Иконы были и в церквях, и в часовнях, и в каждом крестьянском жилище – избе. По рассказам кемляков, при переселении на новое место жительства в первую очередь брали с собой образа. Крестьянская община везла с собой весь пантеон небесных заступников, отдельно взятая семья – одного или несколько наиболее почитаемых в данной семье ликов святых.

Воины, уходившие на службу государю, и крестьяне, отбывавшие на сезонные заработки, наряду с нательным крестом на груди всегда вешали себе на шею горсть родной земли в мешочке и миниатюрную иконку своего персонального защитника – святого. Если же случался пожар, то в первую очередь выносили из пылающего строения иконы, а уж затем выводили стариков и детей. Считалось, что все остальное имущество наживется.

В какой-либо из деревень был специальный крестьянин-«богомаз» – человек, имеющий дар художника. Он-то и изготовлял все требующиеся иконы. Неоднократно бывало, что одновременно в волости проживало несколько богомазов, каждый со своей индивидуальной манерой письма.

Искусство изготовления икон передавалось от поколения к поколению. Причем необязательно по линии родственных связей. Дар художника – явление довольно редкое и капризное, и даже в одной семье он мог проявляться не в каждом поколении. Поэтому мастер сам мог, присмотревшись к подрастающему поколению, выбрать себе ученика. Ему-то он и передавал свой опыт, навыки, знания и умения. Решение мастера никто не оспаривал.

Помимо местной школы обучения иконописи, по рассказам кемляков, выявляется и «отходничество». Также с целью приобретения и закрепления навыков иконописи. Ближайшими такими местами школ северной иконописи являлись три города: Устюг Великий, Суздаль и Ростов Великий.

Никто мужика не освобождал от его сезонных работ в своем крестьянском хозяйстве. Лишь в преддверии зимы, когда заканчивалась очередная страда, крестьянские семьи могли снарядить несколько «отроков» – в города, для совершенствования навыков изготовления икон. Возраст, в котором обучались, обычно не превышал 25-30 лет.

Прибыв в избранный город пешим путем, останавливались в монастыре или же на церковном подворье. И здесь в течение 2-3 месяцев помогали иконописцам. Не надо считать, что сразу же новоприбывшим давали в руки кисти и краски. Первый сезон им могли поручить только изготовлять и просушивать доски для икон. На второй сезон – растирать краски. И лишь на третий – класть грунтовку на подготовленные доски. Смекалистые люди наблюдали внимательно за всеми процессами и все увиденное аккуратно наматывали себе на ус.

Последним кемским иконописцем был житель д.Вострово Алексей Пирогов, более известный среди земляков благодаря своему занятию как Олеша-богомаз. С одним или двумя своими помощниками-учениками он совершал весь довольно трудоемкий процесс изготовления иконы.

Изображения святых рисовали на специально изготовленных, тщательно высушенных и аккуратно отшлифованных липовых досках. В Кемской волости, как и в соседней с нею Березниковской, лесная красавица липа повсеместно встречается не только в виде чахлого кустарника – длинной и тонкой «лутошки», – но и в виде раскидистого дерева, частенько достигая довольно внушительных размеров.

И пропитки, и грунтовки, и все материалы для изготовления всех различимых человеческим глазом 600 цветов палитры, от лилейно-белого и небесно-голубого до аспидно-черного, местные иконописцы изготовляли только из подручных природных средств, в изобилии и постоянно встречающихся в естественном виде. Так, желтую краску и самые разнообразные оттенки ее изготовляли на яичном желтке. Черную – на основе сажи и т.д.

В рассказах кемляков отмечается тщательность работы Олеши-богомаза. Бывало, одну отдельную икону он «дорабатывал» весь осенне-зимний сезон, вплоть до начала весенних сельскохозяйственных работ. Пока не доводил ее до полной готовности. Да так, что больше на нее нигде ни единого мазка уже невозможно было положить.

Помимо обычных бытовых и обрядовых икон, существовали еще также обетные и завещательные. В силу специфики своего сельскохозяйственного сезонного производства крестьянин время от времени давал «зарок», или «обет», Божией Матери либо кому-то из святых небесных покровителей. «Свечку поставлю» или «Лампадку затеплю». Если будет урожай. Если благополучно отелится корова. Если пойдет дождик на иссохшую в жаркое время землю... Однако часто в обыденной жизни случались обстоятельства, при которых обычного затепливания свечки было явно маловато. Например, заблудился человек в дремучем лесу. Трое, а то и четверо суток его дома нет. Все домочадцы – в панике. И тогда глава семейства на коленях дает обет-обещание: если отыщется потерявшийся жив, здоров и невредим – закажу икону святого угодника. И заказывали. Тем же деревенским умельцам-богомазам. Впоследствии такую икону либо оставляли дома, либо передавали кому-нибудь из выросших и создавших собственные семьи сыновей или дочерей, либо, наконец, дарили часовне или приходской церкви.

В среднем по Кемской волости в каждой семье было по 7-8 детей. Однако число их нередко доходило и до 15-16. Все естественно – крестьянскому хозяйству нужны были собственные рабочие руки. Но иногда случалось, что у крестьянской семьи детей не было. Тогда усыновляли-удочеряли кого-нибудь из родственников. К примеру, бездетные батюшка (Матвей Христофорович Вязников) и его супруга Паранька удочерили малолетнюю Матрешу Демушкину. Она приходилась Параньке племянницей – дочерью сестры ее Кати Демьянихи. Воспитали, вырастили, а когда подошло время, выдали ее замуж и построили молодым отдельный дом. С единственной целью – чтобы в старости было кому о стариках побеспокоиться и после смерти похоронить их достойно, по-человечески.

Срок, когда надо было позаботиться о своих преемниках бездетным семьям, крестьянская традиция установила в 40 лет.

Практиковался и другой обычай. Крестьянин давал обет Небесным силам: мол, объявлю своим наследником того (ту), который (-ая) родится в такой-то день такого-то года. Например, в день ангела, дающего обет. В этом случае бездетные семьи не связывали себя родственными узами. Но обязательно заказывали «завещательную» икону. Таким образом Иван Морозенок (Иван Петрович Парфенов), будучи бездетным, к 40 годам своей жизни заказал у Олеши-богомаза подобную икону. И объявил своим наследником, с передачей всего принадлежащего Ивану имущества, Петю Платоновнина (Петра Васильевича Парфенова). Усыновлять его не стал, но матери его, Елене Платоновне, регулярно выплачивал вспомоществование на воспитание наследника.

Олеша-богомаз приходился Ивану Морозенку довольно близким родственником. Он был женат на племяннице Ивана, дочери старшей сестры Ивана – Федории, Саше. И потому предлагал дяде сделать все бесплатно. Но Иван не согласился. Расплатился за заказ щедро – полуторагодовалую молодую корову со своего двора отдал. Одну из 9 своих коров.

В период начала колхозного строительства арестовали и увезли Ивана в Никольск. Больше в деревне его никто не видал, ни живым ни мертвым. Расстреляли, очевидно, безо всякой канители, как кулака. В числе остальных репрессированных в 1923 г. 13 наиболее зажиточных хозяев д.Путилово.

Однако икону Иван своему наследнику Пете все-таки успел передать. И, по словам Лампиюшки Евсиной (Евлампии Евсеевны Михайловской), в присутствии свидетелей еще раз объявил Петю единственным своим наследником. А чтобы ни у кого сомнений не оставалось, надпись на иконе продемонстрировал – «Дар от крестьянина Парфенова Ивана Петровича. 1912 год».

Длительное время икона считалась утраченной. И лишь в 1983 г. при разборе дома Понинарьи – вдовы Пети Платоновнина – ее нашли под застрехой крыши. Тщательно обернутую в холстину домашнего изготовления и аккуратно обтянутую оборами. За 60 истекших лет с иконой ничего не случилось. И даже краски не поблекли. Сейчас она занимает центральное и почетное место в иконостасе внука Пети – Алексея Васильевича Парфенова в д.Путилово. Размерами она с довольно внушительную столешницу и изображает святого Александра Невского в окружении четверых святых небесных заступниц.

Колоссальный и невосполнимый урон фонду икон Кемской волости нанесли активисты общества воинствующих безбожников в 30-40-х гг. Комсомольцы, активные члены ОВБ, нацепив красные повязки на рукава, регулярно проводили рейды по деревням с целью наглядной антирелигиозной пропаганды. Заходя в избу, снимали какую-либо икону с божницы и, раскромсав ее на лучинки и мелкие щепки, тут же, на глазах хозяев, сжигали их в печке. Со словами: «Если Бог есть, то пусть Он нас накажет сейчас же, немедленно». Как и следовало ожидать, ни со стороны Самого Бога, ни со стороны Его Небесного воинства никакой реакции не следовало. Что еще больше распаляло активность молодых комсомольцев-безбожников.

Иконы от них, конечно, прятали. На подволоке, в голбце, на повити под сеном, в амбарах, в хлевах, в житницах и прочих подсобных и нежилых помещениях. Время от времени уже власти местного уровня проводили рейды с целью окончательной ликвидации религиозного дурмана среди населения. Попутно изъятые или отобранные иконы на подводах увозили в районный центр – г.Никольск.

Было, впрочем, и другое. Бывший комсомолец, а впоследствии член ВКП(б) КПСС, колхозный активист, посменно выполнявший в колхозе имени Ленина обязанности то председателя его, то бригадира, Вася Дунин (Василий Алексеевич Парфенов) в вопросах веры против крестьянской общины не шел. И по договоренности с верующими самые ценимые населением иконы хранились в его амбаре. В надежде на то, что его, как коммуниста и проверенного члена партии, обыску подвергать не будут. В этом же амбаре в глухие ночи верующие собирались и на молебен. В 1943 г., в самый разгар боев Великой Отечественной войны, верующим вновь разрешили молиться. По крайней мере, их заверили, что ни разгонять молитвенные сходки, ни препятствовать в проведении молитв местная власть больше не будет. Поэтому необходимость в потаенных молебнах отпала. Но иконы все-таки так и остались в амбаре, завешанные рядном и заставленные сельскохозяйственным самодельным подручным инструментом, для надежности. Мало ли, вдруг местной власти вновь взбредет в голову в очередной раз конфисковать или собрать и сжечь оставшиеся лики святых угодников...

Но самый большой ущерб иконам нанесли все-таки не богоборцы, а обыкновенная алчность человеческая. В 80-90-х годах XX в. по деревням Кемской волости начали активно разъезжать коллекционеры-любители и открытые спекулянты. Они предлагали по 10 рублей за каждую икону.

Вдова Васи Дунина, Анюша Овчинникова, польстившись на предложенное, продала подобному спекулянту все хранившиеся в ее амбаре до поры до времени иконы, где-то за 300 рублей. Для нее, как и в масштабах всей Кемской волости, эта сумма была громадная. Для сравнения можно указать, что незадолго до этого ее сосед Генка Дореченков свой жилой и вполне исправный дом, состоящий из двух изб, двора и хлева, продал Васе Дорушкову за 100 рублей. Однако Анюша так и не успела воспользоваться вырученными от продажи икон средствами. Кемляки убеждены, что наказало ее Небесное воинство за явное кощунство и святотатство. Не прожила она после совершенной продажи и двух месяцев – умерла, ударившись виском об угол столешницы в собственной избе 20/09-1983 г. Иудины сребреники никому еще пока пользы не приносили. А продать икону в глазах кемляков то же самое, что продать и подлинного Бога. Ни то ни другое для этики местных верующих абсолютно неприемлемо.

Согласно народным сказаниям, первой церковью во всей Кемской волости после татарского владычества был храм в селе Никольском. Местная легенда повествует, что на прежнем месте жительства, откуда в свое время переселились кемляки, было срублено здание деревянной церкви. Подготовленное к перевозу на новое место, здание было разобрано по бревнышкам, бревна «распятнаны» (размечены). Со всех крестьянских подворий отобрали самых сильных и выносливых лошадей. На сани погрузили нижние, «закладные» бревна. Помолившись и получив благословение местного батюшки, двинулись в путь, положившись на волю Небесных сил в выборе места для вновь отстроенного церковного здания.

Испокон веков существовал у местных крестьян обычай, связанный с перевозом и становлением церкви на новом месте. После весьма непродолжительного молебна специально выделенные для этой цели крестьянской общиной из своих рядов «ездовые» давали лошадям команду: «Но! Пошли с Богом!»

Сами ездовые сопровождали поклажу, неустанно следуя за санями, но в некотором отдалении от них. Никто не имел права не то чтобы сесть на воз, но даже и приблизиться к нему. К тому же еще и шли всю дорогу в полном молчании. Разговор шепотом и то запрещался. Выбор места для строительства новой церкви был полностью передан на волю и усмотрение высших Небесных сил, на «Божью волю», «на Божий промысл». Считалось, что Сам Бог вкупе с сонмом святых угодников решит, где стоять новому зданию православной церкви, провидением Своим контролируя путь лошадей со святым на повозке грузом. И ставили церковь там, где останавливались лошади после дневного пути.

Ездовые крестьянские лошади обычно хорошо ориентировались на знакомой трассе, по которому они неоднократно возили самые различные грузы и по которому их и на этот раз направляли. Сопровождающим оставалось лишь только переглядываться между собой, когда кони выбирали то или иное ответвление на встретившейся в пути развилке. Но и здесь неожиданностей не было: всегда пристяжные лошади следовали за «коренником», а «коренник» предпочитал наиболее укатанный путь.

Взойдя на верхушку угора, ездовые кони со своей поклажей враз, дружно остановились. На этом месте и была воздвигнута нижне-кемская Николаевская церковь.

Поскольку основной процесс заселения Кемских земель шел со стороны верховьев реки Унжи, то не исключено, что церковное здание нижне-кемской Николаевской церкви было «срублено» именно на территории соседней, существовавшей в то время Березниковской, волости. Там также действовала православная церковь во имя св. Николая Чудотворца, по географической принадлежности названная по имени волости Березниковской.

Косвенным подтверждением вероятности данного допущения является расстояние в дороге между обеими названными церквями – 30 верст. Это как раз и есть расстояние, проходимое за день ездовыми лошадьми «от кормежки и до кормежки».

Помимо описанного «великого» перевоза, среди крестьян Кемской волости практиковался еще и «маленький». Он совершался после большого непоправимого несчастья. Например, в одночасье выгорала полностью вся деревня. Или же нападал неизлечимый «черный мор», от которого умирало в считанные дни не такое уж и многочисленное крестьянское население всего поселения, а то и нескольких. В подобном случае крестьяне считали, что они самой жизнью своею и допущенными грехами прогневали Небесные силы. Во искупление своей вины на общем сходе крестьянской общины постановляли – совершить «маленький» перевоз. И таким образом отвести от себя полностью их последующую кару.

Основные отличия «маленького» перевоза от «великого» следующие.

При «маленьком» перевозе:

– переносили на новое место не только церковь, но и в некоторых случаях саму деревню;

– расстояние переноса варьировалось от полуверсты до 4-5 верст, т.е. было относительно невелико;

– перевозили не закладные деревья, а всего лишь икону Божией Матери или же небесного заступника – покровителя данной церкви или деревни;

– использовалась только одна лошадь;

– в качестве транспортного средства использовались не сани, а волокуша, обычное крестьянское сооружение из 6-8 плотно сколоченных в двух-трех местах жердей. Для прочности вдобавок еще вся конструкция перевязывалась лыками и паздерами. Верхний конец волокуши, впряженный оглоблями, чуть приподнимался над поверхностью земли. Нижний же волочился по земле свободно.

Икона, тщательно завернутая в рядно, холстину и рогожу, укладывалась на волокушу ликом к небесам. Благословив запряженную лошадь с грузом, выводили ее за околицу деревни. И здесь оставляли.

Простояв бесцельно несколько минут, лошадь принималась щипать травку. Поскольку лошадь была с впряженной волокушей, то никуда, кроме как по дороге и по лесным полянкам, около дороги расположенным, двинуться она просто не могла. Люди близко к лошади не подходили, следили за ней издалека, или с высокого угора, или же, при необходимости, даже с дерева. Время от времени меняя точку наблюдения. И обязательно заворачивали с пути следования коня с грузом всех встречающихся за полверсты – травников, грибников, ягодников, охотников и просто проходящих по своим неотложным делам.

Путиловский крестьянин Африкан Данилович Парфенов был одним из немногих кемляков, который всю свою жизнь провел без сопутствующего деревенского прозвища. Что для условий крестьянских общин Кемской волости является явлением уникальным. Кемляк без прозвища, выражаясь современной казенно-канцелярской терминологией, все равно что справка без печати.

Но прозвище Африкану не понадобилось. Функцию деревенского прозвища взяло на себя его экзотическое имя. Имя, ярким метеором прочеркнувшее историю Кемской волости и навечно канувшее в небытие вместе с окончанием короткой жизни его носителя. Других Африканов в Кеме нет и не было. Ни до ни после нашего. На причинах этого явления остановимся ниже.

Африкан родился в 1840 году в семье крепостных крестьян д. Путилово Никольского уезда Вологодской губернии Парфеновых Данилы Васильевича и Варвары Афиногеновны. Эта семья, как и все остальные крестьянские семьи д. Путилово, принадлежала кемской помещице Вере Петровне Дурново, до замужества – Чириковой.

Как и полагается в крестьянской семье, новорожденного принесли в церковь, чтобы окрестить по православному обычаю. Поп полистал свои священные книги и перечислил полдесятка имен святых и великомучеников, которыми можно было ребенка наименовать. Некоторые даже произнести без запинки было затруднительно. Самым звучным и удобопроизносимым из них и показалось имя Африкан.

С приходским батюшкой крестьянину спорить негоже. Священник для крестьянской общины – человек не только ученый, но и авторитетный. Слово священника всегда являлось для местных прихожан истиной в последней инстанции. Таким вот образом и появилось впервые в Путилове это совершенно непривычное для кемского крестьянства имя. Имя, даже в затяжную и суровую кемскую зиму постоянно напоминающее о теплых странах, зное и тропиках.

Африкану было 8 лет, когда произошло событие, всколыхнувшее все деревни Кемской волости. В барской усадьбе убили его отца, Данилу Васильевича. Случилось это 11 августа 1848 года. Крестьянина убили из-за его же собственных денег.

Хотя и прошло с тех пор свыше полутора сотен лет, но в кемских деревнях помнят об этом событии и до сих пор. Не так уж и часто в Кемской волости дело до убийства доходило.

Помещица Вера Петровна Дурново время от времени, исключительно в летний период, навещала свои владения и в Никольском уезде (основное свое время она проводила вместе с мужем, находящимся на военной службе в действующей армии).

В один из последних визитов в Кемскую волость барыня привезла с собой и «дворового человека» Архипа Виноградова, назначив его управляющим своим имением. Случилось это примерно в 1846 году. Управляющему было 25 лет от роду. Задача управляющего была почти такая же, как у местного бригадира во времена колхозов, – обеспечивать крестьян работами и следить за выполнением назначенных заданий. Но было и значительное отличие. К управляющему за получением очередного «урока» крепостные крестьяне обязаны были ежедневно являться обязательно с подношением.

Помимо натуральных податей, определенных помещицей для своего хозяйства, Виноградов лично распределил подати и для своего собственного содержания. Причем с течением времени его требования все более и более возрастали. А с крестьянином, пришедшим к нему без подношения или же с недостаточным подношением, разговор был короток: тычком в зубы или же кулаком в ухо. Точнее, и разговора-то не было.

Не довольствуясь натуральными поборами, он же, Архип Виноградов, у всех глав крестьянских семейств требовал деньги, якобы «в долг». Долги эти он никому и никогда не только не возвращал, но и возвращать не собирался, а на полученные деньги пьянствовал.

В тот злополучный для него день Данила Васильевич пришел по вызову на барскую усадьбу к 9 часам утра. За ним послали, чтобы привезенные еще зимой из Петербурга стекла в оконные рамы вставить. Данила Васильевич был одним из немногих кемляков, кто овладел навыками этой работы на отхожих промыслах.

Управляющий Виноградов опять был навеселе – с утра на двоих с собутыльником уже успели выдуть три бутылки водки. По ходу дела Данила Васильевич поинтересовался: а когда, мол, господин управляющий, ты мне все-таки деньги-то воротишь, которые в прошлом году в долг взял? А деньги были немалые – 90 рублей, заработанные тяжким трудом на отхожем промысле в зимний период (скажем, что свежая говядина стоила в те времена не больше двух рублей за пуд). Во всей Кемской волости никто еще не осмеливался на подобное. «Не брал я, – закричал Виноградов крестьянину, – никаких денег у тебя!» Указав на киоты с иконами, вконец обескураженный Данила Васильевич воскликнул: «Хоть Бога побойся, ирод!» И, по кемскому обычаю, от души плюнул прямо в бесстыжие глаза своего начальника.

Разъяренный управляющий изо всех своих молодых сил с размаху ударил Данилу стулом по голове. И бил его до тех пор, пока свалившийся на пол крестьянин не перестал шевелиться. После чего преспокойно улегся спать на своей кровати.

На вопрос суда о причинах убийства управляющий заявил, что пьяный он бывает «дерзок на руку». Денежный долг Данилу Васильевичу он также признал, но, изворачиваясь, сообщил, что деньги эти крестьянин ему якобы «подарил». За полученное от него, управляющего, разрешение в зимний период на отхожие промыслы отлучиться. Присудили управляющего к 3 годам «смирительного дома», без права в последующем до конца его жизни занимать управленческие и руководящие должности.

Вот таким образом жизнь и распорядилась, что стал Африкан помощником и опорой матери в 8 лет. Старшая сестра, 20-летняя Феоктиста, к тому времени была замужем и вела собственное хозяйство. Все остальные дети были мал мала меньше. Брату Ивану исполнилось 11 лет, Варваре – 7 лет, Митрофану – 4 и последнему, Аполлонию, – 3 годика.

Среди своих сверстников ничем особенным внешне Африкан не выделялся – ни ростом, ни весом, ни прочими габаритами. Но был от природы наделен необычайной физической силой. Даже собственные родители его недоумевали: и в кого он таким уродился? В обоих крестьянских родах – и по линии отца, и по линии матери – испокон веков таких силачей не бывало.

Громадная физическая сила Африкана проявилась у него с самых ранних лег. Еще в юности приохотился Африкан деревянные тюльки руками разрывать. Зимы в Кеме долгие и морозные. Дров для отопления много расходуется.

В описываемое время металлических вещей и утвари, в т.ч. и необходимых для крестьянского хозяйства топоров, в повседневном обиходе было еще довольно мало. Стоили они также довольно дорого и не каждому крестьянскому хозяйству были по карману. Нередко бывало и так, что 3-4 семьи близких родственников обходились одним железным топором, которым и пользовались в порядке необходимости.

Вот здесь-то и проявился уникальный дар Африкана. Ему достаточно было малейшей трещины на деревянном чурбачке – он брался руками за края трещины и шутя разрывал на части любую тюльку.

Подростком Африкана охотно брали подручным на сплав. Местные владетельные помещики каждую зиму давали задание своим крепостным крестьянам по заготовке в окрестных лесах определенного количества деревьев. Заготовленные деревья крестьяне своим же гужевым транспортом вывозили на берега реки Кемы и здесь же сплачивали их в плоты. По весенней полой воде плоты сплавляли вниз по течению рек Кемы, Унжи и Волги, до городов Макарьева и Балахны. Здесь на ярмарках и поджидали богатые покупатели довольно высоко ценящийся среди них первосортный кемский лес.

Нередко и до 300 плотов готовилось к отплытию. Для сопровождения плотов подбирали команду сплавщиков – довольно опытных крестьян. Для овладения навыками плотогонства вместе с опытными крестьянами регулярно посылали и молодых.

Сам сплав плотов и возвращение назад занимали довольно значительное время – месяца полтора, а то и два. В родные места из неближних чужих краев плотогоны возвращались пешком. Крестьянская община сама назначала людей, которые без особого ущерба для своего хозяйства могли в очередной раз исполнить обязанности плотогонов.

Всякое могло случиться по дороге с плотами. Встречались на пути и мели, и перекаты, и мелководья, и круговороты. Да и вместо главного русла реки бушующее половодье нередко могло загнать плоты в любую старицу. А там плоты могли прочно застрять, причем на довольно длительное время. Наконец, мгновенно образующиеся заторы могли перегородить всю реку и ни один плот дальше не пропустить. Поэтому плотогонам и их подручным все время в пути приходилось держать ухо остро. Даже спать в дороге приходилось по очереди и урывками. Здесь особо и пригодилась сила Африкана. Узрев впереди одиноко плывущее бревно, реально могущее стать причиной затора, юный силач шутя откидывал его слёгой в сторону, освобождая путь впереди. Самые опытные плотогоны и те не раз говаривали, что в артели с Африканом они никаких забот не знают.

Отличался Африкан и на сенокосе. Никто не мог угнаться за ним, поэтому при косьбе и ставили Африкана первым. Сам для себя изготавливал Африкан и деревянные метательные трехзубые вилы для сена – чужими не пользовался. Говорил, что все равно в его руках они сломаются. В зависимости от величины стога разделялись на относительно небольшие проймы и громадные обзороды. Трое-четверо крестьян своими трехзубыми вилами метали сено наверх, а один наверху утаптывал его. Африкану был нужен всего лишь один помощник – утаптывать сено на обзороде. Метал сено он всегда в одиночку.

В 15 лет крестьянин в Кемской волости уже вполне сложившийся и самостоятельный человек. В этом возрасте родители женили своих сыновей и выдавали замуж дочерей. Кто-то из женатых сыновей продолжал жить вместе со своими родителями и вести общее хозяйство. Тем же, кто хотел выделиться в самостоятельное хозяйство, никаких препятствий не чинили. Наоборот, всем крестьянским родом строили дом для новой семьи. И Африкана также женили в 15 лет. Высватали для него в деревне Андрееве, находившейся в устье Пырнуга, дочь местного мельника Андроса, Марью. По деревенским меркам, не только сама невеста считалась довольно зажиточной, но и род ее – знатным.

С трудолюбивым и удачливым мельником Андросом Осиповичем многие кемляки мечтали породниться, высватав для своего сына одну из его дочерей. И не только кемляки. Но было известно и другое – что мельник сам основательно и довольно придирчиво подбирал будущих зятьев своих, и не так-то просто было угодить ему. Вот и Африкана он выбрал сам.

При работах на мельнице особенно тяжелыми и канительными считались выгрузка и погрузка мешков. Один мужик прилаживал мешок себе на плечи, а второй ему в этом помогал.

И здесь Африкан опять отличился. Мешки на «закукрах» носить он не привык, а без особых усилий каждой рукой брал по мешку и уносил их под мышками. Мельник только диву давался, видя в работе молодого силача. И когда все было закончено, сказал мельник на прощанье: «Хочется мне, чтобы ты у меня зятем был. Скажи матери, пускай сватов посылает. Отдам я за тебя дочерь свою».

Сам Африкан по молодости лет особого значения словам мельника не придал и пропустил их мимо ушей.

Но когда дядя Степан Устинович, завершив свои неотложные дела, в очередной раз навестил его мать, Варвару Афиногеновну, то повел разговор и о предстоящем сватовстве предложенной для ее сына невесты. Услышав, что сам Андрос Осипович предлагает свою дочь за Африкана высватать, хозяйка даже за сердце схватилась. Удостоверившись, что сказанное все-таки не шутка, а правда истинная, затеплила свечу перед ликом Заступницы Небесной. Оказать честь быть сватом опять же Степана Устиновича попросила. И не только как «сродственника» своего, но и как одного из самых уважаемых людей. Сватовство прошло удачно. Одно условие поставил Андрос Осипович молодой паре – чтобы построен был для них собственный дом. «Моя дочь, – сказал он, – вполне готова вести свое хозяйство самостоятельно. И не гоже ей находиться в подручных. Даже у такой уважаемой хозяйки, как Варвара Афиногеновна».

Ни жених, ни невеста друг друга, согласно кемским обычаям, до окончания обряда венчания так и не видели. Все дела крестьянских детей в то время самолично решали родители их.

Вскоре всем крестьянским родом построили и отдельную избу для молодой пары, согласно пожеланию тестя. Дом поставили рядом с отцовским. Рядом располагался сосновый бор. Через дома Данилы Васильевича, а теперь и сына его, Африкана, проходила и тропка из деревни Путилово через речку Княжевку на барскую усадьбу. С утра и до вечера по тропке шли люди в обе стороны – кто на бор за грибами и ягодами, а кто на барскую усадьбу и обратно.

В это время в барской усадьбе поселилась и помещица Вера Петровна Дурново. На этот раз в свою помещичью усадьбу она приехала навечно, доживать срок отпущенной жизни. Приехала вместе со своим мужем, отставным поручиком Никитой Дурново, к тому времени закончившим военную службу. Крепостные крестьяне свою барыню любили и уважали, а ее супруга лишь терпели, не без основания считая его извергом и сумасбродом.

Прослышав о молодом силаче, барыня пригласила его к себе, чтобы подвергнуть испытаниям. Сначала предложила снять рубаху. Перед взором ее предстал молодой атлет, тело которого было покрыто буграми рельефной мускулатуры. Затем предложила Африкану непосильные для обычных людей задания: сломать железную конскую подкову, разорвать напополам серебряный «целковый» рубль и вытянуть из доски гвозди, забитые по самые шляпки.

Надо сказать, что со всеми этими заданиями Африкан справился шутя. Сжав подкову кистью одной руки, обе половинки ее он совместил вплотную, воедино. Затем обеими руками придал подкове прежнюю форму. После чего легко разломил подкову пополам.

С «целковым» и еще проще поучилось. Аккуратно взяв его двумя пальцами каждой руки, Африкан не спеша и без натуги разорвал царский рубль пополам – так, как обычный человек кусок картона разрывает.

Гвозди из доски он также повыдергивал все, которые мог подцепить за шляпки хотя бы ногтями. А на прощание, для увеселения помещицы, на каждом из выдернутых гвоздей еще и по узелку завязал. Кемляки говорят, что до конца своей жизни барыня Вера Петровна хранила эти гвозди, завязанные узелками, в качестве местных диковинок.

Помещица только диву давалась, наблюдая за демонстрацией силы и цепкости своего крепостного. Под конец сказала, что большие бы деньги он зарабатывал, если бы выступал на балаганах и ярмарках. То же самое говорили Африкану и солдаты-кемляки, возвращавшиеся навсегда в свои деревни после окончания службы «Царю и Отечеству».

Выступать силачом на балаганах и ярмарках хорошо городскому жителю. Деревенскому же подобное просто невозможно – собственное хозяйство держит. Куда от него денешься? Изба, двор, хлев, домашняя скотина и куры, дети малые и куча проблем ежедневно. В июле 1856 г., на следующий год после венчания, в семье Африкана появился и первенец – дочь Наталия. А за ней и другие дети пошли чередом.

Это была первая причина, по которой Африкан не рвался в «записные» силачи, хотя помещица Вера Петровна и предлагала ему свое содействие и протекцию. Вторая причина была более серьезная – клятва с целованием креста перед путиловцами и артельным старостой ярмарочных силачей уездного города Никольска.

Еще до приезда помещицы на вечное жительство в свою усадьбу побывал Африкан и в городе Никольске на проходящей осенней ярмарке и участвовал в состязаниях борцов-силачей. Устроители состязаний записывали желающих попробовать свою силу в поединках между собой. Поэтому вызвавшихся и называли «записными» борцами. Для участия в борьбе любому из них необходимо было внести обязательный денежный взнос – 5 рублей с человека.

Но вернемся к Африкану. Прослышав, что Африкана уговорили принять участие в борьбе с уездными силачами, не только родственники, но и все хозяева деревни принесли товары со своих домашних хозяйств, чтобы, продав их в Никольске, собрать для своего силача необходимую для участия в соревнованиях оговоренную сумму.

Из денег, внесенных силачами за участие в предстоящей силовой борьбе, и составлялся «призовой фонд». Половину суммы брали себе устроители соревнований. Из второй половины выплачивали «казне» полагающиеся налоги и весь остаток вручали победителю. Тогда еще не было принято премировать за вторые и третьи места. Победитель получал все. Но, опять же согласно неписаному уставу подобных соревнований, обязан был выставить не одну меру вина и своим побежденным соперникам, чтобы не держали они впредь на него никакой обиды. Как и ожидали путиловцы, Африкан без труда победил на ярмарке всех 30 записных бойцов. Победа присуждалась, если противник был уложен на лопатки.

Африкан применял свой излюбленный и неоднократно еще в деревне проверенный прием. Брал противника в обхват и сжимал его до тех пор, пока у того дыхание не перехватывало. После этого аккуратно, как спеленутого младенца, укладывал его на пол. Победа Африкана была неоспорима, это воочию признали все: и зрители, и судьи.

На прощание, когда все путиловцы угощали силачей и угощались сами, и рассказал им артельный староста ярмарочных борцов следующее: что громадная физическая сила отпущена их земляку неспроста и что только ему самому и предстоит решить, как своей могучей физической силой распорядиться умеючи; как бы данная ему свыше для обычного человека непомерная сила его же, Африкана, не погубила и не стала причиной его непосредственной смерти.

Для начала просил самого Африкана никогда больше не участвовать в соревнованиях силачей. «Не сомневаюсь, – сказал он, – что 10, 15, даже 20 лет подряд ваш молодой богатырь будет побеждать всех записных борцов. Но те, кто устраивает соревнования и наживает на нас большие деньги, – люди завистливые. Чтобы вывести его из борьбы, рано или поздно в темном переулке обязательно воткнут ему нож под ребра или саданут булыжником в висок. Момент этот наступит обязательно и притом неожиданно. Мой совет, как человека в этих делах поднаторевшего, – никуда своего силача дальше пределов родимой Кемской волости не выпускайте. Какие бы золотые горы ни обещали взамен». Взял он с Африкана клятву великую, перед всеми своими присутствующими земляками. В подтверждение выполнения добровольно данного обещания на коленях заставил крест поцеловать. А клятва на кресте для кемляков нерушима!

На вырученные Африканом деньги кемляки привезли из города три воза гостинцев для своих родных и близких. И металлических изделий, особо необходимых в крестьянском хозяйстве, – кос, вил, топоров и другого, самого разнообразного сельскохозяйственного и плотницкого инструмента. Вся деревня славила Африкана и чествовала его.

По своему характеру Африкан Данилович был нетороплив и медлителен. Говорил мало, но веско. В деревне его считали тугодумом. Однако медлительность не была врожденной, а явилась осознанием своей собственной физической силы.

Незаменим был и для прекращения неожиданно вспыхивающих между крестьянами драк. Драки же, как неотъемлемый элемент крестьянского быта, возникали с завидной регулярностью.

На церковные праздники или же на какое-либо торжество кемские крестьяне вскладчину варили пиво. Приглашали всю свою многочисленную ближнюю и дальнюю родню, а также соседей и знакомых. После обильных возлияний стоило двоим крестьянам между собой схватиться, как тут же буквально все гости моментально разбивались на две половины. Кто за обиженного, а кто против него. Вначале дрались кулаками, а потом хватались и за колья. Ругань, крики, истошный женский визг... И когда женщинам не удавалось самостоятельно растащить драчунов, всегда посылали за Африканом.

Одного лишь его появления было достаточно, чтобы драка приутихла. Никто никогда на Африкана не обижался и не лез на него с кулаками. Знали, что уж если он ударом кулака с ног быка сшибает, то и любого человека без особой канители может просто по стенке размазать.

Причем, что интересно, сам Африкан Данилович за всю свою жизнь никогда ни с кем не дрался. И даже не замахивался на человека кулаком. Ему достаточно было пару раз ткнуть в грудь своего обидчика сжатыми пальцами одной руки или долонью – и самый здоровенный мужик отлетал на десяток шагов в сторону.

Нового управляющего в своих Кемских владениях после злодея Архипа Виноградова помещица не назначала. Обязанности управляющего исполнял ее муж Никита Дурново. По утрам он на лошади объезжал все свои четыре деревни и давал распоряжения.

Барину Никите и пришла в голову мысль проторить прямую дорогу из своей резиденции, сельца Княжева, в деревню Горку. По приказанию барина путиловцы расчистили просеку. А встречающиеся на пути ямы, бочаги и заливаемые водой низменные места помещик приказал засыпать камнями и разным мусором с крестьянских хозяйств.

Здесь опять путиловцев выручал Африкан. Крестьянские телеги с грузом наваленных на них камней постоянно увязали в болотине по самые ступицы. Вызванный на помощь Африкан приподнимал задок увязнувшей телеги и, таким образом, помогал лошади дотащить свой груз до места назначения.

Теперь осталось рассказать только о кончине Африкана Даниловича. Непосредственной причиной его скоропостижной гибели явилась, как и предсказывал в свое время артельный староста уездных «записных» борцов, непомерная физическая сила. Да в придачу еще обычное человеческое тщеславие, попросту именуемое бахвальством.

У кемского крестьянства очень мало свободного времени. Лишь в дни религиозных праздников оно отдыхало. Одним из таких праздников и был Медовый Спас, отмечаемый 1 августа старого стиля. Сенокос уже закончен, уборка урожая еще не началась. Можно немного и передохнуть.

На календаре был 1873 год от Рождества Христова. К этому времени Африкан Данилович уже лет 10 как расчистил поляну около своего дома.

На этой полянке – Африкановой «чистке» – в очередной раз и решили отметить праздник. Сколотили столы, принесли скамейки, сваренное пиво, расставили закуски, созвали гостей. Пошло веселье своим чередом...

По ходу дела кому-то из мужиков и пришла в голову шальная мысль – побороться за второе место среди деревенских силачей. Первое место безоговорочно принадлежало Африкану Даниловичу.

Победителем, по взаимному уговору, решили считать того, кто пройдет по полянке большее расстояние со взятым на загривок мерином. Спор возник нешуточный – всей деревней победителю обещали выставить 40-ведерную бочку пива.

Сказано – сделано. Тут же привели на полянку спокойного мерина, спутали ему передние ноги, установили очередность и рьяно принялись честному народу свою силу показывать.

Кто прошел с мерином на закукрах два шага, а кто – три. Были и такие, кто не то что сдвинуться с грузом на плечах, но даже от земли все четыре копыта лошади оторвать не мог. Из всех соревнующихся больше пяти шагов никто не одолел.

Африкан Данилович все это время, сидя за столом, посмеивался про себя. Он-то был уверен, что и это испытание ему вполне под силу. Когда иссякла очередь желающих, последним подошел к коню и Африкан. Не торопясь приладил себе на плечи мерина, крепко обхватив его за переднюю и заднюю ноги. Шаг... другой... пятый... Пораскрывав рты, толпа в немом изумлении молча наблюдала за действиями своего богатыря. После десятого шага присутствующие захлопали в ладони и разразились бурными криками похвалы.

Но вдруг, после 12-го шага, Африкан рухнул под копыта лошади. Рухнул неожиданно, как подкошенный сноп... Освободившийся мерин встав на все свои четыре копыта, перешагнул через лежащего неподвижно Африкана, обнюхал его и вернулся к своему прерванному занятию – продолжил щипать траву.

Вначале ни у кого из присутствующих по поводу случившегося не возникло никаких тревожных мыслей. Подумаешь, упал человек на траву... Полежит да и встанет. И продолжали звать Африкана на прерванную пирушку.

Однако через пару минут вся компания довольно серьезно забеспокоилась, заметив, что упавший на землю Африкан не шевелится и никак на слова не реагирует. Среди пирующих возник переполох. Удостоверившись, что он не дышит, начали оказывать первую неотложную помощь, «отваживаться» с ним. Перевернули лицом вверх, расстегнули и сняли рубаху, начали растирать тело руками. Кликнули деревенских бабок. Переполох моментально охватил всю деревню.

Для возвращения к жизни Африкана деревенские бабки-знахарки применяли обычные деревенские методы. Те же самые методы, что и к отцу его, Даниле Васильевичу, 20 лет назад. Методы эти зафиксированы документально: «...клали ему на грудь льду, мазали все части тела дегтем, лили в рот парного молока с табаком, но все старания остались тщетными...» Несмотря на все хлопоты, «отводиться» не удалось.

Без заключения полиции местный священник не имел права хоронить погибшего. Поэтому тело скоропостижно скончавшегося Африкана Даниловича целый месяц выдерживали в амбаре «на яме» (в леднике). И лишь 29 августа приехавшие из уездного города Никольска полицейские чины дали разрешение на похороны крестьянина. Следователь провел осмотр и отметил, что никаких ран и повреждений на теле усопшего не имеется. А следственный врач дал заключение, что смерть наступила в результате разрыва сердца. От явного перенапряжения, непосильного для человека.

В кончине своей и сын, Африкан Данилович, в значительной мере повторил судьбу своего отца, Данилы Васильевича. Как будто какой-то неодолимый рок тяготел над ними обоими. Оба скончались в расцвете сил. Данила – в 39 полных лет, Африкан – и того моложе, в возрасте 33 лет, в том самом, в котором Илья Муромец сошел с печи для подвигов.

...Когда человек достигает преклонного возраста или же долго и мучительно болеет, то ни у кого из окружающих сомнений не возникает: он готовится к переходу в мир иной. Что смутило народ: умер Африкан Данилович без отпущения грехов и причастия – что для населения Кемской волости было явлением редким, можно даже сказать исключительным. Но и столетие спустя после описываемых событий, в 1980 году, на могилах покойников Пырнугского кладбища при поминовении усопших кемляки не забывали упомянуть и имя раба Божия Африкана.

А само слово «Африкан» в Кемской волости еще долгое время использовалось в качестве синонима такого понятия, как «силач», «богатырь».

(Печатается в газетном варианте)