошло».
Вино сладкое, крепкое, красное. От него становится жарко. Я ем все подряд: салат, котлеты, кабачок… В этот день я не обедала и не ужинала, а времени уже почти десять вечера. За столом отец Зосима вспоминает владыку Сергия (брата моего), другого моего брата – отца Феодора. Он знал их. Правда, он был старше, был близок к Святейшему Патриарху Пимену и потому знал моих братьев – его иподиаконов. – «О, какой был Святейший! Я его очень почитаю! Скоро будет прославление мощей!» На мой вопросительный взгляд отвечает: «Да, да, выкопают мощи! Он нетленный лежит! Уже много чудес и исцелений от его могилы исходит! Его, а также Патриарха Сергия, оболганного, прославят. Великий, святой был человек. В самую страшную годину никем не понятый! Святой!.. А Патриарх Пимен! Великий был человек! Как он читал! А ну-ка, что было его самое любимое?» Это опять мне экзамен. «В Великий пост канон святого Андрея Критского», – отвечаю я.
«Да как читал: каждое слово, проникновенно… У меня на пленке, на кассете есть, да пленка немного испортилась, ты мне ее еще раз перепиши».
Я счастлива! Во-первых, ответила на вопрос, а во-вторых, получила задание от святого старца. «И еще любил петь «Помощник и покровитель», – добавляю я.
За дверью раздается женский голос: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную». Это молодая матушка пришла за благословением с каким-то вопросом. «Вон! Вон! – кричит о.Зосима. – Ишь, какая настырная! Пошла вон!» За дверью умолкают. Мы кушаем, батюшка угощает, келейник подливает еще вина. Я спрашиваю, нужно ли мне идти к Блаженнейшему Владимиру за благословением?
– Киев! Бедный Киев! Как мне его жалко! – говорит о.Зосима. Закрывает глаза и качает головой. – Не нужно, – отвечает, – он ничем не поможет. Я сейчас никому, ни одному епископу на Украине не верю. Я так об этом прямо всем и говорю.
– Да я не за помощью, а так, все-таки у нас движение православное, ну чтобы амбиции удовлетворить. А то узнают – «Киевская Русь», ну и амбиции! Это хоть и не церковное движение, но все же лучше, если он о нас будет знать. И амбиции спадут…
Отец Зосима молчит. Закрывает глаза, видимо, сосредоточенно молится. Потом качает головой:
– Нет, это движению не поможет! Ну ладно, сходи! Да он едва живой. Кто после него будет!?. Ох, бедный Киев…
Я говорю, что десять лет служила во Владимирском соборе псаломщицей и регентом на клиросе, еще у Филарета… «Не называй Филаретом, – вмешивается батюшка, – нет Филарета, есть Денисенко». А потом продолжает: «Начинай понемножку, тихоньку, маленькими-маленькими шажками, по чуть-чуть. Никаких больших планов и движений. Все хорошо будет».
На душе у меня спокойно и легко. Батюшка продолжает: «Никаких больших шагов не делай. Все понемногу и образуется». Раздается звонок телефона. Батюшке дают трубку. Звонит В. Л. «Да, благословляю… Да, у меня тут сидит Катька, коза! Да, я ей ставлю плюс и пять». Я смеюсь и удивляюсь: как вовремя позвонил В. Л.
Далее следует разговор отца Зосимы с В. Л., во время которого я ем борщ, молодую картошку, черешню, стоящую в тарелке рядом со мною, – все подряд, и при этом не испытываю никакой скованности.
– Поначалу тихо, маленькими шагами! И терпение, дай тебе Бог и всем нам терпения! Хоть немного еще для Бога потрудиться…
– С Божьей помощью и вашими молитвами, – подхватываю я.
– Да какой я молитвенник! Чучело вонючее, вот кто я.
– Да нет, это я чучело... – говорю я.
– …Потихоньку, маленькими шагами, с Божьей помощью, и главное – во всем терпение!
Батюшка требует коньяк. Отец Амвросий уходит за коньяком. «Ох, и скупой же этот Амвросий, ох, откуда только такие берутся? Ох, скупой… Да позовите эту…»
А она все ждала, та матушка, которой он крикнул: «Вон!» Она вошла. «Что ты такая настырная, а?.. Делай девять поклонов!» Матушка, лет 25, безропотно, но «со знанием дела» отложила тетрадку, с которой вошла, и начала делать поклоны у порога келии старца. Потом что-то спросила у о.Зосимы относительно детского летнего лагеря на море. Она была ответственной за этот лагерь. Ответив ей, о.Зосима посмотрел на меня и сказал: «А ты думаешь, она сюда за этим пришла? Нет, она сюда поесть пришла, поживиться… На вот…» Он дотянулся до огурца и подал ей. Потом, окинув взглядом стол, подал ей и котлету. Матушка поклонилась, взяла поданное ей и ушла. Я подивилась ее смирению и той готовности, с которой она делала поклоны. Конечно, сказанное о том, что она пришла поживиться едой, было юродством. Но вот только сейчас я вспомнила, как месяца два назад, когда я работала в детдоме, один из мальчишек все время лез на кухню, с желанием поживиться чем-нибудь. И я также закричала на него: «Вон! Пошел вон!»
В завершение трапезы мы выпили по рюмке коньяку «для расширения сосудов» и чай. После благодарственной молитвы отец Зосима опять повис на келейнике и с большим трудом добрался до кровати. Я еще раз попросила благословения на работу. Старец велел келейнику дать крестик, чтобы меня благословить. Тот стал искать, да в шкатулке оказались только «постригальные» деревянные резные кресты.
– Нет, это не то, – сказал батюшка. – Ищи давай! – прикрикнул он на келейника.
– Что? – спросила Людмила.
– Да он сам знает – он знает, он всегда знает, что ему надо!
– Батюшка, да вы меня так, просто благословите… – говорю я, стоя перед старцем.
Отец Зосима перебирает «постригальные» кресты в шкатулке, молча качает головой и упорно ждет креста. Минуты через три о.Амвросий приносит маленький деревянный резной нательный крестик на черном шнурке.
– Вот это то! – сказал старец и благословил меня этим крестиком. Я «прильнула» к его руке, так мне хотелось приложиться к святому старцу и унести вместе с благословением частичку его благодати.
Путешествие в Никольское
Вот такой рассказ моей подруги Катеньки Ткаченко.
А спустя всего два месяца после этого разговора отца Зосимы не стало. Предчувствуя свою близкую кончину, за несколько дней до Успения, старец сказал сестрам обители: «Ну что ж, умирать надо. Как бы вам праздник не испортить. Да я ведь не достоин умереть на Успение». Успение было его любимым праздником. Еще в детстве он сам вышил плащаницу Божией Матери, вокруг этой плащаницы он собирал благочестивых бабушек, и они вместе читали акафист Успению: «Радуйся, обрадованная, во Успении Твоем нас не оставила...». 29 августа 2002 года, без четверти двенадцать ночи, когда в Свято-Успенской обители села Никольского совершался чин погребения Божией Матери, схиархимандрит Зосима мирно отошел ко Господу.
После этого рассказа старец Зосима предстает передо мной словно живой.
Это же ощущение не оставляло меня в основанном старцем Свято-Успенском Николо-Васильевском монастыре, особенно у могилы отца Зосимы в часовне-усыпальнице. Я ощущала присутствие старца, глаза, которые смотрели на меня с фотографии у могильного креста, как будто изучали, испытывали и разговаривали с моей душой. Рассказывают, что батюшка при жизни не только предвидел какие-то отдельные события, а часто с первого взгляда на человека мог проникнуть в его душу, догадаться, что ее терзает и мучает. Одних смущало то, что он сходу начинал перечислять все их грехи, причем не вообще, а конкретные. Других удивляло то, что он как бы читает их мысли...
И я, стоя у могилы, испытала то же – старец видит меня насквозь и слышит все, что я ему говорю в сердце.
И юродство старца Зосимы я тоже на себе испытала, и благодатную силу этого юродства.
|
Когда мы подъехали к главным воротам монастыря, привратник нас не пустил, сказал: «Въезд с другой стороны». Так мы объехали монастырь со всех четырех сторон, и у каждых ворот нам говорили, что вход не здесь. Сделали мы большой «круг почета» и вернулись к первым воротам – тот же привратник разрешил нам заехать в ограду.
У ворот меня встретил отец А.: белая ситцевая камилавка, надетая набок (потом один брат подошел к нему: «Дай, отец, я тебе надену как надо»), джинсы, торчащие из-под рабочего подрясника, легкие тапочки (было очень жарко) и ярко-рыжая длинная борода.
Поздоровавшись и сказав первые слова о монастыре, отец А. вдруг кинулся бежать и крикнул мне вслед: «Колокольня отрыта, побежали, сейчас колокола начнут звонить». Бежал батюшка легко и весело, а я, утомленная дорогой и жарой (с больными головой, животом и сердцем), в не предназначенных для бега шлепанцах, едва за ним поспевала – до колокольни нужно было бежать метров пятьсот. Когда, запыхавшись, я вошла в колокольню, то увидела, что теперь нам предстоит подниматься по длиннющей винтовой лестнице (ох, мое сердце!). Но вот последняя ступенька преодолена, и мы уже наверху. Три инока-звонаря, как и полагается, надели наушники, чтобы не было нагрузки на уши. Я поначалу заткнула уши (ох, моя больная голова!), но отец А. взял меня за руку: «Встаньте под большой колокол и приложите руки к нему». Пришлось уши открыть и встать под мощные волны звука.
Когда я спустилась с колокольни, то была совершенно здорова: голова не болела, одышки после бега трусцой не было и в помине, желудочные колики прекратились!
Так поприветствовал меня старец Зосима.
– Сколько у вас времени? – спросил меня мой путеводитель.
– Не знаю, как мой шофер.
– Ну, тогда пойдемте в храм, служба начинается.
В храме я не могла поначалу понять, куда я попала – в женский или в мужской монастырь. По обе стороны храма стояло много иноков и инокинь. Оказывается, старец Зосима в созданной им обители повторил обычай древних монастырей, где в разных корпусах, но под одним церковным покровом подвизались чернецы и черницы. Теперь рядом здесь – две обители: мужская Васильевская и женская Никольская.
Никольский храм поразил обилием святынь: о.Зосима собрал более двухсот частиц мощей святых со всего православного мира. В самом молодом монастыре Русской Православной Церкви собраны и чудотворные иконы: Божией Матери «Скоропослушница», святого великомученика и целителя Пантелеимона, святого праведного Иоанна Кронштадтского. Со службы уходить не хотелось, но отец А. дернул меня за рукав: «Пошли дальше».
И мы стали обходить большой, весь украшенный клумбами двор обители. Оказалось, что отец А. – местный житель, и монастырь вырос здесь, в донецкой степи, на его глазах.
В 1986 году отец Зосима (тогда он еще носил имя Савватий) был назначен настоятелем заброшенного Никольского храма. За короткое время из мерзости запустения храм восстал в том празднично-побеждающем облике, каким мы и сейчас его видим.
В 1998 году о.Зосима основал монастырь, видимо, по откровению Свыше, потому что прежде на все предложения его духовных чад, жертвователей и благодетелей о создании монастыря в Никольском он отвечал: «Не хочу для автокефалистов строить». И за каких-то два-три года буквально на пустом месте выросла чудная обитель. В центре ее по благословению старца Зосимы возведен Свято-Успенский собор – копия Успенского собора Московского Кремля.
Скажу честно, что, когда я подошла к Успенскому собору, у меня дух захватило: какое неопровержимое свидетельство верности державному православию явлено здесь, на Украинской земле! А о.А. пояснил мне, что старец возведение этого собора соединил с завещанием братии: «И после кончины моей держитесь Москвы, держитесь Русской Православной Церкви и великого Старца земли нашей Русской – Святейшего Патриарха всея Руси Алексия Московского… Никакие силы зла не одолеют Святой Руси: как масонство ни будет восставать, как ни будут бесы беззаконные, гонители веры Христовой, безумствовать – победит Русь Святая, сохранит веру Православную и пребудет она верна Господу до времен антихристовых…»
Это завещание касается общецерковной жизни, а завещание, которое о.Зосима повторял каждый день, на первый взгляд, очень простое, традиционное, но о нем можно сказать словами апостола Павла: «Напоминание об этом вам не вредно». Вот оно: «Воспитывай в себе христианскую тихую любовь». Что такое христианская любовь? – «Всех жалко».
В том, что братья и сестры Свято-Успенского монастыря верны заветам своего аввы, я убедилась дальше, путешествуя с о.А. по обители. Мы пришли с ним на скотник, и он стал кормить меня спелыми шелковичными ягодами – при этом высоко подпрыгивая, чтобы достать верхние ветки. Сам ни одной ягодки не съел, все меня потчевал. То же повторилось и в саду, когда мы подошли к кустам малины. Матушка, которая там несла послушание, тоже старалась меня чем-то угостить.
Когда мы пришли в игуменскую келью, нас встретил настоятель монастыря схиархимандрит Алипий. К стыду своему, признаюсь, что я поначалу даже не поняла, что это настоятель. Я даже не благословилась поначалу у него, потому что поверх схимы у него не было креста. Он не представился, мой путеводитель тоже не сказал, с кем я имею честь разговаривать.
Это был такой урок простоты и сердечности – никогда не забуду, как уютно было в келье старца, как благодатно было пить чай за тем столом, за которым он когда-то принимал гостей, как показывали святыни старца, которыми увешаны все стены и заставлены все тумбочки. «Приветил старец, – думала я про себя. – Приветил и утешил». И еще одно Завещание мне дал (оно напечатано в книге, которую получила в подарок от отца настоятеля). Думаю, это для того, чтобы донести слова о.Зосимы для верующих в России. Чтобы они знали, как непросто живется православным на Украине (и какие в этом смысле мы счастливые) и как они хранят братолюбие и любовь.
Людмила ИЛЬЮНИНА
ЗАВЕЩАНИЕ
Аз, грешный схиархимандрит Зосима, оставляю последнюю свою волю.
И по смерти моей свято и вечно, до последнего издыхания, храните все завещания, те священные традиции, ту особенность служб, записанных братьями и сестрами в Монастырском уставе, сохраняя их до малейших подробностей и не допуская никаких отступлений.
Строго держитесь Русской Православной Церкви и Святейшего Патриарха Московского и всея Руси.
В случае отхода Украины от Москвы, какая бы ни была автокефалия, беззаконная или «законная», автоматически прерывается связь с Митрополитом Киевским.
Из существующих монастырей тогда образовать Дом Милосердия, который будет выполнять святые законы милосердия – служение людям до их погребения, и эту заповедь обители должны выполнять вечно. Никакие угрозы и проклятия не признавать, так как они не каноничные и беззаконные.
Твердо стоять за каноны Русской Православной Церкви. В случае отпадения от единства Русской Православной Церкви – правящего архиерея не существует, монастыри переходят в ставропигиальное управление под омофор Святейшего Патриарха Московского и всея Руси. Молю Бога и надеюсь, что Святейший Патриарх не откажет и примет под свой омофор.
Если сие будет невозможно, то монастыри переходят под самостоятельное игуменское управление, по подобию Валаамской обители начала нашего столетия, находясь под видом светлых будущих времен единства Украины и России, которые, глубоко верю, неминуемо наступят, с чем и ухожу в вечность.
Основатель Сие завещание прошу прочесть у моего гроба перед последним целованием и раздать всем.
Подаю из гроба, бездыханный и безгласный, Мир, Любовь и Благословение Божие.
Схиархимандрит Зосима
| назад |
| вперед |  |
