– Проверим эту! – мы наконец выбираем одну из тропок и углубляемся в лес. Оказалось, мы не ошиблись. Настроившись идти и идти, неожиданно посередь ельца мы натыкаемся на избушку, устроенную на полозьях. Чуть поодаль – домовина с крестом, как нам и описала ее Аза Васильевна. К елкам вокруг привязаны белые хоругви и пелены с крестами – они похожи на часовых, стоящих вокруг домовины в карауле.

Сам вид домовины отсылает к незапамятным временам – такие я видел еще только в Никольском районе на Вологодчине. Там мне не могли объяснить, откуда такая традиция, говорили только, что спокон веку. Здесь этот невысокий сруб называется нагробницей. Кто поставил ее над оставшимися в пожаре нетленными мощами старца Якова – неведомо. Зато я узнал, что крест и избушку-часовню сделал Михаил Андреевич Чурсанов, здешний тракторист. Собрал ее, поставил на сани и привез сюда. А вскоре (четыре года назад) умер от сердечной недостаточности, 67 ему было. Да воздаст ему Господь за труды.

Перекрестившись, захожу в часовенку. Первое, что бросилось в глаза, – полностью, до деревяшки смытая икона; сохранился только оклад из фольги, по которому можно предположить, что это икона какой-то святой. Такую же, полностью смытую, икону в деревне Кривой – по северным меркам не так далеко отсюда – носят святить на реку Вашку каждый год. Происходит это при большом стечении народа в девятую пятницу по Пасхе. В этот же день чтится память св.Параскевы и в Белощелье – здесь это деревенский праздник. В официальном церковном календаре такого праздника не числится, как нет, например, и Покровской родительской субботы. Но и тот и другой весьма распространены на Севере и почитаются верующими. То, что я, скорее всего, не ошибся, подтвердило маленькое радостное открытие: на иконной полке часовенки не без изумления обнаружил я вырезку из нашей газеты многолетней давности – публикация называлась «Дом Параскевы Пятницы».

Поверх образа на проволочке висели вырезанные из жести «ноги». Я давно слыхал об этой старинной традиции «покупать» такие «болящие» части тела из жести. По рассказам, раньше их, в качестве приношений, было множество и у Юды в келье, но накануне, когда мы побывали там, не заметили ни одной. Зато у Якова увидели. Возможно, как раз потому, что сюда, поближе к деревне, ходят молиться ветхие старухи, именно они еще и поддерживают эту традицию.

Продолжаю осматривать часовенку. Неожиданно в божнице вижу картинку с изображением египетского бога Осириса с собачьей головой. И кому пришло в голову принести ее сюда? Но потом мне эта картинка что-то напомнила… Ну конечно! Осирис очень похож на христианского святого мученика Христофора – покровителя охоты – его всегда изображали с собачьей головой, как о нем сказывало древнее житие. По поводу иконописных изображений этого одного из самых почитаемых «крестьянских» святых выходил даже специальный запрет Св. Синода. Несмотря на это, образа св. Христофора с собачьей головой продолжали писать по заказу до самой революции – на Севере, в тайге, они стояли в красных углах изб охотников-промысловиков. Теперь икон св. Христофора не сыскать, вот и приняли за его изображение эту картинку египетского бога из научно-популярного журнала.

Господи, какая все это древность!..

...Возвращались в деревню молча. Снова через невыкошенную кулигу, по беломошнику через лесок. А вот и крыши домов с частоколом телеантенн, но еще выше «журавли» над колодцами задрали свои шеи. Перед тем как воспользоваться предложением Азы Васильевны переночевать у нее в доме, мы решили сходить на берег, глянуть на Мезень. Крест, установленный над рекой, заметен издалека.

– Смотри, он словно устремляется в небо, – говорит Михаил. – Крыша у креста, как два крыла, и он издали напоминает стрелу, нацеленную вверх. Помнишь, у Юды и Якова на пеленах мы видели странный символ креста – стрелу с двумя косыми перекладинами? Но тут же все ясно: в овершии «стрелы» вовсе не наконечник, а схематически нарисованная крыша с охлупнем, какой накрывают кресты от непогоды. Это такой народный, символический образ всех тех обетных крестов, что стоят по Мезени, – образ «мезенского обета».

Пока идешь ко Кресту по пояс в травах, можешь наслаждаться постепенно открывающимися видами: сначала дальние – леса без конца и краю, убегающие за горизонт. Как подумаешь, что в ту сторону, за реку, если идти прямо по водоразделу, двести километров жилья не встретишь, – делается чуть жутковато. Прямо напротив деревни – такой лесистый взгорок. «Горой Старцев» называется. В Белощелье так и говорят: «На Старцев по ягоды ходил?» Местное предание донесло рассказ о том, что некогда в той стороне жил старец-отшельник. Случалось, приходил он в деревню. Переходит реку, идет по тонкому льду – и ничего. В деревне побывает, грехов наберет, и обратно идет – уже по колено проваливается…

Потом взгляду открывается сама Мезень, широченный – километра два или больше – плес. У дальнего берега вроде как протока, долго тянется, ан нет – это коварный ерик, заманиха. Сюда залезешь на лодке – не выскочишь. Через несколько шагов становится виден песчаный осередок на Мезени, переходящий в полноценный остров, заросший кустарником, потом еще одна протока, посреди ее – лупа (так здесь называют недолго живущую отмель), далее стрежень… – в общем, такой речной лабиринт, сложная конструкция, завораживает.

Глава администрации Дина Леонидовна Сидорова нисколько не удивилась странному гостю: показала, куда свалить рюкзаки, пригласила попить чаю. Пока мы с ней беседовали, ощущение «дежа-вю» преследовало неотступно – словно вернулся в начало путешествия. О тех же самых бедах и теми же словами говорил мне руководитель Вожгорской администрации в прошлом году. Ничего за год не изменилось – что в Вожгоре, то и в Ценогоре...

– Месяцами в райцентре не бываем, – сетует Дина Леонидовна. – Мосты сломаны, не проехать, а на лодке – бензин дорогой. Да и нет его уже полтора месяца. Появилась своя частная АЗС, но и она не может завезти топливо. За десять последних лет Ценогора ополовинилась – осталось 210 душ. А в 70-е было 850 человек. Молодежь уезжает с билетом в одну сторону – или в город, или на кладбище. В домах, где «Трояром» и «антиледом» торгуют, калитка не закрывается – идут и идут пьяники. В деревне Селище попытались привлечь продавщицу к суду, она подала на опротестование. Наумова ее фамилия, 40 лет, приехала из Северодвинска – грамотная дама, адвоката наняла. Два раза ее наказали штрафом в 2,5 тысячи рублей – а ей хоть бы что. Коробку с «Трояром» продаст – вот и весь штраф. Сейчас планку штрафа повысили, но остановит ли?

– А что делать?

– Не знаю. Если б меня это коснулось, мужа или сына споили, я бы самосудом, честное слово... Вон в Белощелье как-то смогли «уговорить», теперь там суррогатом никто не торгует.

– Вам-то охота сидеть на месте председателя?

– Ой, проклинаю все, что сунулась. Со стороны мужиков никакой поддержки нет. Тут у нас такое чудо. Когда безработица началась, выпускники школ так и остались «младшими детьми» – не работали, а теперь и не хотят. Что поразительно: в селе есть сорок нормальных мужиков, почти не пьющих, в возрасте 40-45 лет. И никто из них не женат. Родители у некоторых поумирали, и они, как дети-сироты, о себе не могут позаботиться, даже дрова не заготавливают.

– Если б совхоз возродили, втянулись бы в работу...

– Ой, не уверена. До революции у нас никаких совхозов не было, летом занимались своим хозяйством, а зимой отправлялись на отхожие промыслы в Мезень или еще куда дальше. И кормили при этом большие семьи. Ответственность чувствовали, работали – пар от мужиков шел. А сейчас какая-то инфантильность. Вот у нас один парень хоромы себе построил, но родители умерли – и он в их дом вернулся, носа оттуда не кажет, а свой дом пустой стоит.

– А что, личное хозяйство никто не держит?

– В селе было 70 коров, сейчас 20. Но их держат как раз те, кто имеет иной заработок, – просто по привычке оставили. А те, кто нищенствует, кому хозяйство нужно – ленятся за коровами ходить. Хотя, конечно, надо у нас производство открывать. Наладить дорогу, строить лесопилки. Это все реально. Вон частник Станислав Муравицкий, чье предприятие «Тайбола» на нашей территории лес заготавливает, как-то же умудряется за двести километров в Мезенский лесозавод кругляк отправлять. Он и нам дрова поставляет. Все время у него в долгу.

Грустные наши разговоры прерывает появление Игоря – пешком и на попутном мотоцикле он таки добрался до Ценогоры. Лицо его явно не светится от счастья, мозоли ноют, и я вспоминаю, что нам еще десятки километров топать до Лешуконского.

– Так вы говорите, на машине до райцентра никак не добраться?

– Даже если бы был бензин... Подождите, начальнику ДРСУ позвоню, – предсельсовета набирает номер. – Валентин Абрамович? Ну как там с понтоном через Иросу, скоро будет? В этом году... Приятно слышать. А если серьезно? Через три дня на «уазике» можно проехать?

Весть о том, что переправу наладят «в этом году», не вдохновила. Так что Дина Леонидовна предложила сначала добраться до Селища, куда скоро отправится попутка – частный трактор с тележкой, а дальше уж как получится. Что ж, «тележка» – это нам знакомо.

– А пока можете посетить наши достопримечательности, – тоном гида говорит председатель сельсовета. – Здесь неподалеку на огородах есть Обетный крест, поставленный нашей сельчанкой Риммой Феодосеевной. По мужу она Вокуленко, 30 лет жила на Украине и вот пообещалась Богу, что Крест поставит, если в родное село вернется. Тут же рядом церковь Фрола и Лавра – покровителей животноводства. В старину в наш местный праздник «Канун» вокруг него водили хороводы, была ярмарка. Недавно мы это дело возобновили, много народа собралось, из Архангельска телевидение приезжало.

– Церковь-то действующая?

– А как же! Ходим, молимся. Мы ее с окраины села перевезли – на место главного, сгоревшего храма.

– И давно сгорел?

– В 32-м году. В нем клуб открыли, он и сгорел. Потом новый клуб отстроили – он снова сгорел. Место так и пустовало. А в 2002 году решили поставить на пепелище Флора и Лавра. Мужики наши все добротно сделали, собрали по бревнышку. Когда надо – умеют. Потом приезжал из Москвы отец Андрей, освятил, 70 сельчан в нем крестил. Сейчас в будни на молебнах по 15 человек бывает, много молодежи. Свечки покупают, жертвуют, мы на эти деньги церковь украшаем, иконы приобретаем.

– А «мы» – это кто?

– Сельсовет. У нас здесь, в конторе, в сейфе и касса церковная хранится.