ЭКСПЕДИЦИЯ
МЕЗЕНСКИЕ ОБЕТЫ
Из дневника М.Сизова.
Взгляд из космоса
Река Мезень, лодка, оставленная на берегу, безлюдная деревня Конещелье – все это далеко позади. Нас обступил вековой лес. Тропинка все время тянет вверх, в гору, – и так будет более семи километров, до самой Юдиной кельи. Запыхавшись, останавливаемся.
– Ну что, будем палками стучать? – напоминает Игорь.
В Койнасе нам посоветовали таким способом отгонять медведей, которых водится много по Юдиной дороге. В высоком травостое можно нос к носу столкнуться с мишкой, и как он себя поведет – неведомо. «Совсем недавно 23-летнего парня медведь задрал, – рассказывала Любовь Рубельт. – Пошли его искать: сначала на задавленного жеребенка наткнулись, а потом увидели труп прикопанный – сапоги из-под мха торчат. Медведь-то жеребятиной лакомился, а когда он на поеди, ты с ним не здоровайся...»
Тишина. Только в верхушках сосен тихонько причитает ветер да иногда скрипнет мшистый ствол, кряхтя от древности. С детства вслушиваюсь я в это молчание леса, и всегда мне чудится, что это не пустая, немая тишина, а смысловая пауза в разговоре. Как если бы два друга долго-долго говорили и вдруг замолчали. Наверное, в раю человек мог общаться не только со зверями, но и с деревьями. Минули миллионы лет – и вот молчим, прислушиваясь...
Стучать палками о деревья мы не стали: «Инок Юда защитит. Ему все здешние медведи послушничали, так что – вперед с молитвой!»
Тропинка сиганула вниз, к болотистому ручью, и снова запетляла вверх. Минуем еще один ручей, вброд – уже ни гати, ни следов человеческих. Идем полтора часа, забрались в самую деберь: может, заплутали? Как нам говорили, Юда келью свою поставил в «веселом березовом месте». И вон впереди что-то белеется, блазнится... Нет, обман зрения.
Новенькую часовню из желтого, не потемневшего еще бруса, обеденный столик и кострище мы увидели неожиданно, поднявшись на очередной мшистый холм. Бросаем рюкзаки. Игорь сразу идет в часовню, а я присел к столику отдохнуть. Отсюда хороший обзор. Внизу за ложбиной из леса выступает еще одна часовенка, низкая и древняя на вид. А в самой ложбине – трухлявый сруб, оставшийся от исторической кельи монаха-пустынника. Неудобное, сырое место. Сверху видно, что прямо из-под сруба вытекает ручей – тот самый, Серебряный, с целебной водой, о котором рассказывали в Койнасе. Обычно на святых источниках ставят часовни или храмы, но чтобы строить на воде жилой дом? Нелогично...
Об Аникии и Юде известно, что они духовные братья, монахи Ущельского монастыря, закрытого по указу Екатерины 1764 года, после чего они вынуждены были покинуть обитель возле Лешуконского. Многие придерживаются версии, что они также братья по крови. А если сравнить, как оба отшельника устроились в лесу, то можно подумать, что они вообще близнецы. Ведь Аникиева келья точь-в-точь такая же «нелогичная». Недавно в интернете нашел я подробнейший снимок тех мест, сделанный с космического спутника NASA. Не знаю, чем заинтересовал американцев этот таежный лоскуток Коми земли, но с их помощью удалось заново проделать путешествие «к Аникию». Вот деревня Латьюга, вот дом Виталия Михайловича Букина, председателя православной общины, который объяснил нам путь к келье. Даже сарайчики вокруг его дома хорошо видны. Вот пристань, от которой отчалили на лодке. А вот здесь мы пристали к берегу, пошли в глубь леса, миновали ручей, обошли стороной озерцо... А дальше? Рассматриваю «сверху» лес и лужайки, на которых отчетливо проступает каждое отдельно стоящее дерево. Часовня тоже должна быть видна, поскольку построена на опушке. Но где она? Пытаюсь и не могу найти – нет никаких ориентиров, «привязок к местности».
Точно так же, уверен, из космоса не найти и эту келью, что на Попьюге. В чем тут секрет? Из патериков мы знаем, что пустынники, прячась от мира, забирались в самую глушь и обычно селились при излучинах необитаемых рек, на островах. Там их и «находили» собратья, образуя вокруг одной кельи большие пустыни. Но были и такие иноки, кто уходил всерьез и навсегда, об их местонахождении знал только Бог. Понятно, что Господь и места им особые указывал – пройдешь рядом и не заметишь.
Две молельни
|
Спускаюсь в ложбину, глажу ладонью замшевелую окладину, как называют здесь нижние венцы сруба. Видно, что «келья» была большим, крепким домом, строила его умелая рука. Наклоняюсь к ручью... Он почти пересох, воды не зачерпнуть, но по серебристому налету на дне убеждаюсь: правду нам говорили, необычная здесь водица. А может, грешу я на строителя сей кельи? Ставил-то он ее на сухом месте, а святой ручей пробился из-под окладины потом уже, когда келья опустела?
У старой часовенки высятся два креста – один над могилой отшельника Иуды, а другой обетный, с красиво вырезанной надписью: «Кресту Твоему поклоняемся...» Поклонившись могиле, буквально вползаю в старую молельню – дверца маленькая, как люк. Внутри на полу клеенка, чтобы на коленях стоять, три лампады, тряпичные приношения, пластмассовые игрушки – уточка и лошадка, два перевернутых граненых стакана. Видно, чья-то жена принесла, чтобы замолить мужнино пианство. По стенам множество бумажных иконок и три резных образа креста с символами Страстей Господних – копием и тростью. Точно такие деревянные иконки видел я в Пермской галерее, где собраны древности, а эти – не так давно сделаны. Знать, не угасло в народе иконорезное уменье.
На столике тетрадка с записями: «здесь были...» и с перечнем имен. Невольно сравниваю с коми паломниками – в келье Аникия те завели тетрадку с описанием бед и прошениями «в письменном виде» к святому. Серьезный подход. А тут – «здесь были», и точка. Хотя, может, это и есть то, что подвижники называли «хранить место»? Инок Иуда ведь тоже всего лишь «был» здесь, как пришелец на земле. В конце тетради самая пространная запись, чуть ли не целая «повесть»: «Юдина пустынь, 30 июня 2006 г. Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас. Аминь. Был р. Б. Александр по обету. Спаси Господи».
В часовенке тесно. Удивительно, как умещались здесь паломницы. Многие старушки даже ночевали в молельне – сил не хватало на обратную дорогу в тот же день.
Иду в новую часовню... Игорь уже склонился над столиком, строчит в блокнот.
|
– Орнитологией занимаешься? – заглядываю через его плечо. Еще в начале путешествия появилась у нас эта шутка: вид пишущего человека с рюкзаком за плечами и в накомарнике вытащил из памяти слово «орнитолог». Словцо наукообразно заковыристое, диковатое и потому вполне подходящее к ситуации. Ведь эти наши журналистские потуги все записать, зафотографировать – разве не дикость в паломничестве? Что останется в блокнотах? Сухие описания: был там-то, видел то-то. А главное – тишину в душе, близость Божию – это как запечатлеть? Что орнитолог, «птичий профессор», может написать, встретив Ангела? Подробный отчет об окрасе перьев?
Игорь захлопывает блокнот и, не сговариваясь, идем в часовню, чтобы уже «соборно» помолиться. В новой молельне можно стоять в полный рост, здесь просторно и чисто – домотканые коврики на полу, блестящая, надраенная керосинка у потолка вместо паникадила. Пока Игорь зажигает свечки, оглядываюсь. Среди множества приношений выделяется плат с пришитыми буквами: «Спаси и сохрани» и необычным шестиконечным крестом в виде стрелы.
|
Среди приношений лежит на полке и обычная магнитофонная кассета. Что на ней записано? Только Новиков Сергей, пометивший кассету своей фамилией, да Господь с небесным молитвенником Юдой ведают об этом. А вот стопка тетрадей с диктантами по русскому языку – Лешуковой Марины, ученицы средней школы с.Ценогора. Тоже с какой-то тайной думой положено перед иконами... Когда мы уходили, рядом с этой стопкой заметили еще одну тонкую тетрадочку – явно не «диктант». Столбиком вписаны в нее имена. Синодик во здравие, заведен в 2006 году. На обложке отмечено: «Уважаемые паломники, пожертвования не оставляйте, а выносите и отдавайте Чурсановой Азе Васильевне в д.Белощелье».
– Будем в Белощелье, спросим, кто это, – предложил Игорь.
Тетрадку заметили совершенно случайно, и на фамилию Чурсановой тоже «просто так» обратили внимание. Но позже, как в сказке, все это сослужило добрую службу...
* * *
Из дневника И.Иванова.
Разглядывая в Юдиной пустыни вещи, принесенные сюда людьми, я невольно вспомнил «проход» из фильма Тарковского «Сталкер». Это вообще, мне кажется, любимая сцена у художника: камера движется над водой, а на дне потока лежат разные вещи, материальные знаки человеческой жизни. Поток этот – время.
И здесь у меня возникло такое ощущение, что на самые обычные вещи я смотрю словно сквозь поток, и это суть не вещи, а люди – юноши и старики, крестьяне века минувшего и современные городские жители, простаки и высоколобые...
Вот старое церковное паникадило. Полусмытая икона местного письма – у Николы Чудотворца выцарапан лик. Бумажная иконка недавно прославленного святого Федора Ушакова, неведомо как оказавшаяся здесь. Очки в роговой оправе. Самовязанные рукавички. Ребячий рисунок, на нем – рыболовные крючки-тройники. Тетради по русскому языку. Неношеная – с биркой – рубашка.
За каждой вещью – человек, принесший ее с верой в обещание к Юде. И несложно, в общем-то, догадаться, о чем именно каждый просит, ибо просьбы во все века одни и те же: здоровья, семейного благополучия, работы…
«Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокоивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни».
Этот один из самых красивых псалмов царя Давида – 22-й – тоже висит в келье на стене, аккуратно выжжен на фанерке и снабжен заголовком: «Во здравие чудотворца инока Иуды».
А вот лопата у входа в часовенку. К чему бы это? Не сразу догадался, что это для тех, кто придет сюда зимой, – чтобы огрести снег и открыть дверь. Вспомнил: когда мы шли сюда, видел ободранную на некоторых деревьях вдоль тропы кору – должно быть, это метки тем, кто будет идти к Юде в пору, когда тропу занесет.
Сухопутье
Пора в обратный путь. Снова тропа – под ногами переплелись корни берез, словно куриные лапки, иногда из-под них выползет камень, как бы в напоминание, что вообще-то идем мы, спотыкаясь, по высокой каменистой гривке. Вот, вильнув, тропа скатывается с горки и – через болотце по старым прогнившим слегам. Льнет к ручью – вода в нем ароматная, с запахом хвои и мхов, зоркая, – утолил жажду, ополоснул лицо – и снова тянется подъем на холм. Вот маленькое кострище у самой тропы – кто-то тут передышку делал. Сначала идешь и какие-то молитвы перебираешь в голове, потом устаешь, уже только глазеешь по сторонам, наконец, смотришь лишь за изгибами тропы перед собой, а в голове пусто, как на рыбалке, – наверное, это и есть настоящий, глубокий уровень общения с сущим, с природой, когда просто сойку слушаешь или ветер по верхам пронесется – просто ветер… Вдруг очнешься: среди всеобщей зелени предательски желтеет лист брусники. Все-таки далеко забрались трое братьев-иноков…
…А вот и вросший в землю камень прямо посреди расширившейся до колеи тропы, еще несколько метров – и слева вольется еще одна тропа, а от этой росстани до дороги всего 400 шагов. Пришли.
Михаилу надо идти в избу на другой конец Конещелья за оставленным скарбом (я-то все свое таскал с собой), а у меня есть время прогуляться над рекой. За бугой на отмели одиноко маячит «Федор Сухов» – наше приношенье Юде. «Все, товарищ Сухов, хватит воевать с басмачами за мировую революцию, – этак полушутя говорю я себе. – Время вашего поколения иссякло, пора возвращаться и обустраивать дом. А то вон какое запустенье…»
Но на сердце все равно как-то не по себе. В ход пошли «реальные» доводы: ведь и в самом деле, вчера точно после бандитской пули – струйкой сочилась в днище кровь. Каждый километр приходилось бросать весло и браться за черпак. Да и весло-то, соединенное из двух частей, скрипело совсем по-стариковски, вот-вот переломится. А Мезень уже не та, что прежде – широка стала, великовата для такой лодчонки…
Утешение я в конце концов нашел в мысли, что нашего старого друга подберут паломники к Юде и, подремонтировав, приспособят для рыбалки на каком-нибудь мезенском притоке.
На дороге показался Михаил с полным рюкзаком за плечами. Я присоединился к нему: сегодня надо еще побывать в Белощелье и двигаться дальше. Сразу за Конещельем начинается затяжной подъем. Влажная клейкая глина постоянно образует на сапогах «галоши» из грязи – идти тяжело. А когда поднимаешься, наконец, на горку, тут же спуск вниз, на котором главное – не поскользнуться. И – новый затяжной подъем.
Надолго нас не хватило, на очередной горке рухнули отдыхать – впервые после Юдиной кельи.
(Продолжение на следующей странице)
 | назад |
| вперед |  |
