ПРАВОСЛАВНАЯ ЖИЗНЬ
КОСТРОМСКОЙ ФОРТ РОСС
(Окончание. Начало на предыдующей странице)
Детдомовцы
6-я семья, как я понял, образована для «асоциальных элементов». В частности, для выпускников, которые как бы вышли из детдома, но продолжают в нем жить. Большую часть времени они проводят в Нерехте, где учатся в училище, сюда же приходят поздно. Так что во всем жилом блоке только я.
В моей комнате на стенке икона св.Геннадия Костромского, на тумбочке – стопка журнала «Вертикальный мир». Листаю журнал, и вдруг в него тыкается мордой огромная пятнистая собака. Я уже знал, что к детдому приблудился далматинец, которому дали кличку Дик.
– Бедный Дик, тебя тоже в 6-ю семью определили?
Делать нечего, веду его выгуливать. В коридоре пусто, только за дверью с надписью «Киностудия Фортъ Россъ» кто-то стучит по клавишам компьютера. Вечереет, и с улицы темная масса детдома действительно кажется фортом или крепостью – с полубашней домового храма. Во дворе – детская площадка со сказочными избушечками, вырытый пруд, штабеля кирпичей (баню строят), пчелиные ульи, с дерева свисает палка на веревке – «тарзанка». Иду по аллее из высоких вязов, и вдруг за спиной: «А для тебя, радна-а-ая, есть почта палева-а-ая! Солдаты, в па-аход!» Двое мальчишек маршируют с ведрами в руках на скотный двор. Присоединяюсь к ним. Они с гордостью показывают своих буренок и лошадей.
После прогулки отправляюсь в 3-ю семью просить у Кочкина разрешения пообщаться с детьми. По опыту знаю, что не везде это приветствуется: а ну-ка корреспондент что-то нехорошее про учреждение выпытает да и вообще потревожит детские души. К моему удивлению, Кочкин отмахнулся: «Да говорите, с кем хотите». Выбор пал на Сережу Петрова, заядлого альпиниста.
|
Живет он в двухместной комнате, но застал его одного – за книжкой.
– Про горы читаешь?
– Нет, просто про путешествия. А по альпинизму у меня тоже много книг. Наизусть учу названия пиков, их высоты.
– Заставляют, что ли?
– Нет, самому интересно. Потом у отца Андрея спрашиваю подробности, как лучше на них восходить. Я сюда приехал в 2003-м и через год попал на Эльбрус, мне тогда еще тринадцати не было. С тех пор и увлекаюсь.
– Раз в горы взяли, знать, хорошо учишься?
– Нормально. И по лыжам у меня неплохо. У нас тут, в Незнаново, лыжная база есть, на ней областные соревнования проходят. Наши лыжники, нерехтские, между прочим, лучшие в области. Например, сын Сергея Леонидовича, нашего воспитателя, – чемпион.
|
– А ты себя нерехтским считаешь?
– Ну... конечно.
– А не страшно было на Эльбрус залезать?
– Так он же пологий, даже перила навешивать не надо. Страшно было, когда ездили на Алтай и на Белуху поднимались. Идешь по гребню – и справа, и слева пропасти. Когда через трещины шли, постоянно были в связке.
– В связке?
– Ну, на веревке, – начинает втолковывать мне мальчишка. – Прицеплялись с дистанцией в пять метров. Мы посередине, а взрослые впереди и сзади. Было несколько связок – как бы отдельных семей, как у нас в детдоме. При падении человек должен кричать: «Ловите!» Тут все одновременно зарубаются альпенштоками, чтобы удержать падающего.
– И что, падал кто-нибудь?
|
– Нет. Мы перед походами всегда ездим к архиепископу Александру за благословением, и он за нас молится. Так вот, мы там на стену лезли с уклоном в 40-60 градусов, так что приходилось колышки забивать. А на Эльбрусе не так. Правда, в 2004-м, когда я ходил, были сложный северный маршрут и ветер дикий. Когда батюшка литургию служил, палатку чуть ли не унесло.
– Служил прямо на вершине?
– Конечно! Мы поднялись туда в праздник Преображения, в кратере специальную палатку поставили под церковь, много икон было, батюшка престол сделал. Ребята пели в хоре. Мы весь год перед этим литургию наизусть учили. Я-то, правда, не пел, держал колышки палатки, чтобы не сдуло. А сейчас, когда на Мак-Кинли пойдем, батюшка меня в хор возьмет.
– А кто тогда был в хоре?
– Леха Ахметшин. Он потом с золотой медалью школу закончил и поступил в Московский университет нефти и газа имени Губкина, бурить землю будет. Таких учебных заведений всего три в мире. Приезжает к нам, навещает. Еще пели Саня Ковригин и Антон Тихонов. Потом все причащались – и кто пел, и кто держал. Вообще-то восхождение в тот год несложное было, потому что из-за литургии мы взяли с собой груза около двух тонн и забрасывались на вертолете на отметку 3000. Оттуда же вертолет и забрал. Главное было не покорить вершину, а отслужить.
– Я видел, тут у вас домовой храм. Тебя здесь крестили? – осторожно спрашиваю Сергея.
– Нет, когда еще дома жил, маленьким, – нехотя отвечает парнишка. – Но в основном те, кто сюда поступает, оказываются некрещеными, их здесь крестят.
– Еще я видел, что киностудия ваша называется «Фортъ Россъ». Откуда такое название?
– Такой форт был в Северной Америке, русские жили в нем за крепостной стеной, в окружении чужой цивилизации. И у нас точно так же – мы тут своей жизнью живем, ведем свое хозяйство.
– С местными парнями не деретесь?
– С ковалевскими? Наоборот, они к нам на скалолазание приходят, тренируются, вместе с нами на нашем автобусе в школу ездят.
– А где школа?
– У всех разные. Большинство в Лаврово ездит, это в нескольких километрах от нас, а кто получше учится – в городе. Я, например, в 3-й школе в Нерехте учусь.
– А ты костромской? Откуда приехал?
– Я здесь недалеко жил – в 30 километрах, в поселке Ювелирный.
Подробности, как его родители бросили, выпытывать я не стал.
– Сам-то кем хочешь стать?
– Буду поступать в институт физкультуры на кафедру экстремальных видов спорта. Планирую проводником в горах работать, но еще посоветуюсь с отцом Андреем.
15-летний Сережа показался мне весьма рассудительным и непосредственным в общении. Ничего «детдомовского» я в нем не заметил – обыкновенный русский парнишка. Позже я еще раз встретил его на вечернем правиле в домовой церкви. Он стоял вместе со взрослыми, а впереди молились дети. У аналоя со свечкой в руке пономарил совершенный малыш, лет девяти. Такой серьезный и важный!
* * *
Ночью, едва уснул, слышу – внизу шебуршание. Собака Дик скребется? Спускаюсь вниз: далматинец разлегся посреди столовой, а у плиты орудует коренастый паренек:
– Яичницу будете?
Ну, наша 6-я семья начинает собираться! Знакомимся. Артем Смирнов, 17 лет. Учится в Нерехтском училище на автомеханика, за успеваемость получает повышенную стипендию. С ним на курсах еще трое выпускников.
– Здесь думаете остаться?
– Не знаю, чего загадывать. Мне батюшка обещал тут жилье построить. Конечно, придется для этого на детдом поработать. Бесплатно-то ничего не делается, – веско говорит Артем.
– Прежде в какой семье был?
– В 1-й. У нас соревнования проводились, и наша семья победила. Дали приз – сковороду «Tefal». А она дорогая, рублей 400 стоит, – почему-то вдруг вспомнил парень. – А вообще заработать можно даже в детдоме. У нас тут шорную мастерскую открыли – сумки седельные, уздечки. Делов-то, кожу раскроить и заклепками сшить. Ребята сделали сумку с двумя полостями, чтобы на раму мотоцикла вешать – красивая вещь, заклепками блестит. Так ее за 4 тысячи купили! Ребята получили по 300 рублей, а остальное – в детдом.
Как говорится, у кого что болит. Парень еще долго говорил, где и как можно заработать, пытаясь произвести впечатление взрослого и самостоятельного человека. Да... Тяжело, видно, выпускникам отпочковываться от своего детдома, от семьи.
В районе неблагополучия
Проснувшись на следующий день, почти все утро провел я с одним из «ковриков» – Сашей Ковригиным. Он показывал свою киностудию (на фото слева), заставленную «навороченными» компьютерами, и поделился, что в будущем хочет поступать в институт кинематографии, а брат его Антон, по примеру Алексея Ахметшина, – в институт нефти и газа. «Туда многие наши хотят, и это хорошо, друг за дружку держаться надо», – пояснил Саша. Рассказал и об особенностях съемок в горах: «Там снимаешь без штатива, и нужно, чтобы руки не дрожали. Еще трудно дубли делать, не заставишь же всю группу, которая перешла через трещину, обратно возвращаться». Самым удачным своим фильмом считает «Над пропастью небытия», про Алтайские горы. Всего же этот парнишка снял и смонтировал пять картин, занявших первые места на кинофестивалях. В подарок нашей редакции он записал их на диск DVD, а пока шла запись, показал какую-то мудреную программу по созданию трехмерных фигур: «Хотелось бы и мультфильмы делать». Откуда только такие таланты берутся?
За завтраком подошел под благословение протоиерея Андрея Воронина – он приехал из Москвы глубокой ночью. Вроде бы священника и спрашивать не о чем – все уже узнал от детей и воспитателей. И говорили мы с ним просто «за жизнь», перескакивая с одной темы на другую. И как-то незаметно, из новых подробностей, выросла цельная картина, стало понятно, почему вдруг здесь, в Нерехте, появился такой необычный детдом.
– Ваш Нерехтский район, по сравнению с другими, считается благополучным? – спрашиваю священника.
|
– Да, пожалуй, самый неблагополучный, хотя и весьма населенный – 60 тысяч человек. Для сравнения, в других районах (не считая самой Костромы, где сосредоточена почти половина населения) живет в целом 315 тысяч. Тут какая штука получилась. Во время войны сюда эвакуировали два крупных военных завода и привезли народ отовсюду. Построили еще льнокомбинат, работников вербовали аж в Средней Азии. И население увеличилось более чем в 10 раз. До перестройки Нерехта держалась впереди по уровню жизни, дороги были хорошие, три пионерских лагеря. А после, когда производство рухнуло, все повернулось наоборот. Хуже, наверное, только в Борке – в городе атомщиков. Туда завезли 25 тысяч людей и просто бросили, заморозив строительство АЭС. Но там хоть новое жилье, а у нас все коммуникации сыпятся.
И вот итог. Населения много, работы нет, люди начали безбожно пить – и более всех пострадали дети.
– Когда у вас возникла идея создать детдом?
– Это была не идея, а необходимость. В 1991 году через два года после рукоположения направили меня в Нерехту в Преображенский храм. Видели его? Он рядышком со зданием горадминистрации. Храм большой, красивый, но в ту пору был обезображен, на первом этаже цементный склад располагался. Занимаемся, значит, его благоукрашением, и тут прихожане начинают говорить: надо, батюшка помочь этой семье, той семье. Как помочь? Взять детей хотя бы на время. Поначалу хотели детский загородный лагерь сделать. Потом детишек в Карелию вывез, на Кольский полуостров. И в конце концов решили делать детский дом. Дали нам здесь, в Ковалево, деревянное здание бывшей приходской школы, и с 93-го года начали потихоньку пристраиваться. И в 96-м приняли первых шесть воспитанников. Нынче нам ровно 10 лет.
– Ваш детдом очень похож на Новоалексеевскую коммуну под Ярославлем. Но там у них свои преподаватели, своя православная общеобразовательная школа. Не собираетесь следовать их примеру?
– Я бывал там. У нас задача одна, но пути разные. Они оберегают детей от неблагополучного мира, а мы стараемся выработать в них иммунитет. Чего я боюсь – выйдя из православного инкубатора, юноша хватанет полными легкими этого воздуха, с бактериями, и иммунитет не сработает. Еще страшнее, если он противопоставит себя всему миру и станет враждебно относиться к людям. Нет уж, пусть учатся в обычных школах.
Мы – северяне
– У вас, наверное, есть педагогическое образование? – задаю священнику дежурный вопрос.
– Нет, по мирской профессии я гляциолог. Учился на географическом факультете МГУ, где уверовал в Бога и крестился на 3-м курсе, в 83-м году. Там же училась и моя будущая матушка, которая в нашем детдоме работает завучем. Вообще людей с педагогическим образованием у нас мало, мы отбираем кадры, скорее, по человеческим качествам.
– Я знаю многих выпускников МГУ, которые стали священниками. В большинстве это физики и математики, а гляциолога первый раз встречаю.
– Еще много священников среди бывших музыкантов, литераторов. Но и гляциологию я бы не сбрасывал со счетов, из нашей группы на курсе вышли сразу два священника. Что изучает гляциолог? Снег, лед, и очень тесно общается с природой. А у Бога две книги – Библия и природа, которая многому учит. Взять ледники, Арктику, – это очень тонкая, хрупкая система. Чуть-чуть толкни... В отличие от других климатических зон, там, как и в человеческой жизни, очень много всяких взаимосвязей, закономерностей, следствий. Или, например, горные ледники, которыми я много занимался. Чтобы дать прогноз для строительства дороги в горах, гляциолог должен одновременно держать в голове 10-20 вещей. Там же все это случается: лавины, камнепады, оползни.
То же самое и с вечной мерзлотой. Методом намораживания строили на ней взлетно-посадочные полосы для стратегических бомбардировщиков и рассчитывали, сколько часов аэродром будет действовать. Простоит сутки – значит, боевая задача выполнена. То же самое с самолетными ангарами из снега и льда, которые из космоса не засечь. Дай Бог, чтобы сутки выдержали – климатический баланс там очень хрупкий.
– Как считаете, Север сказывается на людях?
– Конечно. Климат и менталитет народов очень связаны. Мы – северяне. Не один народ мира не создал мощной цивилизации на Севере, только наш. Вот, казалось бы, англичане тоже северные люди. Но у них, в Англии, знаете, даже пальмы растут. А у нас – 50 процентов занимает настоящая вечная мерзлота. Как это сказывается? Долгая полярная ночь, потом буйный летний взрыв природы – и человек живет ритмами, что приводит к особой внутренней сосредоточенности.
– Костромская область – это Север?
– Наша областная газета называется «Северная правда». А вот соседняя Ивановская область почему-то Севером уже не считается. Не знаю, кто так придумал. У всех у нас, русских, один менталитет. Преодоление климатических трудностей – это открытая душа, чистое сердце, все наносное в нем просто выгорает.
– Ваш воспитатель Кочкин тоже говорит, что экстремальность воспитывает. А вы не боитесь за детей? От ребят я узнал, что на Эльбрусе вы чуть ли не с чеченскими боевиками столкнулись.
– Там и чеченцы, и карачаевцы. На северной стороне, между Кисловодском и Эльбрусом, есть плато Бечысын площадью примерно 400 квадратных километров, оно все рассечено трещинами – и вот там у них множество схронов. Когда мы приехали, был очередной рейд наших, выкуривали боевиков из щелей. Но мы туда и не пошли. А в 2004-м, когда все же решили подняться по северному склону, нас прикрывал целый отряд автоматчиков. По приказу генерал-полковника Проничева, который возглавляет погранслужбу России, нам и вертолет выделили, который пилотировал лично начальник авиации Северно-Кавказского военного округа. Так что все было предусмотрено.
– А как же альпинисты из других стран, им тоже сопровождение дают?
– А иностранцы на северный склон не ходят. Там вообще нет никакой инфраструктуры, просто дикий край. Но это как раз и интересно.
– Ребята бредят поездкой на Аляску. Когда поедете?
– В этом году, наверное, не получится. В Национальном парке Денали (индейское название горы Мак-Кинли) все контролируется рейнджерами. И когда они узнали, что мы детей везем, встали на уши – для них это беспрецедентный случай. Сначала заподозрили нас в раскрутке каких-то параллельных коммерческих проектов. Потом потребовали разрешения властей, мол, кто будет отвечать за детей. Я ответил, что по российскому законодательству директор детского дома является главным ответчиком за их жизни. Затем прицепились к Володе Ярочкину – мастеру спорта международного класса, который бывал на Мак-Кинли и согласился нас сопровождать. Его объявили персоной нон грата – подумали, что мы возьмем его проводником, а рейнджеров нанимать не станем. Такая вот волокита. Четыре дня назад все-таки прислали разрешение, но время-то ушло – лето в разгаре, ледник начал таять, открываются трещины, и самолет уже не посадить. А пешком из ближайшего поселка до горы нужно идти 25 дней, по болотом, которые от таяния также становятся непроходимыми. Это, к слову, о хрупком климатическом балансе Севера.
– И куда же этим летом отправитесь?
– На Памир, на семитысячник – пик Ленина. Заодно переименуем его, – шутит батюшка. – Литургию-то мы обязательно отслужим.
– Может, и крест там установите?
– На такую высоту? Сложно. В 2000-м, кажется, ребята из Ставрополя и Кисловодска поднимали крест на Эльбрус, так один участник экспедиции там умер – сердце не выдержало напряжения. Крест так и не поставили, лежит в центре кратера. Все-таки нужно соразмерять силы.
* * *
Разговор прерывает мелодия из мультфильма «Пластилиновая ворона» – батюшке звонят на сотовый. Он отвечает в трубку: «Нет, отче, я завтра в Москве буду служить на Крутицком подворье, а в понедельник у нас в Нерехте владыка служит, а во вторник или среду у мамы операцию делают, в реанимации лежит... Помолись о Татьяне болящей...»
Вот ведь – и директорские заботы на нем, и приходские, и мама в реанимации, и со мной нашел время поговорить. Прощаюсь, беру благословение. Уходя, оборачиваюсь. К директору детдома подбежали двое мальчишек: «Батюшка, мы вам картинки нарисовали!» Протоиерей смотрит на рисунки и с наигранной строгостью выговаривает: «А почему не подписали?» Потом сгребает их в объятия. Те светятся от счастья. Это последнее, что запечатлелось у меня в памяти в костромском Форт Россе.
М.СИЗОВ
Фото автора, С.Шахиджаняна и участников экспедиций Ковалевского детдома
 | назад |
| вперед |  |
