ПРАВОСЛАВНОЕ ВОСПИТАНИЕ

МЕДНЫЙ КРЕСТ И КОВАНАЯ ЦЕПОЧКА

Беседа с Надеждой Мисаиловной Павловой – педагогом Национальной гимназии г.Сыктывкара о воспитании детей в коми семье

Я держу в руках медный крест, небольшой, всего в мизинец высотой. Он скреплен с ажурной цепью прекрасной ручной работы. Их выковал давным-давно прадед моей собеседницы Надежды Павловой, кузнец коми села Семуково, что стоит на Выми. Для кого он был изготовлен, неизвестно. Быть может, для настоятелей семуковского храма во имя святителя Николая, и передавался он от одного священника другому, пока не был расстрелян последний из них – о.Всеволод Потемницкий, недавно причисленный к лику святых. Так или иначе, но в тридцатые годы крест вернулся в семью кузнеца. Но это лишь предисловие к тому, о чем я хочу рассказать. Несколько лет назад Надежде Павловой было одно из тех видений, которые озаряют душу народа, связывая Небо и землю.

Увидела она, как медный крест превращается в перекресток дорог. А дальше, как она сама говорит, «идут по этим дорогам навстречу друг другу прародители по маминой линии: бабушкин род – Пиль Миш Вась Августа Аполлинария; дедушкин – Сав Вань Вась... А по другой дороге – прародители по отцу: с бабушкиной стороны и с дедушкиной, а за ними – родители, затем мы, много незнакомых людей, детей, молодежи, зрелых и пожилых... И простираются эти дороги по всей России, выходят за ее пределы, а в центре самое дорогое место, родина – Семму овмöс, белостенная церковь Николая Чудотворца, тот самый святой живительный исток, из которого мы берем нравственные и духовные силы, и любовь, и надежду, и веру».

Как и многие другие деревни Севера, Семуково лишается жизни. Осталось менее четверти от прежнего числа жителей. «А последние мужики... Они все равно работают, но хорошо выпивают. Никого не хочу обидеть, но село умирает», – говорит Надежда.

Держу медный крест в ладонях, в нем смерть и воскрешение, в нем все. Возвращаю Надежде.

Так назвали ее родители – эту невысокую коми женщину, которая занимается тем, что готовит ребят Национальной гимназии к празднованию святых дней – духовных и народных.

– Откуда это в вас? – спрашиваю Надежду.

– От моей бабушки, Аполлинарии Алексеевны Матвеевой. Одна она была у меня, во время войны сильно село подрубило, погибли деды, а женщины, в одиночку воспитывая детей, надрывались и тоже рано уходили из жизни. Слава Богу, бабушка выжила. Память все время возвращает меня в мир детства. Как кадры кино – перед глазами знакомые, дорогие сердцу картины. Зимнее морозное утро. Мне лет пять. Мама спешит на работу и оставляет меня у бабушки. В доме тепло, потрескивают дрова в печи. Бабушка в теплых валенках, в цветастом шушуне, в белой косыночке хлопочет у плиты. Я тоже начинаю свою работу: собираю ложки, толкушки, глиняные горшки, туески, аккуратно расставляю их на длинном столе в комнате и наконец торжественно объявляю: «Бабушка, магазин открыт! Можешь идти за товаром!» Бабушка тут же отзывается: «Аттö дивö, куда-то поварешка запропастилась. Нет ли у тебя, внученька, такого добра?» Я радостно кричу: «Есть, есть!» Бабушка шаркающими шагами подходит к столу, оценивает товар, отдает мне газетную бумажку и уносит деревянную поварешку. Размешивает что-то очень вкусное в глиняном горшочке, накрывает стол. Аромат приготовленной пищи заставляет меня забыть обо всем. «Пора подкрепиться, внученька, – слышу я добродушный голос бабушки. – Перерыв!» Я тут же соглашаюсь, и на этом моя лавочка закрывается.

Это была не только игра, а первые шажки, которые делает деревенский ребенок к труду. Я до сих пор поражаюсь, как тонко она меня подводила к работе. Никогда не неволила, не говорила: «Сделай то, сделай это». Все происходило так, что я сама не замечала, как втягивалась – шла и делала. Секрет здесь в любви. Когда бабушка и родители видели результаты моего маленького труда, то так радовались, так благодарили, что хотелось делать что-то еще и еще, отблагодарить, облегчить ношу дорогим, любимым людям.

Брала меня бабушка с собой и на ближние сенокосные луга. Сама косила, ворошила, сгребала сено в маленькие копны, и тогда мы уже вместе относили их в нужное место. Бабушка ставила стог. Конечно, какая там из меня помощница, больше заячьими гостинцами насладительница. И когда мы обратно поднимались в село, бабушка, улыбаясь, ласково спрашивала: «Устала, видать, моя внученька?» Я, карабкаясь сзади нее, тихо и бесхитростно отвечала: « Да нет бы, бабушка, да лень навалилася». А вечерами мы иногда вместе с ней стригли балек. Бабушка подзывала, а я крепко держала, хотя сама еще была весом с овечку. «Öсьтö, öсьтö, балюкыс...» – приговаривала ласково бабушка и ловко справлялась со своим делом. Вот уже, освободившись от толстой шубы, овечка вприпрыжку бегала у крыльца и радостно кричала: «Ме-е, ме-е» – что, мол, своих не узнаете?

Зимой, бывало, в просторной избе прадедушки собирались бабушкины подруги, заправляли станок, чтобы зимними вечерами ткать разноцветные дорожки. Она все время что-то творила, мастерила, готовила. Чего только не было на ее столе в праздничные дни: пироги с черникой, брусникой, с грибами, компоты из сушеной репы, из ягод, шанежки, рыбники, яя шыд, колькъя рысь, молочный кисель, квас, безалкогольное пиво – сур.

– Как часто родные собирались в доме бабушки?

– Был один праздник, когда мы все старались быть вместе, и не только наша семья, то же происходило в других домах села. Это был Обещанный день, или обещанный Крест, – праздник. Однажды село постигло несчастье. Сначала разразилась буря, потом град чуть ли не с куриное яйцо побил хлеб, а остальное смыло водой, разворотило крыши домов и построек. После такой беды не всякое селение вообще могло выжить. Но мои предки-односельчане дали обет Господу, что каждый год в воскресенье, идущее за днем Петра и Павла, оставят все мирские дела и будут молиться. С утра все шли в церковь на службу, после обходили с образами все село, освящали воду, тогда у многих домов стояли деревянные кресты, перед ними останавливались, творя святые молитвы. После того как безбожники закрыли нашу церковь и убили нашего духовного наставника о. Всеволода, по улицам с иконами и молитвами уже не ходили. Постепенно и кресты исчезли, хотя я еще застала последние. Но и по сей день мы стараемся собраться в Обещанный день вместе.

Почти ушел из Семуково праздничный дух, а вместе с ним перестала делаться и работа. Ведь праздники для деревенской жизни – это совсем не безделье. Настоящий сельский труд почти невыносимо тяжек. Он не только отнимает физические силы, но и душа как бы немеет, люди закрыты друг для друга. И вот праздник – и все распахиваются, беседуют, пируют. Но не напиваются, не для того они вместе. И просыпается в них любовь друг к другу. Работа – это вдох, а праздник – выдох. Стоит лишиться одного, и человек начинает задыхаться. Ах, какие у нас были праздники! Многое сама знаю только по рассказам. Женихи невест выбирали, из соседних деревень шли люди – кто пешком, кто на лошадях, баянисты играли, ребята перетягивали шест – какая деревня сильнее, танцевали, пели.

– В деревне все почти были верующими, но все веровали по-разному. Как это было у вашей бабушки?

– Она довольно строго постилась, под конец, правда, стала иной раз рыбу себе позволять. А в молодости, даже когда заболела однажды цингой, не нарушила поста. С тех пор как в нашем храме вместо икон повесили портреты Ленина и Маркса, в церковь ездила в село Айкино. Из молитв мне запомнилась одна, на коми языке, в которой угадывалось несколько русских слов: «Господьöй, кранит и бережит» означало «Господь, храни и береги». Потом начинала перечислять предков, я даже не знаю, до какого колена – долго. Я прислушивалась и начинала разбирать имена.

Чем быстрее я подрастала, тем больше хотелось знать. На стене у бабушки в рамках под стеклом висели фотографии. И по отцу, и по маме я была Матвеева, роды наши немало себя проявили. Среди других был славен дядя моей бабушки Степан Васильевич, он едва ли не первый в Коми получил орден Ленина за учительство. Постепенно я, разглядывая фотографии, все больше осваивалась. Поначалу оттуда на меня смотрели незнакомые люди. А мне казалось, что когда-то я их видела и вот-вот вспомню. Но ничего не получалось. И тогда я начинала докучать своей бабушке, которая сидела неподалеку, возле прялки. И как мне тогда казалось, не пряла, а играла веретенцем. «Бабушка, – спрашивала я, показывая пальцем, – а кто это такой, этот дяденька в папахе и с длиннющей бородой?» – «Это мой отец Алексей, мастером на все руки был, хорошим кузнецом, Царство ему Небесное. А это мой брат, всю войну прошел, недолго после и пожил. А как он пел, как играл на гитаре! А вот это сын Зосима с гармошкой стоит. А это мы с твоим дедушкой, с детьми на Удоре, еще до войны...» Так постепенно я узнавала, что живу не сама по себе, что я капелька крови своих предков.

– Расскажите, какие еще уроки преподала вам бабушка?

– Это без конца было учение. Вот входит она в парму-лес. Низко кланяется, а потом благодарит за каждую ягодку, каждый грибочек. Вот общается с людьми – ни одного грубого слова не скажет, а вся устремлена помочь. Вот встречает она корову, осыпая ее ласковыми словами, а как грустно и нежно было расставание с кормилицей. Дело в том, что у них с тетушкой Александрой была одна корова на двоих. Три с половиной дня корова была у одной, три с половиной – у другой. И когда приходил срок, мы отправлялись за нашей Чернушкой. Чудно было видеть, как она рядом с нами брела по снегу, маленькая и совсем уже старенькая. Хоть валенки ей обуть, думала я про себя, вон мы сами как укутаны, а она? Бабушка точно читала мысли мои, начинала ласково приговаривать: «Скоро, скоро дойдем, водичкой теплой напою, хлебушком угощу, соломы настелю, сена душистого занесу, вмиг согреется наша кормилица».

7 ноября 1995 года ее не стало, моей бабушки, она тихо покинула землю. А я все слышу иногда ее ласковый голос и возвращаюсь в детство.

Время безмятежное,
Тихий светлый дом.
Там осталось мое детство,
Вон за тем окном.
До сих пор шуршит конфеткой
И летает мотыльком.

В.ГРИГОРЯН
Фото И.Иванова

назад

вперед