ПАЛОМНИЧЕСТВО

КОРЯЖЕМСКИЙ ИСТОК

Листая подшивку

За прошедшие годы наша газета превратилась в объемистый справочник. Наверное, нет ни одного более или менее крупного населенного пункта на Русском Севере, который бы не упоминался на ее страницах. Хотя, конечно, не везде мы бывали. Вот, скажем, Коряжма, городок близ Котласа. Писали-то о нем часто – по разным поводам, а съездить туда пытались только однажды. Да и то неудачно.

«Давно хотел встретиться и взять интервью для нашей газеты у отца Михаила Яворского, настоятеля храма преп. Лонгина в г.Коряжме, – писал наш редактор шесть лет назад. – О нем я слышал много добрых отзывов, особенно выделял его храмоздательский талант: придя на приход в Коряжме в 1989 году (тогда ему было 28 лет), всю свою энергию он отдал воссозданию бывшего Николо-Коряжемского монастыря. Начинал он служить на квартире, потому что вместо храма пред ним предстали практически развалины, и сумел полностью восстановить весь комплекс...» Но поговорить с батюшкой не получилось. «Настоятеля отца Михаила не было, днем он отправился за несколько километров от города, в Христофорову пустынь, где был в разгаре сенокос. Туда же вслед за ним решил отправиться и я, но прежде заехал к храмовому комплексу поснимать всю эту красоту над заливными вычегодскими лугами... Сфотографировав, зашел за келейное помещение: там обнаружил вдребезги разбитый «уазик». Весь перекрученный, с вырванной дверцей – словно он попал в какую-то мясорубку. И тут узнал ошеломившую меня новость: как раз в этой машине сегодня, 29 июля, всего лишь час назад погиб настоятель храма отец Михаил. В двух километрах от пустыни «буханка», которой управлял батюшка, столкнулась с лесовозом...» (Храмоздатель, «Вера», № 471).

После смерти о.Михаила настоятелем храма преп.Лонгина стал его родной брат – игумен Антоний (Яворский). Листаю газету все дальше в прошлое – и натыкаюсь на интервью с о.Антонием. Его тогда только что назначили настоятелем молитвенного дома в заполярный город Воркуту, он рассказывал о себе: «Я с Украины, из Львовской области. Родители рабочие, верующие. Когда исполнилось 18 лет, написал епископу Архангельскому и Мурманскому Исидору прошение о безбрачии. Здесь служат два моих старших брата. Я помогал братьям сначала в Кировской области, затем в Мурманской. Потом их перевели – одного в Туровец, другого в Коряжму. Там я тоже помогал. А еще прислуживал в кочпонском храме, в Сыктывкаре... В селе Карпатское, откуда я родом, почти все верующие. Из числа сельчан вышло около пятидесяти священнослужителей. Правда, из монашествующих – я один» (Иеромонах Антоний, «Вера», № 58). Гляжу на дату: январь 1992 года. Господи, как время летит... Два брата о.Антония уже покинули земную жизнь, монаху же пришлось наследовать оба их прихода, в Коряжме и Туровце.

С того первого интервью с о.Антонием прошло ровно 15 лет. И мы отправляемся в путь, чтобы снова встретиться с батюшкой и наконец побывать в Христофоровой пустыни.

Крылья голубя

Коряжма – небольшой, компактный город, в котором живет 45 тысяч человек. На его окраине на берегу Коряжемки высится монастырь, давший начало этому поселению почти пять веков назад. Вступив за ограду, поражаюсь праздничной новосельности бело-голубых зданий, будто каменщики и штукатуры ушли только сейчас. Наверное, секрет этой неожиданной новизны кроется в колокольне. Она единственная здесь новая постройка (закончена в 2000 году), но ее «модерновость» так тонко вписана в старину соседних храмов, что теперь они сами глядятся современно. Удивляет многооконность огромной колокольни. Как потом выяснили, на верхних ее этажах устроены квартиры для священников, на первом – воскресная школа и бухгалтерия.

Перекрестившись на купола, идем дальше, и ноги сами приводят к большому мраморному кресту – месту упокоения отца Михаила Яворского. Могила поначалу кажется помпезно-новорусской, столько мрамора кругом. Но живые цветы, явно недавно положенные, еще не опушенные снегом, подсказывают: да, здесь искренне любят батюшку. Хоронили всем городом, и власти уж постарались красиво оформить могилу. Как видно, отец Михаил был первым человеком, духовно объединившим горожан независимо от их возраста и жизненного достатка. Традиционно коряжемцев вроде бы должен единить их небесный покровитель – преподобный Лонгин. Но Коряжма – город новый, возникший после строительства целлюлозно-бумажного комбината, так что открыт новым традициям. Спустя две недели, как погиб батюшка, город отмечал 100-летие храма преп.Лонгина – был митинг, первые лица выступали с речами. А потом все вместе с зажженными свечами пошли к могиле о.Михаила... И паломничество до сих пор продолжается.

В верхний храм ведет долгая, довольно крутая лестница. Запыхавшись, поднимаю голову: на верхней ступеньке встречает нас старичок с поднятой благословляющей рукой. Деревянная статуя преподобного Лонгина. «Дар храму от Валерия Елезова. Рождество 2006» – написано на табличке, и тут же из псалма 54-го: «И рех: кто даст ми криле яко голубине и полещу, и почию. Се, удалихся бегая и водворихся в пустыни».

Игумена Антония нашли мы у солеи и подошли уже под настоящее благословение. Батюшка, кажется, не изменился за годы – такой же молодой, как на газетном фото 15-летней давности. Впрочем, возраст монахов мне всегда трудно угадывать. И дело тут не в окладистой бороде, скрадывающей морщины, а во взгляде глаз – он в первую очередь приковывает внимание, об остальном же забываешь. А глаза, как известно, не стареют. Вспомнив о былом (последовали вопросы о Воркуте и Сыктывкаре), отец Антоний энергичным шагом повел нас по церкви, показывая святыни. Приложились мы к саркофагу, за стеклом которого лежат власяница и вериги преп. Лонгина Коряжемского.

– Помнится, мы писали, как Сольвычегодский музей передал их вашему приходу, – напоминаю священнику. – Был такой крестный ход, что владыка Тихон назвал его самым большим за новейшую историю Архангельской епархии.

– Да, возвращение святынь было очень торжественным, – подтверждает о.Антоний. – Из Сольвычегодска их везли на катере под пение церковного хора. Потом была встреча на берегу Вычегды, столько народа собралось... А музейщики-то вовсе не хотели отдавать. Я был у них в запасниках, видел сырость и плесень, видел, как вериги на полу валялись, все о них запинались. Также мы просили у них икону, подписанную епископом Вятским и Великопермским Александром. Владыка был родом отсюда, из ближней деревеньки, в 1643 –1651 годах служил настоятелем Коряжемского монастыря. Свои средства он вложил в строительство Благовещенского собора, на месте которой сейчас новая колокольня стоит, и в этом соборе, под северной папертью, был похоронен после принятия схимы и светлой кончины. Собор давно разрушен, могила схиепископа Андрея неведомо где, но вот сохранилась эта икона – его вклад в собор. Мы с отцом Михаилом объясняли, как дорога нам эта память о схиепископе, которого мы очень почитаем. Но музейщики ни в какую. Не отдали и пелену с вышитым преподобным Лонгином Коряжемским, которую монастырю подарили купцы Строгановы. Это такой большой образ, длиной в два метра, им гробница преподобного была накрыта.

– А его мощи где сейчас?

Батюшка разводит руками, сдобрив жест «коронным» своим словечком, которое потом не раз от него слышали:

– Это проблематика. Не смогли найти. В документах сказано, что перед разрушением собора большевики гробницу преподобного перенесли в Спасскую церковь. Раз гробницу перенесли, значит, и мощи так просто не оставили. Или монахи перехоронили куда-то. Хотя как они могли успеть, их же силой выдворили из обители... Вот покажу вам икону новомучеников.

Подходим к новому, сияющему красками образу, и священник рассказывает:

– Прежде у Коряжмы было пятеро святых: сам Лонгин Коряжемский, пришедший с ним сюда Симон Сойгинский, затем Авраамий из Спасской пустыньки, что была тут недалече, Христофор. А также Трифон Вятский, он ведь наш, коряжемский, постриженик. После революции к ним добавилось еще четверо коряжемских монахов: расстрелянные большевиками архимандриты Павел и Феодосий, иеромонахи Никодим и Серафим.

– А почему на иконе пятеро, а не четверо новомучеников? – вдруг замечаю.

– Да уж Господь так устроил. Прорись иконы мы готовили до канонизации и рассчитывали, что прославят всех пятерых, кого схватили в монастыре и расстреляли. Но комиссия решила иначе. И в освободившееся место мы вписали бывшего настоятеля Сольвычегодского монастыря архимандрита Леонида, умученного за Христа отдельно от наших монахов. Он был старенький, находился на покое, но богоборцев это не остановило. Такая вот проблематика. Если хотите, покажу архивные документы.

Прорись святости

Идем в священнические покои. Оказывается, здесь, в храме преп.Лонгина, много самых разных помещений – все-таки монастырская постройка. У храма даже подвал есть, где при советской власти огурцы солили. Отец Антоний достает папку с копиями постановлений и протоколов допросов, которые удалось получить в ФСБ.

История разгрома монастыря пугающе проста. 30 сентября 1918 года сюда приехали представители Совнаркома с требованием, как сказано в выписке из журнала ЧК, «выдать все потайники, где что хранится, как то: деньги и т.п.» Было это в 11 часов, сразу после того, как монахи отслужили литургию. Четырех монахов и жившего при монастыре архангельского купца Ганичева посадили на пароход «Волна» и повезли в сторону Сольвычегодска. Допросы проходили в каюте. В протоколах, составленных задним числом, только краткие записи. Архим. Павел (Моисеев), 70 лет: «На все вопросы отвечал отрицательно». Иером. Никодим (Щапков), 65 лет: «Ни в чем не сознавался, на все вопросы отвечал отрицательно». Иером. Серафим (Кулаков), 45 лет: «Ни в чем не признается, говорит, ничем не заведовал». Архим. Феодосий (Соболев), 77 лет: «В монастырские дела не вмешивался и жил совсем отдельно». Архангельский гражданин Павел Ганичев, 64 года: «С монастырем общего ничего не имел, жил только около двух месяцев, в монастырские дела не вмешивался».

Когда допросы окончились, пароход пристал к острову, всех пятерых вывели... Позже появился такой документ: «Нижеследующий акт составлен об исполнении приговора согласно постановлению Чрезвычайной комиссии 30 сентября в 2 часа дня по дороге из Коряжемского монастыря на одном из пустынных островов по реке Вычегде, где были расстреляны согласно постановлению Чрезвычайной комиссии пять лиц. В исполнении приговора участвовали...»

Акт составлен с явным желанием соблюсти все канцелярские формальности, но что интересно – нигде в документе не указан год (1918-й). Эти люди, перевернувшие мир вверх дном, ощущали время по-особому – в обозримых рамках недели, месяца, но никак не в осмысленной череде лет. Они попросту выпали из исторического течения русской жизни. Не случайно в ту пору звучали предложения ввести новое летоисчисление – с первого года Октябрьской революции, а позже, на Втором съезде Союза безбожников, просто требовали отменить отсчет от Рождества Христова.

– Это все местные фамилии, потомки их нам известны, – показывает о.Антоний на список расстрельной команды. – Дочка одного из них работала секретаршей первого секретаря Коряжемского горкома партии. От нее зависело, удастся попасть на прием или нет. И вот отцу Михаилу, когда тот приходил с просьбами, она всячески препятствовала. Не раз говорила в глаза: «Мой отец таких, как ты, расстреливал». Мы никак не могли взять в толк, что значит «таких, как ты», пока не получили документы из архива. Эта женщина, кстати, еще здравствует, живет в Архангельске. Судьба ее так скрутила, уж не буду рассказывать подробностей... Скажу лишь, что она приезжала из Архангельска и перед о.Михаилом извинялась. В том числе за ту роль, какую сыграла в передаче зданий Коряжемского монастыря. Сейчас вот говорят, будто храмы нам передали сразу. Ничего подобного – настоящая война шла, мы в Москву писали, оттуда приезжали с комиссией. Один из начальников, Валерий Андреевич Мальчихин, который нынче в Госдуме представляет Архангельскую область, помню, с таким искренним простодушием нам отвечал: «Если я вам отдам, меня ж засмеют!» Понимаете? Такой был всеобщий настрой...

– И все же непонятно, за что монахов так быстро расстреляли – спустя три часа после ареста. Какие-то причины имелись? – спрашиваю о.Антония.

– Причины две. Первая – злоба. Большевики-то видели, что монастырь огромный – имел земли даже в районе Павловска, в полусотне километров отсюда. С двух кедровых рощ собирались шишки и орехи, которые шли на продажу, в том числе заграницу. Но, как оказалось, монахи не копили богатство, а сразу пускали в дело: на храмостроительство, благотворительность и т.д. Так что, не обнаружив золота, чекисты были вне себя. А вторая причина – страх. Перед революцией Коряжемский монастырь из заштатного вдруг превратился в настоящий оплот православия, был на духовном подъеме. Представляете, всего за два года архимандрит Павел собрал здесь 50 монахов, устрожил устав, наладил неусыпающую молитву. Потому-то в большевистских документах настоятель назван «главарем противной банды».

– А почему вместе с монахами в лике святых не прославили купца Ганичева? Потому что он мирянин?

– Нет, скорее всего, комиссию по канонизации насторожили вот эти его слова из протокола: «С монастырем общего ничего не имел». Независимо от того, приехал купец на богомолье или прятался от новой власти, все ж два месяца он пользовался гостеприимством обители. Между прочим, он же сам и стал официальным поводом для расправы над монахами. После обвинений в «сопротивлении ревизии» и «печатной агитации» им вменялось «укрывательство контрреволюционных элементов в лице купца Ганичева». Кем был этот купец, как он выглядел, мы так и не смогли выяснить. И прорись для его иконы сделали в абстрактном виде...

Смотрю на лист ватмана с едва намеченным образом мирянина, который мог бы стать святым. Такой «пустой» рисунок из тонких линий, не заполненный красками. В эту прорись можно вписать любого человека. И поневоле задумаешься: сам-то я как бы держался на том допросе «с пристрастием»? Вот в чем проблематика.

Три пустыни

Началась вечерня. Служба была субботняя, и народа пришло много. Отец Антоний служил неторопливо, по-монашески. После крестоцелования кивнул нам: «Вы там собирайтесь. В Христофорову пустынь поедем».

Сбегаем вниз по ступенькам, игумен поджидает нас у выхода со связкой ключей: «Давайте заодно нижний храм покажу». Посмотреть, действительно, есть на что. Великолепная отделка, роспись на стенах, резной иконостас, наверное, не уступающий по богатству знаменитому гледенскому в Великом Устюге.

– А вот здесь я провалился, – о.Антоний показывает на плитки пола, отполированные до зеркальности. – После революции пол здесь разобрали, так что остался один песок, тонким слоем укрывавший кирпичные своды подвала. А когда власти решили орсовский склад устроить, то прямо на песок залили бетон. И вот я долблю этот бетон отбойным молотком, чтобы потом плитку положить. Специально пятиметровую доску на пол кинул – думал, удержит меня в случае обрушения. Но не учел, что в подвале-то орсовцы огурцы солили и соль разъела раствор. Кирпичный свод рухнул целиком – и два метра летел я вниз. Хорошо, отбойный молоток не в ногу воткнулся, а в упавшую рядом доску – раздолбило ее пополам. Но все ж сломал я ногу... Это после Воркуты было, когда я приехал отцу Михаилу помогать.

Монах стоит в задумчивости, о чем-то вспоминая. Спрашиваю, будет ли монастырь дальше строиться.

– Еще один храм стоило бы поднять, раньше ведь их пять было, – отвечает о.Антоний. – Но дай Бог имеющееся в порядке поддерживать. У нас коммунальные платежи от 35 до 50 тыс. рублей в месяц. Хорошо, нынешний глава ЦБК помогает – он верующий, причащается. А прежний-то отца Михаила на порог не пускал.

– А почему коммуналка такая дорогая?

– Много помещений приходится отапливать. Могли бы котельную свою сделать, но – смешно и грустно – проблематика с кочегарами. Напьются – котел взорвут. Я даже сторожа не могу найти, устал их выгонять. Один в сторожке ломиком дверь пробил – просто так, для развлечения. Придется вообще от сторожа отказаться, поставлю камеры видеонаблюдения и монитор в дворницкую.

– Имелась бы монашеская братия, сторожа не пришлось бы нанимать.

– Монастырь будет, – уверил игумен Антоний. – Но начнем мы не отсюда, а с Христофоровой пустыни. Думаю, это правильней.

– Почему?

– А Христофор был здесь хранителем монашеского духа, с его молитвенной помощью и надо все восстанавливать. Жития вы читали? Сначала пришли сюда Лонгин и Симон. Затем Симон ушел дальше на Сойгу и основал свою пустынь. Спустя 10 лет из Коряжемской обители ушел Христофор и также основал пустынь. Так образовались три монастыря. Примерно в двух километрах отсюда есть историческое место, где сейчас стоит крест. На этом месте трое преподобных встречались, покидая свои пустыни, и вели богословские беседы, вместе молились. Почему именно там? Когда Симон покинул Лонгина, тот его проводил как раз до этого места. Потом Лонгин почил, его канонизировали – и на том самом месте, где любили монахи встречаться, выросла часовня. А построил ее Христофор – последний хранитель духовного братства трех отцов основателей.

– В Христофоровой пустыни уже есть монахи? Или монахини?

– Пока что одна только матушка.

– Как ее зовут? – открываю я блокнот.

– Ее постригли после смерти отца Михаила, – отвечает игумен, – и теперь матушку зовут Михаила. Да вы не пишите, сейчас она сама все расскажет.

(Окончание на следующей странице)

назад

вперед